Зима собачья — снег и лужи!
Все кучера дрожат от стужи.
Дал бог нам день!
Не лучше ль стул к огню придвинуть,
В камин побольше дров подкинуть —
И царствуй, лень!
В углу тахта зовёт к уюту,
Манит припасть хоть на минуту
К её груди
И, как подруга в миг разлуки,
Твердит, протягивая руки:
«Не уходи!»
Как тело нимфы, розоватый
Колпак с бахромкой, чуть примятой,
Скосился вбок
Над белым шаром лампы медной,
И лампа круг бросает бледный
На потолок.
В тиши лишь маятник неспящий
Стучит, качая диск блестящий,
Да, словно зверь,
Завоет ветер, и дозором
Пройдёт по тёмным коридорам,
И рвётся в дверь.
Я зван в посольство, но пойду ли?
Вон свесил рукава на стуле
Мой чёрный фрак.
Пластрон в торжественности бальной
Мерцает белизной крахмальной
Сквозь полумрак.
Ботинки узкого фасона
Зевают, щурясь полусонно
На блеск огня,
И гладки, без единой складки,
Лоснятся лайкою перчатки
И ждут меня.
Однако время! О, мученье:
Глазеть, вливаясь в их теченье,
На строй карет
С гербами выскочек безродных,
На прелести красоток модных,
Везомых в свет;
У двери став с любезной миной,
Следить за хлынувшей лавиной
Дельцов, вельмож,
Девиц, кокоток именитых
В корсажах, на груди открытых,
И в платьях клёш,
Прыщавых спин, покрытых газом,
Бесцветных глаз, где дремлет разум,
Не вспыхнет смех, —
Персон, известных всей Европе,
Безликих лиц в калейдоскопе,
Кружащем всех.
А там стоят богачки-вдовы,
Глядят, как ястреба иль совы,
Тебе в лицо!
Шепнёшь ли ей, хотя б украдкой,
В ушко под непослушной прядкой
Одно словцо?
Нет, не пойду — что толку в этом?
Пошлю записку ей с букетом,
И уж тогда
Я гнев её обезоружу.
Она, клянусь, и в дождь и в стужу
Придёт сюда.
Со мной здесь Гейне, Тэн, Гонкуры,
Не могут снег и сумрак хмурый
Проникнуть в дом.
А вечер быстро пронесётся,
И на подушке мысль прервётся
И станет сном.
1868
и может быть воспроизведено при условии указания авторства и его некоммерческого использования без права создавать производные произведения на его основе.
