МИНИ-САГИ
Книга шестая
1 · 2 · 3 · 4 · 5 · 6 · 7 · 8 · 9 · 10 · 11 · 12 · 13 · 14 · 15 · 16 · 17 · 18 · 19 · 20 · 21 · 22 · 23 · 24 · 25 · 26 · 27 · 28 · 29 · 30 · 31 · 32 · 33 · 34 · 35 · 36 · 37 · 38 · 39 · 40 · 41 · 42 · 43 · 44 · 45 · 46 · 47 · 48 · 49 · 50
251.
Исполненные по-немецки, эти вещи приобрели новое измерение и казались сочинёнными не вполне русскими композиторами. Меня же спросили, какой язык я предпочитаю для своего сочинения — Кристиан специально предусмотрел такую возможность и сделал немецкий перевод.
— Русский, — предложил я, хотя бы мне было небезынтересно что сталось бы с «Ewige Zuflucht» в немецкой версии.
252.
Первое впечатление от их игры было очень хорошим, а некоторые эпизоды: хорал и кода — просто великолепными. Но начало и некоторые куски я просил петь и играть потише, вполголоса, не перекрывая друг друга, а больше прислушиваясь и переводя внешнюю экспрессию во внутреннюю. Они сразу поняли и всё встало на свои места.
253.
Вечер мы провели у Барбары, поедая сосиски с горчицей, пивом и красным вином. По телевизору передавали что-то музыкальное — появился небритый Валерий Гергиев, и вдруг, показали отличный фильм о Соне Губайдулиной с участием Пети Мещанинова, Вити Суслина и Юргена Кёхеля, и даже показали две мои фотографии, сделанные в нашей московской квартире.
254.
С Кристианом и Ами мы хорошо подружились и быстро перешли на ты. Когда я уходил, Ами спросил:
— Тебя проводить, или сам найдёшь дорогу?
— Найду.
— Иди прямо, а потом сверни налево.
Я пошёл по тёмной аллее, вдыхая свежий морозный воздух. Снег хрустел под ногами. Вскоре я понял, что иду не туда.
255.
Я пошёл назад и свернул направо, но улица показалась мне совсем незнакомой.
Тогда я решился вернуться, но не смог найти дома Барбары. Я шёл наугад и пожалел, что забыл в отеле шапку. Я испугался: неужели мне придётся бродить всю ночь и, в конце концов, замёрзнуть в этом незнакомом мне городе.
256.
Все улицы были похожими одна на другую. Тёмные глыбы домов казались безжизненными. Я заметил свет в окошке одного из них и позвонил в дверь. Перепуганный человек открыл мне.
— Sorry? I am completely lost. I am looking for the hotel of Mr Hofer.
— Ja! — воскликнул он и по-немецки объяснил мне дорогу.
257.
Я просил Ами зайти за мной перед концертом — сам я боялся не найти. Я сидел и ждал. Иногда выходил и выглядывал на улицу. Когда начало, я точно не знал: на вебсайте было написано, что в 5, в газете — в 6, и я решил, раз не заходят, значит перенесли на 7.
12.01.2003, Deutschlandsberg
258.
Незнакомый человек заехал за мной в 6.30.
— Концерт начинается в 6, но мы задержали, ожидая вас, — сказал он на робком английском и через весь город повёз меня к Musikschule. Высадив меня, он поехал парковаться.
— Are you Komponist? — спросили меня шёпотом и тихонечко ввели в зал в середине Первого трио Шостаковича.
259.
В антракте я спросил Ами:
— Вы обо мне забыли?
— Совсем наоборот! Мы звонили, стучали, кричали, все глотки надорвали, но никто на открыл.
— Ну, ты даёшь! Где ты был? — воскликнул Кристиан, хлопая меня по плечу.
— Сидел в номере, ждал вас и нечего не слышал.
— Важно, что вы сейчас здесь, — сказала Барбара.
260.
Второе отделение началось с «Вечного приюта». Исполнение было очень точным, выразительным и необычайно напряжённым, несмотря на тихие нюансы и чуть замедленный темп. Певец Вольфганг Хольцмаир был на высоте — то же можно сказать и о трио. Все слушали очень внимательно, а когда музыка кончилось, наступила долгая-долгая пауза, пока не зашумели аплодисменты.
261.
Следующий день был проведён в пути и бесконечных ожиданиях. Мы ехали впятером в машине сначала в какой-то город, где в зале старого замка была репетиция, во время которой фотограф, опоздавший на несколько часов, делал снимки для буклета. Я тоже вытащил свой аппарат и попросил фотографа запечатлеть меня вместе с трио.
262.
Потом мы ехали снова.
— Что это за город?
— Вена, — услышал я.
— Такие грязные и облупленные многоэтажки могли быть в любом другом заштатном городишке.
— Это улица, на которой умерли все композиторы, и — понятно почему, — пошутил Кристиан.
Однако центральные улицы были более нарядными и чем-то напоминали Москву. Меня поселили в гостинице «Астрон».
263.
Следуя плану, я совершил свою первую венскую прогулку до Musikverein и обратно. Особенного своеобразия я пока не уловил — Вена оказалась похожей на все прочие европейские столицы, хотя в ней всё же ощущалось большее стремление к массивности и витиеватости. Вечером позвонила Леночка, и это, конечно, было самым чудесным событием этого дня.
264.
Хотя то, что она мне рассказала, было ужасно. Она получила мессадж от Вити — моего племянника, что перед самым новым годом его тестя Олега Николаевича убили в Москве в его собственном подъезде только для того, чтобы стащить с него дублёнку и забрать пустой кошелёк. С проломленным черепом он умер в больнице.
265.
Направляясь к центру города, я постоял у торжественного желтушно-фарфорового Моцарта, заметил, прячущегося в стороне бронзового Франца Иосифа с отрешенным отсутствующем выражением на лице, заглянул в величественный эклектичный собор Святого Стефана, нырнул под арку между домами и очутился в маленьком квадратном дворике Фигаро-Хауза. Комнаты Моцарта были пусты — хозяина дома не оказалось.
266.
Всё здесь казалось не вполне настоящим — даже манускрипты Моцарта были представлены в фотокопиях, и я слегка недоумевал, кому передать привет Алисы — то ли куску отслоившейся штукатурки, открывавшей фрагмент оригинальных узорчатых обоев, или виду из окна, который, наверное, был примерно таким же 22 десятка лет назад, или гипсовой Музе на потолке.
267.
Оглядев портреты, в основном, хорошо всем знакомые и послушав в наушниках с десяток освежающих музыкальных фрагментов, я отправился дальше — на поиски Бетховена, по пути захаживая в магазины, где приобрёл лютеранскую Библию, песни Берга в трактовке Джесси Норман и шёнберговские транскрипции Баха, за которыми я долго и безуспешно охотился в Англии.
268.
Бетховен жил не так близко от центра, и к дому его вели скользкие ступени, с которых сдувало свирепым ветром, если не держаться за перила. В тёмном подъезде надо было вскарабкаться на самый верх — на четвёртый этаж по каменной винтовой лестнице с которой легко было сверзиться, даже если ты вполне трезв.
269.
Бетховенская дверь оказалась заперта, и я почувствовал себя Шубертом, который, по преданию, потоптавшись у этой двери, так и ушёл ни с чем. Однако мне больше повезло, и через полчаса по скрипучим половицам я уже входил в комнаты Бетховена, в которых он провёл не менее десятка плодотворных лет своей бурной жизни.
270.
Здесь были те же наушники с музыкой, копии рукописей и портретов, гипсовые слепки и бюсты. Но кроме отслоившейся штукатурки и вида из окна, попадалось больше оригиналов: пяти-педальный рояль Бетховена с застеклённой клавиатурой, настольные часы и жестяная коробка для табака с выцарапанной надписью: «Beethoven» — на которые я взирал с душевным трепетом.
271.
В праздничном Брамсовском зале я отсидел всю репетицию. Потом зал наполнился народом и концерт начался. Мне ужасно понравилось юношеское Трио Шостаковича, поражавшее свежестью, яркостью и остроумием. Филигранная паутинная вязь пьесы Протопопова была, как нарочно, «закашляна» одним из слушателей, уничтожившим его магию, а топорная аранжировка русских песен Гедике довершила его дело.
272.
Однако последняя вызвала взрыв рукоплесканий, заставивших музыкантов «отбацать бисовку». Антракт я провёл в разговорах с Андре — щеголеватым итальянским импресарио Альтенберг-Трио, в прошлом пианистом и философом, который специально ради этого концерта прибыл из Вероны (сообщив, что он один из тех двух джентльменов, описанных Шекспиром), и его приятелем — венским саксофонистом и композитором.
273.
После антракта слушатели вернулись в зал и стали нетерпеливо переговариваться, поскольку музыканты слишком долго не выходили, и я стал уже волноваться, не произошло ли чего-нибудь непредвиденного, и не отменится ли исполнение моего «Вечного приюта», но к счастью эти опасения не оправдались- дверь позади сцены открылась и музыканты заняли свои места.
274.
Исполнение было опять замечательным, как в Дойчландсберге, но только ещё более точным, тонким, прочувствованным и вдохновенным. После мёртвой паузы, показавшейся бесконечной, под гром аплодисментов я вышел поприветствовать музыкантов, с которыми мы трижды уходили и возвращались на сцену. Вернувшись в зал я ещё долго принимал поздравления, пока не началось Трио Шостаковича.
275.
Второе Трио Шостаковича безусловно одна из лучших пьес 20 века. Несмотря на некоторые шероховатости и неточности, это исполнение было уникальным и выдавалось из всех других, которые мне приходилось до сих пор слышать. Это было не просто исполнение, это было ещё и театральное зрелище очень в духе Шагала, доставлявшее невероятное удовольствие.
276.
Успех концерта был полным, и мне не приходилось выслушивать столько приятных слов и подписывать столько программок со времени постановки «Тириэля».
Наступило время расставаться с Веной, её невероятно чуткой публикой, и с самой Австрией, в которую я очень надеюсь вернуться, пусть даже и не в качестве основателя Третьей Венской Классической Школы.
277.
Перед поездкой на работу у меня оказалось минут двадцать свободного времени и я раскрыл библиотечный томик японских хайку, где стихи были распределены по темам: весна, лето, осень и т. д. Тут же что-то закрутилось в голове свое — так появился целый цикл где я пытался сохранить форму хайку: пять-семь-пять слогов.
278.
О стихах |
279.
Хайку |
Первое и последнее я сочинил пока ехал на велосипеде, остальные — в поезде.
280.
Утром появилось ещё одно хайку:
Жизнь музыканта |
Это очень напоминает высказывание Верди где-то в конце жизни.
Целый день провели в Пёрселл-Рум на фестивале русской музыки. Алиса исполняла мои «Шесть Хайку» и Леночкину пьесу «Для Алисы», а Ивашкин сыграл мою «Элегию».
281.
Продолжение серии:
О смерти |
282.
Вот такими грустными размышлениями я начинаю этот день. Приходила студентка — пишет обо мне диссертацию Завтра у папы день рождения — не забыть позвонить маме.
Фонтан продолжает хлестать:
О том как жить |
283.
По дороге на работу два дня назад:
Поезд |
А это сочинилось сегодня, пока я ехал на концерт Алисы:
Война |
284.
Алиска с утра уехала на свидание со своим кларнетистом, Филипп ездил в город за рамкой для очередной картины, Лена раздумывает над своим последним хором на Мандельштама, я добрался до 150 такта в финале Тройного концерта.
Каждый ищет свой смысл в жизни |
285.
23 июля 2003 в 4.30 утра умерла моя мама. Она проболела около трёх месяцев. Всё началось с продажи дома — ей удалось его продать. Но в этот момент вдруг выяснилось, что кто-то перекупил квартиру, которую она собиралась покупать, о которой всё было уже договорено. Этого она не выдержала и ужасно расстроилась.
286.
К Юре и Вале она переехать отказалась — не хотела быть им в тягость — и поселилась в углу проданного дома, где новые хозяева уже принялись за ремонт. Она лежала на кровати и плакала от досады и обиды. У ней сильно повысилось давление — гипертонический криз, такой, что её пришлось поместить в больницу.
287.
Она стала вдруг забывать самые простые вещи: где выключатель, где туалет… Из больницы её привезли к Юре с Валей. Юра тем временем нашёл маме квартиру, но мама уже была в таком состоянии, что отдельно жить уже не смогла бы. Однако больше всего беспокоило её, что она доставляет кому-то столько хлопот.
288.
Я разговаривал с ней по телефону несколько раз. Она жаловалась, что уже не человек и не может бороться со своими болезнями. Ей казалось, что она сыта и отказывалась принимать пищу. Подкармливали её насильно. Юре с Валей, конечно, пришлось с ней повозиться. Однажды она решила, что умирает и потребовала батюшку.
289.
Она никогда не была религиозной, но теперь ей показалось, что она совершила в своей жизни, по крайней мере, один серьёзный грех, который не давал ей покоя — разбила первую семью моего папы. Она решила исповедоваться и покаяться. Юра сказал потом, что когда батюшка «отпустил» маме этот грех, она словно осветилась блаженством.
290.
С тех пор она к телефону больше не подходила, и я разговаривал то с Валей. то с Юрой.
Сегодня днём Юра позвонил сообщить о случившемся.
— Она уже не хотела жить на этом свете, — сакзал он.
Моя мама всё моё детство и всю юность была самым дорогим и близким мне человеком.
291.
Получилось так, что похороны мамы совпали с 17-летием Алисы — горе и праздник в один день. Алиса сказала на своём ломаном русском:
— Теперь вся бабушкина «responsibility» перешла в нас!
— Что ты имеешь ввиду?
— Ну, её жизнь перешла в нас.
— Конечно, так и было с самого начала.
— Нет, это произошло сегодня, сейчас.
292.
Написал я следующее почти не задумываясь, не более чем за две минуты как попытку сделать нечто без подготовки, мигом:
Будь способен ты |
293.
Конечно, я понимаю, это далеко не шедевр, хотя сам опыт интересен — особенно чувство, как после внутреннего самоприказа что-то сочинить, мысль начинает лихорадочно метаться в поисках какого-то определённого пути, диктуя руке слова, которые сами собой укладываются в размер хайку — того рода стихотворений, которым я так увлекаюсь в течении пяти последних месяцев.
294.
На этот раз я не давал себе никакого приказа, а просто подумал: «Интересно, удастся ли мне что-нибудь сочинить в форме хайку без специального самопонукания?» Покинув постель, я побрёл ванную, открыл кран, и затем с наслаждением погрузился в тёплую воду. Мысли, медленно кружась, вскоре вернули меня к первому впечатлению этого утра.
295.
Уже второе утро я просыпаюсь он непонятного шума и, раскрыв глаза, вижу перед собой клочок неба над крышами домов. Сегодня небо глубокого синего цвета и необычайто изящные белые облака только усиливают его синеву. По облупленной кирпичной стене быстро семенит одинокий голубь.
Вижу из окна |
296.
Репетиция леночкиного «Реквиема» прошла великолепно, и воодушевлённый Вася Синайский вдруг предложил:
— А не пойти ли нам в сушки?
— Какие ещё сушки? — удивились мы.
Оказалось, что он имел в виду японский ресторан.
— Мы никогда не были в суши.
— Ну, значит, получите новые впечатления.
Ресторан суши — |
297.
— Боже мой, — произнёс я со вздохом.
— Ты это чего? — спросила Леночка.
— Вспомнил маму.
— Вдруг вспомнил?
— Да нет, я часто о ней думаю, что была и, вдруг, не стало — как будто отняли.
— Я тоже о ней часто вспоминаю. Она была удивительно хорошая и добрая.
— Да, такие как она встречаются невероятно редко.
298.
— Родители — это что-то очень важное, в чём мы нуждаемся, даже если связь эта иллюзорна — на таком расстоянии.
— Да, — согласилась Леночка, — это те, кто тебя любит и которым всегда есть до тебя дело.
— А теперь никому дела нет.
— Кроме меня и детей.
— Ну, детям-то на нас наплевать!
— Думаю, что ты ошибаешься.
299.
Глядя на этот огромный раскалённый шар на горизонте, ни у кого не может возникнуть сомнения, что, если есть Бог, то это оно, Солнце, своей фантастической энергией создавшее вокруг себя свой невероятно сложный мир, и постоянно пекущееся о нём, поддерживая в нём жизнь, и наполняя его обитателей силой, чувствами и мыслями.
300.
Ноты, ноты, необузданные, неутомимые — несутся напролом, набегают накатом, набрасываются, наваливаются нежданно-негаданно, ныряют, низвергаются, нагромождаются направо, налево, наливаются, набухают, наигрывают, напевают, ноют навзрыд, нудят назойливо, надсадно, невпопад!
— Некто — никто, нечто — ничто! — нашёптывает невидимый некто.
Ночь немыслимых нежностей, ненасытных наслаждений нескончаема. Но наброшен невидимый невод, нависло надменное небо, надвигается неизбежное — надежды нет!
