Михаил Богатырев
Архимандрит Евфимий (Вендт) и тринитарная идея
Содержание
- Часть I. Вступление: «Тетра-триадология» архимандрита Евфимия - Часть II. Образ Троицы у богословов и философов II-IV вв. - Часть III. Святая Троица и вопрос о природе времени - Часть IV. Тринитаризм в софиологии XX в.
- Часть V. Архимандрит Евфимий: между С.Н.Булгаковым и А.Ф.Лосевым - Часть VI. «Тринитарная грамматика» С.Н.Булгакова и «Триемность» о.Евфимия
- Часть VII. «Философия имени» А.Ф.Лосева в мистических «начертаниях» о.Евфимия - Часть VIII. Заключение - Часть IX. Дополнения
Часть VI. «Тринитарная грамматика» С.Н.Булгакова и «Триемность» о.Евфимия
В энциклопедической справке, посвященной булгаковской «Философии имени» А.И.Резниченко поясняет: «Первосуждение (А есть В, где А – субъект, В – предикат, а С – соединяющая их “природа” или связка) не есть Троица, но лишь ее эквивалент, образ в тварном мире, образ принципиально противоречивый, к которому термины “природа” и “ипостась” применимы только как аналогия или метафора»[1].
«Философский анализ грамматики позволяет, по мысли Булгакова, свести все имеющиеся в языке части речи к трем основным формам: местоимение, имя существительное и глагол». «Порядок расположения элементов <…> жестко фиксирован, следующим образом: “подлежащее, ипостась, есть первое; сказуемое, εἶδος, второе; связка, бытие, φύσις, третье”»[2].
Тринитарная грамматика базируется на диалектическом развитии идеи «единичности-множественности», почерпнутой Булгаковым у Плотина. Он пишет:
«Я есмь А, эта ячейка мысли означает собой основное и изначальное отрицание закона тожества. Этот последний мог бы самое большое привести к тожесловию: Я – Я Я – Я... – Я и т.д., бесплодное самоповторение или же самопожирание Я. Впрочем, надо сказать, что Я второе, сказуемое, в предложении Я – Я, уже не есть то самое неизреченное, ипостасное Я, которое является субъектом или подлежащим, оно содержит в себе идею, как сказуемое (и в этом смысле, в отношении к ипостасному Я подлежащего, оно является уже не-Я)»[3].
«Подлежащее и сказумое представляет собою <...> совершенно нелогический, точнее внелогический синтез. Я есть не-Я, Я=не-Я, Я открывается в не-Я и через не-Я, которое через то становится Я. Предложение содержит всегда синтез Я и не-Я»[4].
А.И.Резниченко указывает[5]: «Диалог между “я” и “ты”, а не “диалектика понятий” становится центральным для определения принципа взаимоотношений между Лицами Троицы в “Главах о Троичности”. Философская модель диалога вообще, и диалога “я-ты” в частности, в 20-х гг. ХХ в. разрабатывалась во многих философских системах – от достаточно близких Булгакову систем свящ. П.Флоренского, Франка и М.Бахтина до системы М.Бубера[6]. Булгаковская модель диалога “я-ты” соответствует им и вместе с тем показывает возможность использования новых языков описания для решения труднейших богословских вопросов. “Я”, с одной стороны, самодовлеюще, с другой – полагает не-я как свою противоположность. <...> Для замыкания же триады необходимо еще и полагание 3-го элемента, который может выступать либо как “он” (3-е лицо грамматики по отношению к “я” и “ты”), либо как “мы”: “я в своей соборности”: “мы есть онтологическая любовь в я, которая живет не только в себе, но и в ты и в он, поскольку любовь есть именно жизнь в другом и другим” (Главы о Троичности. 2001. С. 60)».
Стремясь дистанцироваться (по крайней мере со стороны это выглядит именно так!) от концепции С.Булгакова, архимандрит Евфимий редко ссылается на него и неоднократно напоминает нам о том влиянии, которое оказала на него лосевская философия имени. Однако мета-логические и мета-грамматические конструкции трактата «Начертание...» построены таким образом, что их, может быть даже вопреки воле автора, следовало бы квалифицировать как «непрямое говорение» именно в русле булгаковских идей. На фоне (или, лучше сказать: в свете) «грамматической Троицы» С.Булгакова троическая мета-грамматика архимандрита Евфимия экспозирует целый ряд особенностей, которые Л.А.Гоготишвили в своей монографии[7] рассматривала как признаки «непрямого говорения»: здесь и скрытая референциальность, и антиномические конструкции, и деконструктивизм, и расщепление смысла, и расшатывание акта именования etc.
«Мы имели размещение местоимений (я, ты, он, мы, вы, они) в Перводогмате в связи со склонением их, – пишет о.Евфимий в схолии «Связки». – Теперь о них же в связи со спряжением. Ятие, имание, имение суть там же добре и ять, имать, иметь. Глагольные окончания суть, на самом деле, глагольные началия[8]; больше того – первоначалия, т.е. они подымаемы в Перводогмате, примыкая непосредственно к Места Имениям Я, Ты, Он, они сами так имеют места:
- ↑ См.: АР (Б)
- ↑ Ibid.
- ↑ [ТФ online].
- ↑ Ibid.
- ↑ АР (Б); раздел «Учение о Св.Троице».
- ↑ В частности, философия диалога или философия встречи (Ф.Розенцвейг, М.Бубер и Э.Левинас) осмысляла библейскую традицию в рамках диалогической связи между «Я» и «Ты». Мартин Бубер, более других представителей этого крыла соприкасавшийся с хасидизмом, рассматривал Встречу как сопоставление человеческого «Я» с запредельным «Ты», с абсолютным альтруизмом Бога, а в качестве необходимого условия богопознания выдвигал диалог с Творцом. Вряд ли возможно установить отчетливую корреляцию между «грамматической Троицей» С.Булгакова и «говорящим» мышлением сторонников философии встречи, которое никак не пересекалось с идеей Святой Троицы, но полемически противопоставлялось и метафизике, и рационализму как «актам монологического» мышления».
- ↑ См.: [Гоготишвили 2007].
- ↑ Здесь – в чистом виде расшатывание акта именования (М.Б.).
- ↑ [Начертание, с.200-201].
Атлас N°42 состоит из нескольких схем и диаграмм, с помощью которых о.Евфимий в разных ракурсах стремится запечатлеть умонепостижимую «Тайну Божественного Троеличия». Отправным пунктом прочтения диаграммы I являются четыре вектора «Ю», исходящие из точки «Я» (здесь «Ю» – глагольное окончание местоимения первого лица: «я мыслю… я говорю...»). По сути, диаграмма I – это грамматическая (глагольная) модель Св.Троицы в модальности местоимений. Как если бы возглас «Я существую!», исходящий от Первого Лица Святой Троицы, калейдоскопически отразился в глалольных окончаниях (П)первого, (В)второго и (Т)третьего (Л)лица единственного (-ю, -ет, -ешь) и множественного (-ем, -ете, -ют) числа. Ниже мы помещаем отдельно изображение «векторного ключа», перерисованное из Атласа N°42.
Что же касается упомянутых в пояснительном тексте «семи действительных областей» и «восьмой возможностной области», то на диаграммах Венна[1] (именно этот тип использует о.Евфимий) при пересечении трех окружностей образуется семь секторов (плюс восьмой сектор – поле за пределами окружностей, пустое множество пересечений). В тексте, включенном в следующую схему Атласа N°42 (см. ниже диаграмму II) архимандрит Евфимий перечисляет все возможные диспозиции трех личных местоимений методом последовательного исключения элементов (см. ниже восемь комбинаций[2]). Исключенные элементы он обозначает заимствованным из булевой алгебры знаком логического отрицания (верхняя черта или надчеркивание).
- ↑ Диаграмма Венна – это схематичное изображение всех возможных отношений (объединение, пересечение, разность, симметрическая разность) нескольких (часто – трех) подмножеств универсального множества. На этих диаграммах при помощи n фигур изображают все 2n комбинаций n свойств, то есть конечную булеву алгебру. При n=3 диаграмма Венна обычно строится в виде трех кругов с центрами в вершинах равностороннего треугольника и одинаковым радиусом, приблизительно равным длине стороны треугольника.
- ↑ В лаконичных словесных интерпретациях этих восьми комбинаций обращает на себя внимание загадочный «числовой портрет» частотности использования местоименных форм. Так, множественное число первого лица встречается 6 раз: трижды в именительном падеже («мы»: 1, 2 и 3 позиция) и трижды в родительном («<без> нас»: 6, 7 и 8 позиция); именительный падеж множественного числа третьего лица («они») отсутствует; единственное число 3-го лица один раз употреблено в именительном падеже («он»: 7 позиция), 4 – в творительном («с ним»: 3, 4, 5, 6 позиции) и один раз в родительном падеже («без него»: 2 позиция) etc.
Помещенные ниже пояснительные схемы 1 и 2 позволяют понять, каким образом эти комбинации вписываются в сектора, образованные тремя пересекающимися кругами диаграммы Венна.
Представим себе ряды глаголов в виде алхимических колб, заполненных особым энергосодержащим раствором. В какой-то момент эти колбы переворачивают – как бутыли с шампанским в реймских погребах – и осадок жидкого «энергетика», его, так сказать, ипостась[1], начинает скапливаться в горлышке, а не на дне. Нечто подобное пытается осуществить и архимандрит Евфимий, закрепляя смысл слова за окончанием. Он выдвигает совершенно заумнический постулат о том, что обобщенные глагольные окончания, привязанные к личным местоимениям, являются, по сути, «началиями Перводогмата». Элиминируя все остальные части словесного состава – корень, приставку, суффикс – о.Евфимий распределяет местоимения и глагольные окончания в восьми позициях, охватывающих все возможные сочетания включенных и исключенных элементов триады. Так, в 1 позиции, где все три элемента – включенные (abc; «мы <существу>-ем) возникает «онтологический ключ»: Мы Ем.
Во второй, третьей и четвертой позициях, содержащих два включенных элемента при одном исключенном (аbĉ, аḇс и ābс) это «мы ем» продолжает звучать, только звук уже доносится до нас с разных сторон триады попеременно; во внутреннем лексиконе о.Евфимия для данной «грозди» позиций находится обозначение «Три Ема»[2], которое в последующих, более развернутых, рассуждениях будет преобразовано им в существительное «Триéма»[3]. А для совокупного обозначения 5, 6 и 7 позиций, в которых исключены два элемента и, соответственно, с разных сторон триады слышится только «я», использован неологизм «Три Я́тия» (в дальнейшем – «Триятие»)[4].
Отталкиваясь от тринитарной комбинаторики, архимандрит Евфимий выходит на стезю «заумного» богословия,
отдельные моменты которого складываются в проникновенный гимн онтологии языка[5]:
«Если вспомнить о втором лице – вы ете, вы есте, – пишет он, – то это éтение выествлéния еще усиливает тиéмность триятия Мыéма. Славен Язык, Русский Язык, этой славой Перводогмата. Местоименно-вменяемый, Именем Именам глаголющий – Первосмысл. Мыéм Сущности в Слове, которое в Начале, Которое у Бога и к Богу, Которое Есть Бог»[6].
«Он Есть и Они Суть выглядят, так сказать, наружу из Мыéма и для нас являют нашу мыéмность в Любовь Божию. Есть и Суть Мыéма Выествлéния Триéма Триятия Имени Слова. Таковы они в Перводогмате, исходя из Перводогмата»[7].
- ↑ Если вспомнить античное значение термина ὑπόστασις – осадок (творог = ипостась молока), о котором шла речь ранее, в разделе III. «Святая Троица и вопрос о природе времени».
- ↑ Оба слова о.Евфимий записывает со строчной буквы, чтобы не упускать из виду Святотроичное содержание дискурса.
- ↑ В чем-то схожее со словом «теорема» (Троическая Теорема!).
- ↑ «Я́тия Перводогмата» – от «Я-Ти-Я»; сквозь этот неологизм просматривается и местоименно-личный аспект Св.Троицы (как «Я-Ты-Я»), и элементы тезауруса (понятия), и широта постигаемой проблематики, топос «свойственного» познавательного охвата (объятия).
- ↑ Гимн, предстающий одновременно и как продолжение стихотворения в прозе И.С.Тургенева «Русский язык» («Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!..»), и как категорическое из-бытие светских мотиваций этого произведения.
- ↑ [Начертание, т.I, с.205].
- ↑ Ibid.
Перейти к Части VII.«Философия имени» А.Ф.Лосева в мистических «начертаниях» о.Евфимия
Примечания
Copyright © Михаил Богатырев