МИНИ-САГИ
Книга восьмая
1 · 2 · 3 · 4 · 5 · 6 · 7 · 8 · 9 · 10 · 11 · 12 · 13 · 14 · 15 · 16 · 17 · 18 · 19 · 20 · 21 · 22 · 23 · 24 · 25 · 26 · 27 · 28 · 29 · 30 · 31 · 32 · 33 · 34 · 35 · 36 · 37 · 38 · 39 · 40 · 41 · 42 · 43 · 44 · 45 · 46 · 47 · 48 · 49 · 50
401.
Мы с Леной ехали в Лондонском метро. Женщина напротив нас чихнула и громко сказала: "I am sorry". Я спросил: «Разве, когда чихают, — извиняются?» — «Да, — сказала Лена, оторвавшись от своих мыслей, — когда читают, — изменяются!» Мне это показалось лучшим доказательством правоты постулата г-на Витгенштейна. Когда чихают, — изменяются, и когда читают, — извиняются!!!
402.
Окончательных текстов не бывает, и до истины докопаться никому не дано — это каждый знает! Представим себе разговор издателя и философа:
— Слюшай, ты напысал кныгу а смысли жызны. А ты ужэ понэл этот смысл?
— Нет, я ещё в процессе, так сказать.
— Аааа, ищо нэ понэл? Вот када паймёшь, тада и прынасы!
403.
Говорят, что время расставляет всё по своим местам, но, видимо, оно ещё не наступило. Эссе Бориса Херсонского «Не быть как Бродский» мне понравилось из-за своей оригинальной и неакадемической формы. И всё это — правда. Бродского не любили и не любят. И, тем не менее, — его-то как раз и читают больше других.
404.
При этом Бродский — это легко заметить — многих раздражает, обижает, хотя бы своим существованием. Он оскорбление для поэтов, поскольку делает их существование ненужным, уничтожая целые поколения от евтушенков и рождественских до приговых и парщиковых, а также нынешней молодой поросли (к которой мы все тоже как-то относимся, хотя уже не такие молодые).
405.
Олег Прокофьев, с которым мы часто виделись, рассказал, как Бродский его оскорбил, обхамил так сказать. Олег был с Бродским в приятельских отношениях, и однажды послал ему свои стихи. Бродский ответил открыткой: «Стихи плохие, больше не пиши», и Олег на десять лет остановил свою продукцию, содрогаясь и негодуя при имени Бродского.
406.
Композиторы, желавшие писать свои опусы на стихи Бродского или переводы, встречали категорический отказ. Он просто запретил писать музыку на свои стихи — очень редкий пример в истории. А композиторы уже написали и, естественно, чувствовали себя оскорблёнными. «Зазнавшийся нобелевский лауреатишка!» — я слышал от одного из них. В общем, он был не сахар.
407.
Однако, я встречал и других, у кого Бродский с языка не сходил. Пять лет (1993-7) мы с Леной провели в Килском университете. И в первый же день нас пригласила к себе на чай профессор Валентина П. — имя её мы знали из передачи о Лосеве, которую мы слышали по «вражеским голосам».
408.
Дом Валентины оказался музеем или молельней Бродского-Спасителя. Все стены во всех комнатах были завешены его портретами. Даже её кота звали Иосиф. Иосиф сам бывал у неё в гостях не один раз, и останавливался в соседней комнате, куда нам было позволено войти и осмотреть полки заставленные книгами Бродского и о Бродском.
409.
Валентина выпустила о Бродском не менее десятка книг, не считая статей. Она прочла нам множество неизвестных нам стихов Бродского, показала кучи фотографий. Все пять лет, встречаясь с Валентиной, мы впитывали в себя этот дух бесконечного уважения поклонения к этому гиганту поэзии. И это не прошло для нас бесследно — что-то отложилось.
410.
Валентина, конечно, большой специалист в поэзии, и, особенно, — поэзии Иосифа Бродского, но сразу же слегка огорошила нас своими манерами. Первое, что мы услышали, придя к ней в гости, что, мол, как было хорошо все 15-20 лет здесь, в Киле, до нас не жило ни одного русского, а тут — понаехали!
411.
Глядя на наших маленьких детей, сказала, что не любит и даже ненавидит детей, так что, просила приходить без детей. Кроме того выяснилось, она не знает и не понимает музыку, но берётся судить, что нас от неё несколько всегда отчуждало. Поэтому, мы не торопились включать её в свой каррас.
412.
Зато в её доме мы встречали поэтов Седакову, Пригова, Парщикова, Пильщикова, Куприянова, Айги и ещё пару десятков больших и малых людей с именами, которых она то и дело приглашала в университет, публично читать свои творения. А Седаковой устроила месяц “in residence”, так, что мы успели с ней довольно близко подружиться.
413.
Валентина однажды смешно поразила нас на прогулке. Приведя нас на Килское кладбище, она показала то место — пару квадратных метров, которые она заранее закупила для своей персоны — на будущее. А недавно, выйдя на пенсию, она вдруг вышла замуж за переводчика Даниела Вейсборта и переселилась в Лондон — опять удивив нас.
414.
Ещё при жизни Арсения Тарковского я написал вокальный цикл на его стихи. Узнав, где он живёт, я бросил ноты ему в почтовый ящик, побоявшись позвонить или постучать в дверь. Так я никогда его не видел. Зато сына видел на его лекции перед фильмом «Зеркало» — сильное незабываемое впечатление. Ну и семейка!!!
415.
Читать о музыке, не слыша её — не имеет никакого смысла. Всё написанное о музыке — к музыке имеет отношение самое отдалённое, а чаще всего — никакое. Музыка и слово — два сосуществующих языка непереводимые один на другой. Пытаться объяснить музыку словами — то же самое, что тщиться объяснить живопись запахами.
416. Дроздиха-меломанка
Вчера Алиса, как всегда, упражнялась на фортепиано и вдруг заметила, как самка дрозда сидит на дорожке в саду и вниметельно её слушает. Дроздиха с нескрываемым интересом поглядывала на стеклянную дверь, откуда доносилась музыка. Особенно заметно она реагировала на звуки самого верхнего регистра рояля, замерев и раскрыв рот от явного удовольствия.
417. Пернатые учителя
Их легко различать по окраске — самка чёрного дрозда гораздо светлее самца — у неё серо-коричневый оттенок и клюв не такой ярко-жёлтый. Дрозды лучшие певцы после соловьёв, и потому понимают толк в музыке. Я сам очень многому научился, слушая их изобретательное пение, и не раз вводил элементы их песен в свою музыку.
418. Мой сад
А соловью некогда слушать — он знай себе, поёт, как только сядет на ветку напротив окна. И слышу целыми днями, как в саду заливаются дрозды, воркуют горлицы, каркают вороны, трещат сороки, хрустят белки, квакают лягушки в пруду, где плавают золотые рыбки, — никто из них не боится человека, здесь они в безопасности.
419.
«Лета к суровой прозе клонят», — говорю я себе, жалуясь без конца, что время убегает из-под пальцев, скоро уже конец, а я из того, что хотел ничего так и не успел! А хотел я, и продолжаю хотеть, и того, и другого, и третьего, хотя и не забываю поговорку: «жадность фраеров губит»...
420.
«Фраер» или «лох с претензией» («лопух») погибает от жадности. Жизнь жадности не прощает. Я и прозу хочу пописать, и стихи посочинять, и попереводить, и порисовать, и музыку — сколько я её настрочил, не перечесть — полки ломятся от тяжести, а мне всё мало, надо ещё, и ещё — но, если подумать, – а зачем?
421.
На каких весах взвесить таланты Телемана или Генделя? Оба — таланты неимоверные и великолепные профессионалы, технически подкованные на самом высоком уровне. Время было такое: рождались таланты один за другим: Генрих Шютц, Вивальди, оба Скарлатти (Д. и А.) — десятки, сотни других. Без каждого из них музыка была бы сейчас бедна, история неполна.
422.
И только сейчас мы видим, какие все они карлики в сравнении с Джомолунгмой Иоганна Себастьяна Баха. В чём тут дело? Все они были таланты. Только Бах — гений. Они использовали свои таланты на все сто процентов в обмен на слитки золота из казны европейских монархов. Бах – был только скромный искренний труженик.
423.
Но, в отличие от Генделя и Телемана, можно сказать, что Бах трудился во имя и славу Музыки, которую он отождествил с Богом. И потому огромный пик Генделя оказался замечательной бутафорией – из папье-маше и полый внутри. Он может тронуть и выбить слезу, поднять тонус слушателя литаврами «Фейерверков» и «Музыки на воде».
424.
Но то, что делает Бах в скромной прелюдии из Хорошо Темперированного Клавира или маленькой арии из кантаты или Страстей по Иоанну, или Матфею, — всех этих тонкостей или глубин совершенно невозможно ожидать от ловкого мастака Генделя или чуть простоватого, но хорошего мастерового, Телемана. Вот так история этой музыки видится мне сегодня.
425.
Музыка часто возникает в голове как цепочка или созвездие звуков, складывающихся в некий мелодический фрагмент, который затем подсвечивается гармонией и оформляется ритмом. Эти три фактора — мелодия, гармония и ритм, сходясь вместе, и создают то счастливое ощущение, которое потом мы силимся вспомнить, воспроизводя услышанное на рояле или записывая на нотном листке.
426.
Бог самому себе воздавать хвалу не может? Всемогущий может всё!!! Хотя в Христианстве Бог и един, но он, по крайней мере, в трёх лицах. Это трудно понять, но приходится. Христос (Бог-сын) обращается к Богу Отцу «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты меня оставил?» А есть ещё и Дух Святой.
427.
Кто такой Пастух? — этого Блейк не расшифровывает, но показывает его Пастырем овец, для которых он как бог-хранитель, однако его хвалы обращены к кому-то ещё, для кого он сам — Агнец. Блейк намекает что Пастух — тот самый певец, который только что играл на свирели и сочинил все эти песни — или сам Блейк.
428.
Таким образом, Пастух — это сам Уильям Блейк. Тот самый Блейк, который сказал об Иисусе Христе: «Он только Бог, так же как я, и так же как вы». Бог выражает себя через своё творение, и это творение в лице певцов и поэтов воздаёт ему хвалу — таким образом Бог хвалит сам себя.
429.
Мы любим музыку больше слов, но как выразить эту любовь, чтобы слова наши не были пустыми, но исходили из глубокого понимания? Как сказал Гершкович словами Леонардо: «Большая любовь вытекает из большого познания объекта любви, и если знаешь его мало, следовательно будешь его только мало или совсем не в состоянии любить».
430.
Умом МузЫку не понять, |
Так можно сказать перефразируя Тютчева. Музыку мы ценим невероятно больше разговоров о ней. И понять её умом так же трудно, как понять Божество, которым музыка и является, и в которое остаётся только верить.
431.
Но в понятие «понимать музыку» мы вкладываем нечто большее, чем просто вера в неё. Мало ли верующих, которые, как это сразу видно, ничего в ней не понимают, или понимают лишь на самом поверхностном уровне. Поэтому человек обредший глубинное знание всегда на вес золота, и мы счастливы у него чему-то поучиться.
432.
Но не всегда понимающий искусство глубоко на уровне великих творцов становится вровень с этими творцами. Мы не можем ждать, чтобы поэзия Лотмана стала вровень с пушкинской, а музыка Холопова вызывала такой же ажиотаж, как симфонии, например, Шнитке. И, несмотря на это, труды того и другого имеют для нас большой смысл.
433.
Когда я спросил Гершковича, не страдает ли он оттого, что его музыку не играют, он ответил, что, конечно, жалеет об этом — пока музыка не исполнена, кажется, что её как бы и не существует. Но главным, что он делает, — добавил он, — является не сочинение музыки, а сочинения О МУЗЫКЕ.
434.
Вероятно, что талант Гершковича лучше всего проявился именно в этом. Гершкович за всю свою жизнь написал три десятка сочинений, которые он без конца переделывал и усовершенствовал. Эти сочинения не хуже многих других творений его современников, писавших в русле шёнберговской традиции, а по отточенности своих деталей даже превосходят многие из них.
435.
Они никем не изданы, и потому их просто невозможно достать. И всё же их иногда исполняют, то там, то здесь, но гораздо реже, чем они того заслуживают, как мне кажется, и не всегда на достойном уровне. Это уже другая проблема, с которой композитор сталкивается постоянно в этом мире музыкальных халтурщиков...
436.
Саша, хорошо, что Вы не композитор, а то Вам было бы несдобровать, поскольку я имею дурную привычку говорить то, что думаю. Я уже не раз от этой привычки страдал и, видимо, ещё придётся. Я с интересом прослушал вокальный цикл Блинова. Спасибо, что прислали. Но коллеги, как правило, самые суровые судьи.
437.
Музыка, Музыка, где ты? Приди! Заклинаем мы, слушая музыку других, или сочиняя свою собственную. Но она, подлинная, приходит, к сожалению, нечасто, хотя иногда рядится в её одежды и очень на неё смахивает. Композитор (также как и поэт или художник) очень часто оказывается неудовлетворённым своей собственной продукцией. Но что же делать!
438.
Мы все не Бахи и не Бетховены! И наши достижения неимоверно скромны в сравнении с ними. Сколько брани мы слышим за свою жизнь в собственный адрес! И в наших суждениях о музыке других проявляется наше серьёзное и заинтересованное отношение. Иногда мы милы и, улыбаясь, поздравляем друг друга с новым сочинением.
439.
Но быть милым — дело не всегда достойное. Гораздо труднее говорить правду человеку, у которого, как ты знаешь, о сём предмете самое положительное мнение. Тогда ты рискуешь потерять дружбу или хорошее отношение к себе, и потому гораздо разумнее промолчать, — зачем попусту метать слова, когда толку от них всё равно не будет?
440.
Я знаю, что Вы ждёте, чтобы я сказал, как мне это нравится, чтобы я восхитился вместе с Вами. Меньше всего я хотел бы обидеть Ваши чувства, и потому умолкаю, сказав только хорошее: мне кажется, что музыка написана хорошо, чисто, в определённой эстетике, и этот труд достоин уважения. Сочинение хорошо исполнено.
441.
Мне больше всех понравился романс «Вечные странники» — он показался мне самым складным, с ясным и довольно ярким мелодизмом, фантазией в аккомпанементе и хорошим балансом между голосом и роялем. Мне также понравились отдельные моменты в других романсах, особенно окончания — фортепианные отыгрыши в первом и во втором романсах, и начало «Горных вершин».
442.
Саша, пожалуйста, извините меня за мою прямоту! Я больше всего боялся, что до этого дойдёт. И поэтому оттягивал прослушивание романсов как можно дольше, но любопытство взяло верх. Мы не боги, и не можем справедливо судить других. Но мы также не имеем права лукавить, чтобы не потерять уважения к себе самим.
443.
Кот Чарли сидел на подоконнике. Окошко было чуть приоткрыто, и он лапой стал тыкать в щель, оглядываясь на меня, мол "туда, туда..." Жест был точно как у человека. И тогда написал:
«И кот мурлычет |
Подоконник, конечно, не скрижаль Завета, но всё же...
444.
Вчера перечитали с Леной вслух «Тартюфа» в переводе Лозинского – хороший, но небезупречный перевод, но дело не в этом. Мольер написал гениальную комедию, довёл её до феерической кульминации, и вдруг в самом конце всё испортил, – цель пьесы оказалась в откровенном заискивании и выслуживании перед королём. А чем тогда Мольер лучше Тартюфа?
445.
Есть книги, о которых все говорят, но которые никто не читает дальше первых двух-трёх страниц. Среди моих английских друзей любящих порассуждать о Джойсе, Гомере или Данте, никто не прочёл "Улисса", не говоря уже о "Поминках по Финнегану" (сами признавались), а также "Илиаду", "Одиссею" или "Божественную Комедию" (я расспрашивал с пристрастием).
446.
Другие книги известны всем по невероятно популярным фильмам и телесериалам. Это «Гордость и предубеждение», «Война и мир» и конечно же «Лолита»!!! Что же они все читают? “The Da Vinci Code” (не помню, кто написал) – в руках у каждого второго на популярных английских курортах... В этом я убедился собственными глазами.
447.
Проснувшись с неприятным осадком от малоприятнопроведённой недели на Поэзии.Ру, когда штормило, трясло, и вулканическая лава готова была обрушится на голову, я присел к компьютеру, и очистил свой чёрный список, куда впервые в жизни в сердцах занёс две фамилии. Нет у меня теперь чёрного списка - и вдруг, стало легче дышать!