Пьяный корабль (Рембо/Василой)

См. другие страницы с подобными названиями.

Пьяный корабль автор Артюр Рембо (1854-1891), пер. Адела Василой (р. 1947)

Язык оригинала: французский. Название в оригинале: Bateau ivre . — Из сборника «post mortem». Опубл.: 1895. Источник: http://adela.cobra.ru

© Адела Василой: Пьяный корабль Когда вдоль рек поплыл, по судеб повеленью, Руками дикарей избавлен от бечёв, Под их разбойный рёв служили им мишенью Нагие бурлаки, у расписных столбов. Зачем мне экипаж, колониальный хлопок, Фламандское зерно... вот не было забот! Команду расстреляв, вдоль дальних гор и сопок Мне дали волю плыть — без груза, без хлопот. Я прошлою зимой, глух к ярости прилива, Бездумно, как дитя, не знающее зол, Как полуострова, что рвались вдаль, ретиво, Порядка не стерпев, к просторам гордо шёл. Благоволил ко мне циклонов повелитель, Танцуя на волне, как пробка, десять дней — Хоть прозвана волна молвою "жертв носитель" — Не вспомнил берегов и портовых огней. Нежней, чем плоть дичка для малого дитяти, Зелёный вал проник в еловый трюм не зря — От синих пятен вин — и бурой рвоты, кстати, Омыл, отбросив прочь штурвал и якоря.   И я, с тех самых пор, купал себя в поэме, В поэзии морей, в которых Млечный Путь Ронял фантомы звёзд, и в бледной диадеме, Восторженный топляк ко мне мог заглянуть. Раскрасив синеву безумными тонами, Замедлив ритмы дня, в сиянии лучей, Вскипала похоть рыб — любви горчащей пламя, Хмельней, чем алкоголь и наших лир звончей! Я видел небеса в сетях слепящих молний, Водоворот и смерч, и штормы всех мастей, И вечер грозовой, рассвет, восторга полный, Рой белых облаков, что стайки голубей. И низкий солнца диск, в зловещей диораме, Бросая веера сиреневых огней — Как бы играя роль в какой-то древней драме, Они стремились вдаль, от страха всё бледней. Мечтая о ночах, слепящих взор снегами, Неспешно целовал глаза морских глубин, И фосфор донных рыб в игривой цветогамме Пел яркой желтизной и синью каватин. Я месяцами плыл, следя за тучным стадом, В истерике слепой атаковавшим риф... Не снилось, что могла Мария беглым взглядом Заставить сбавить прыть и спеть другой мотив. К Флоридам жарким плыл, увы, невероятным, Где дикарей раскрас к пейзажу подходил, Смотря в глаза пантер и тварям травоядным, Под радугой морей средь стад морских бродил! Болота — как садки, огромны, полны гнили, Некстати там увяз морской Левиафан, И в зарослях густых, где спят и бредят штили, Тонули воды рек, смывая гной из ран. Я видел ледники и солнца золотые, Из меди небеса и блеск жемчужных вод, Огромных анаконд, чьи кольца завитые Средь крученых дерев хранят их древний род. Я б детям показал поющие потоки, И рыбок золотых, сверкающих дорад, И пену орхидей, пока, блуждая в шоке, Без якоря-ветрил, смотрел красот парад. Как вечный пилигрим, уставший от скитаний, Унылый плач волны приняв, как злой удел, Полипов поцелуй — присосками желаний, Коленопреклонён, как женщина, терпел. Я был, как островок, пристанищем для чаек, Что сеяли помёт, а злобный норов злил, Под белоглазый взор крикливых птичьих шаек Утопленник подчас, вверх пузом, приходил. Я, охмелев от вод лазоревых просторов, Заброшен был в эфир, наивный и простой — Проворно избежать Ганзейский острых взоров, Я мог, и монитор не спас бы остов мой. Свободен, как туман, как пар лиловый мчался, Сверля небесный свод сквозь охры густоту — Поэтам на десерт искал, меняя галсы, То солнца лишаи, то неба бересту. Безумное бревно! Расцвечен рыбкой лунной, Морских коньков эскорт меня сопровождал, Пока Июль громил небесный свод латунный, И палицею в нём воронки пробивал. За сотни лье я мог увидеть блеск Мальстрима, И Бегемотов гон услышать — за сто миль, Но синь небес в тоску влекла неудержимо... Когда ж Европы вод коснётся старый киль? Космических шаров видал архипелаги — Был странникам открыт безумный небосвод... Не в этих ли ночах взлетели ввысь, как флаги, Армады птиц златых, Грядущей Силы код? Я удручён, увы! Я плакал, полон страсти — Там горек каждый астр, и лун ужасен вид; Пьянящая любовь взорвёт мне киль на части, Коль я не поплыву, куда она велит! Всего-то мне нужней, из всех лагун Европы, Та лужа-океан, та детская мечта — На корточках, над ней, мальчишка, без заботы, Спускал на воду бриг, воздушней мотылька. Я не могу теперь, узнав цену свободы, В кильватере поплыть, открыв купчишкам путь, Как ненавистны мне их флаг спесивый, гордый, И каторжный понтон... уж лучше затонуть! 19.06.2015

© Arthur Rimbaud: Bateau ivre Comme je descendais des Fleuves impassibles, Je ne me sentis plus guidé par les haleurs ; Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles, Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs. J’étais insoucieux de tous les équipages, Porteur de blés flamands ou de cotons anglais. Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages, Les Fleuves m’ont laissé descendre où je voulais. Dans les clapotements furieux des marées, Moi, l’autre hiver, plus sourd que les cerveaux d’enfants, Je courus ! Et les Péninsules démarrées, N’ont pas subi tohu-bohus plus triomphants. La tempête a béni mes éveils maritimes. Plus léger qu’un bouchon j’ai dansé sur les flots Qu’on appelle rouleurs éternels de victimes, Dix nuits, sans regretter l’œil niais des falots. Plus douce qu’aux enfants la chair des pommes sures, L’eau verte pénétra ma coque de sapin Et des taches de vins bleus et des vomissures Me lava, dispersant gouvernail et grappin. Et dès lors, je me suis baigné dans le poème De la mer, infusé d’astres, et latescent, Dévorant les azurs verts où, flottaison blême Et ravie, un noyé pensif parfois descend, Où, teignant tout à coup les bleuités, délires Et rythmes lents sous les rutilements du jour, Plus fortes que l’alcool, plus vastes que nos lyres, Fermentent les rousseurs amères de l’amour. Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes, Et les ressacs, et les courants, je sais le soir, L’aube exaltée ainsi qu’un peuple de colombes, Et j’ai vu quelquefois ce que l’homme a cru voir. J’ai vu le soleil bas taché d’horreurs mystiques Illuminant de longs figements violets, Pareils à des acteurs de drames très antiques, Les flots roulant au loin leurs frissons de volets ; J’ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies, Baisers montant aux yeux des mers avec lenteur, La circulation des sèves inouïes Et l’éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs. J’ai suivi des mois pleins, pareille aux vacheries Hystériques, la houle à l’assaut des récifs, Sans songer que les pieds lumineux des Maries Pussent forcer le muffle aux Océans poussifs ; J’ai heurté, savez-vous ? d’incroyables Florides, Mêlant aux fleurs des yeux de panthères, aux peaux D’hommes, des arcs-en-ciel tendus comme des brides, Sous l’horizon des mers, à de glauques troupeaux ; J’ai vu fermenter les marais énormes, nasses Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan, Des écroulements d’eaux au milieu des bonaces, Et les lointains vers les gouffres cataractant ! Glaciers, soleils d’argent, flots nacreux, cieux de braises. Echouages hideux au fond des golfes bruns Où les serpents géants dévorés des punaises Choient des arbres tordus, avec de noirs parfums. J’aurais voulu montrer aux enfants ces dorades Du flot bleu, ces poissons d’or, ces poissons chantants. Des écumes de fleurs ont béni mes dérades Et d’ineffables vents m’ont ailé par instants. Parfois, martyr lassé des pôles et des zones, La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux Montait vers moi ses fleurs d’ombre aux ventouses jaunes Et je restais, ainsi qu’une femme à genoux, Presqu’île, ballottant sur mes bords les querelles Et les fientes d’oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds, Et je voguais, lorsqu’à travers mes liens frêles Des noyés descendaient dormir, à reculons. Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses, Jeté par l’ouragan dans l’éther sans oiseau, Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses N’auraient pas repêché la carcasse ivre d’eau, Libre, fumant, monté de brumes violettes, Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur Qui porte, confiture exquise aux bons poètes, Des lichens de soleil et des morves d’azur, Qui courais taché de lunules électriques, Plante folle, escorté des hippocampes noirs, Quand les Juillets faisaient crouler à coups de triques Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs, Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais, Fileur éternel des immobilités bleues, Je regrette l’Europe aux anciens parapets. J’ai vu des archipels sidéraux ! Et des îles Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur : — Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t’exiles, Million d’oiseaux d’or, ô future Vigueur ? Mais, vrai, j’ai trop pleuré ! Les aubes sont navrantes, Toute lune est atroce et tout soleil amer. L’âcre amour m’a gonflé de torpeurs enivrantes. Oh ! que ma quille éclate ! Oh ! que j’aille à la mer ! Si je désire une eau d’Europe, c’est la flache Noire et froide où, vers le crépuscule embaumé, Un enfant accroupi, plein de tristesse, lâche Un bateau frêle comme un papillon de mai. Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames, Enlever leur sillage aux porteurs de cotons, Ni traverser l’orgueil des drapeaux et des flammes, Ni nager sous les yeux horribles des pontons ! publ. 1895

Перевод на румынский язык

© Adela Vasiloi:

Corabia beată

Pe râurile reci când coboram spre mare,
N-am așteptat să-i văd pe-ai mei burlaci, venind,
Căci pieile-arămii la stîlpii cu ozoare
Din arcurile lor i-au găurit, pe rând.
 
Ce grijă mai aveam de echipajul navei,
De grîul lui flamand, bumbacul englezesc?
Când i-au ucis pe toți, sălbaticii, pe ape
Lăsatu-m-au să plec, prădat, unde doresc.
 
An-iarnă, surd și orb la furia mareei,
Ca un copil naiv, de frică ne-ncercat,
Fugeam fără de griji — peninsulele-acele,
Ce s-au desprins de mal, mai mândre n-au zburdat!
 
Furtuna aprobă pornirea mea zăludă,
Pe val eu am dansat, ca dopul de ușor,
Deși supranumit "a victimelor plută",
Nu-mi aminti de mal și nu i-am plâns de dor.
 
Ca mărul pădureț — în burțile flămânde,
În cala mea de brad pătruns-a valul greu,
Și petele de vin, de vomă și merinde
Le-a șters, cu tot cu cârma și tachelajul meu.
 
Într-un poem marin de-atunci m-am tot scăldat,
În care se privea tot cerul plin de stele,
Azurul devorând... sub valuri, încântat,
Un proaspăt înecat se da la fund cu ele.
 
Vopsind azurul în haos multicolor,
În ritmul zilei lent, mai pătimaș ca lira,
Mai beat ca un rachiu, al peștilor amor
În sângeriu amar se zbate și deliră.
 
Eu am văzut un cer crunt hașurat de fulger,
Vârteje și furtuni, nopți de coșmar sadea,
Și răsărituri roz, ca floarea de pe lujer,
Și stol de nouri albi, ca porumbei de nea.
 
Un soare jos plutind în mistică năframă
Cu dungi în evantai de-un violet regal,
Ca un bătrân actor într-o antică dramă,
Fugind spre orizont, de groază tot mai pal.

Visai la nopti verzui, omături orbitoare,
Și sărutai lasciv ai mării ochi, pe rând,
Iar peștii din adânc, cu fosfor de culoare
În galben-siniliu, se zbenguiau, cântând.
 
Văzui cirezi de nori, recifuri atacând
Ca tauri excitați, în cruntă isterie,
Făr' a visa măcar, că doar prin gestu-i blând
Să-i liniștească ar putea Sânta Marie.
 
Vă pot mărturisi, că am văzut Florida,
Cu vălul ei floral și ochi de prădători,
Sălbatici arămii și curcubeul-bridă,
Întins spre orizont — explozii de culori.
 
Văzui lagune-bălți — capcane uriașe,
în care putrezea un monstru Leviatan,
Cascade de argint, ce le-nghițea rapace
Cărându-le în larg, bătrânul Ocean,
 
Ghețari și sori de-argint, un cer de chilimbar,
Și bancuri de nisip, infectele lagune,
Pitonii monstruoși din arborii bizari,
Căzând aproape morți în apele lor brune.
 
Voiam să le arăt copiilor delfinii
Pe unda de azur, și peștii cântători
Cu solzi din aur pur, în spume albe, fine,
Plutind, înaripati, ca vântul de ușori.
 
Adesea, obosit în lunga mea plimbare,
De-al mării molcum plâns eram aproape beat,
Ventuze de polipi — flori aurii de mare —
Mă sărutau, și eu răbdam, îngenuncheat.
 
O insulă-adăpost eram, de zburătoare,
Pescari cu ochii albi — obraznici, certăreți,
Și sub privirea lor mereu sâcâitoare
Venea vre-un înecat cu burta-nsus, semeț.
 
Sub cârlionții mării pierdut, căzut în transă,
Lansat de uragan spre un eter pustiu,
Aș fi scăpat ușor de Teutona Hansă,
Ce n-ar fi prins nicicând scheletul meu chefliu.
 
Și liber, fumegând cu neguri violete,
Eu străpungeam în cer peretele-i de jar,
Ca pe-un desert gustos îți aduceam, poete,
Clăbucii din azur și un lichen solar.
 
Un druc nebun, pătat de peștii-semilune,
În cale mă-nsoțeau ai mării negri cai,
Când Iulie zdrobea cu spada lui minune
Ultramarinul vechi al unui colț de rai.
 
Eu tremuram la sute de leghe depărtare,
Când auzeam cum urlă un monstru din infern,
Și distingeam Maelstromul cât strălucea de tare,
Gândind la Europa și malul ei matern.
 
Văzui arhipelaguri de sfere spațiale
Cu ceruri delirante, deschise pentru toți,
Au nu în aste nopți s-au avântat spre zare
Milioane de aripi de aur, peste sorți?
 
Plângeam exasperat! Aceste zări acide
Aceste stele sumbre, aceste moarte luni!
Amorul meu zălud curând mă va ucide,
Rupîndu-mă bucăți, chiar dacă mă supun!
 
Din toate-acele mări, ce scaldă Europa,
La una — cea mai mică și blândă, eu visai...
Acolo un copil lanseaz-un bric, de probă —
O barca de hîrtie, fragilă ca un pai.
 
Dar nu voi suporta această vânzoleală —
Transportatori de grîne, postavuri și coton,
Urăsc aceste steaguri fudule, cu beteală,
Și ochii cruzi și groaznici de închisori-ponton!

12.01.2017

© Переводы Аделы Василой