Записные книжки. Тетрадь II (1982—1986)
101.
Сейчас во всем мире на первое место выходят жулики типа Гуттузо или Пендерецкого[1], а против настоящих художников идёт борьба всеми современными средствами. Это утверждение псевдоискусства идёт во всех странах, и оно везде насаждается официально. Мир должен стать как у Оруэлла, и псевдоискусство должно уничтожить всё живое в искусстве. И поэтому получается, что на концерт, где играют Шнитке и Пендерецкого невозможно достать билеты, а на музыке Моцарта зал пустует.[2][3]102.
За всё живое, что мы приручаем, мы несём большую ответственность.[3]103.
Самое главное — преодолеть инерцию материала. Тогда работа идёт сама собой и возникает свобода. Если свободы нет нигде, то остаётся лишь одна возможность обрести её — это в искусстве.[4]104.
Мне понятно, почему Vian’a столько лет не разрешали печатать у нас и почему выход в свет этого маленького однотомника[5] вызвал такую злость в Госкомиздате. Всё живое, настоящее и нежное вызывает бешеную злость в наших чиновниках. Они стремятся вытоптать всё живое и управлять голой землей. Но живое всё-таки пробивается из земли, растёт и, несмотря на все усилия чиновников, расцветает.[4]105.
Моцартовская лёгкость письма — это тот идеал, который я очень бы хотел достичь. Лёгкость письма у Моцарта это — не облегчённость письма и высказывания, это — настоящая свобода и естественность высказывания.[4]106.
А Блок глубоко прав, когда говорит, что у модернистов «нет стержня, а только — талантливые завитки вокруг пустоты». Идеально точная формулировка.[6][4]107.
Меня предали все, кроме Катьки[7] и Шурика Кнайфеля, и я очень одинок. Я устал от своего слишком долгого одиночества.[4]108.
Музыкальная ткань должна непрерывно обновляться. Иначе она становится мертвой (как у Хиндемита).[4]109.
Я не успел сделать и одной десятой того, что мог и должен был сделать. Вся моя жизнь, это — кладбище неосуществленных желаний.[4]110.
При исполнении моей музыки надо большое внимание обращать на указания: espressivo, росо espressivo, dolce espressivo, и т. п., ибо в них присутствует такая же важная смысловая нагрузка, как и в модуляциях тембров, длительностей и оттенков.[4]111.
Я всё свое редкое рабочее время трачу на то, что пытаюсь выполнить те или иные заказы (вернее, просьбы), а мне надо бы было заниматься лишь одним — писать оперы. Это — единственное, к чему меня по настоящему непрерывно тянет и что я, действительно, могу хорошо делать.Но писать оперу без заказа трудно, ибо этому надо отдать всего себя, а я всё время должен заботиться о том, на что жить. Моя музыка до сих пор меня не кормит.
[8]112.
У Блока его непрерывная и сильная тоска объясняется тем, что рухнуло всё, во что он верил: полное разочарование в женщинах (особенно тяжёлое для него, ибо он был Поэтом и верил в красоту) и в революции (которой он тоже хотел верить). У него не было детей и не было последнего, во что ещё можно верить. В Бога у него уже веры давно не было, и он совершил великое кощунство, поставив в «Двенадцати» (самом слабом его сочинении, не только слабом, но и нечестном) Христа во главе убийц.[9][10]113.
Пройдёт какое-то время, и люди, ничего не понимающие ни во мне, ни в музыке, будут писать, как я «отразил духовный мир» Пушкина, Блока или Виана. А я ничей мир никогда не «отражал», кроме своего собственного. Вся эта прекрасная поэзия была для меня лишь удобным материалом, помогавшим мне сказать то, что я хотел сказать.[10]114.
Мне всё время не хватает инструментов, не хватает тембров, красок.[10]115.
У меня больше горизонтального письма, чем вертикального.[10]116.
Про Пендерецкого точнее всего сказал Ф. М. Гершкович: «Это Мейербер XX века».[11]117.
Шостакович врал, когда писал на слова «я делаю карьеру тем, что не делаю её». Это была чистая ложь, ибо он делал себе карьеру (и думал о том, как он её делает), но его ложь была в 10 раз меньше, чем ложь Евтушенко — даже Софронов был честнее, чем Евтушенко.[11]118.
Я не знаю, зачем Булез применяет сложные смены размеров при его ритмике. Это усложняет исполнение и не слышно (в отличие от Стравинского и Бартока).[10]119.
«Литературные редакторы» в наших музыкальных издательствах, это — тайные цензоры. Практически, они говорят последнее слово: печатать или нет. И их слово обжалованию не подлежит.[10]120.
Самое главное — необходимое время для внутренней подготовки к каждой работе. Без этого сочинение получается пустым и ничем не наполненным.[10]121.
Большинство людей живёт «растительной» жизнью и получает от этого радость, я же почему-то продолжаю нести свой крест.[10]122.
У Введенского часто прорываются удивительная глубина, грусть и даже — нежность, несмотря на маску абсурда, которую он не снимал до конца своей жизни.[12][13]123.
124.
125.
Примечания
- ↑ В публикации В. Ценовой имена заменены отточиями.
- ↑ В публикации В. Ценовой последнее предложение изъято полностью.
- ↑ Перейти обратно: 3,0 3,1 «Неизвестный Денисов», с. 90.
- ↑ Перейти обратно: 4,0 4,1 4,2 4,3 4,4 4,5 4,6 4,7 «Неизвестный Денисов», с. 91.
- ↑ Речь идёт об издании: Борис Виан. Пена дней. Новеллы / Пер. с фр. — М.: Художественная литература, 1983.
- ↑ Денисов цитирует здесь фрагмент дневниковой записи Блока от 11 октября 1912 года:
«Мне <...> удалось, кажется, определить лучше, что́ я имею против модернистов.
Стержень, к которому прикрепляется всё многообразие дел, образов, мыслей, завитушек, — должен быть; и должен он быть — вечным, неизменяемым при всех обстоятельствах. <…>
О модернистах я боюсь, что у них нет стержня, а только — талантливые завитки вокруг пустоты».
Цит. по изд.: Александр Блок. Собрание сочинений в 6-ти томах. — Том 5. — Л.: Художественная литература, 1982. — С. 173.
- ↑ Екатерина — дочь Денисова от первого брака.
- ↑ «Неизвестный Денисов», с. 91-92.
- ↑ Думается, что Денисов не прав, называя поэму Блока «Двенадцать» нечестным сочинением. Вряд ли можно сомневаться в искренности творческих замыслов поэта, ведь Блок принял революцию.
Символический образ Христа вызывал много недоумений и споров ещё у современников Блока. Этого Христа множество раз приводили в качестве наиболее яркого примера идейно-художественной непоследовательности поэта. Причём Блока упрекали и в ортодоксальной религиозности, и в грубом богохульстве, называя святотатцем, воспевающим «современный сатанизм». Известно также, что финал «Двенадцати» самому Блоку внушал серьезные сомнения, которые отражены, в частности, в его Дневниках (см. об этом 11 главу кн.: Орлов Вл. Гамаюн. — особенно — С. 606-610, 624-625).
- ↑ Перейти обратно: 10,0 10,1 10,2 10,3 10,4 10,5 10,6 10,7 «Неизвестный Денисов», с. 92.
- ↑ Перейти обратно: 11,0 11,1 Это высказывание не вошло в издание «Неизвестный Денисов».
- ↑ См. примеч. 98 (к №292).
- ↑ «Неизвестный Денисов», с. 93.
|
Данное произведение является собственностью своего правообладателя и представлено здесь исключительно в ознакомительных целях. Если правообладатель не согласен с публикацией, она будет удалена по первому требованию. / This work belongs to its legal owner and presented here for informational purposes only. If the owner does not agree with the publication, it will be removed upon request. |
