transl. transl. A. S. Kline :
The stream of golden honey poured, so viscous,
slow from the bottle, our hostess had time to murmur:
‘Here, in sad Tauris, where fate has brought us,
we shan’t be too bored’ – glancing over her shoulder.
Everywhere the Bacchic rite, as if all were merely
dogs and watchmen – go, and you’ll see nothing –
the days like heavy barrels rolling by quietly:
far off, hut-bound voices – no response or meaning.
After tea we entered the huge brown garden,
dark blinds lowered like eyelids over windows,
past white columns to inspect the grapes then
glassy air sluicing the sleepy mountain slopes.
I said: ‘The vines live on here in ancient wars,
and curly-haired horsemen fight in leafy rows,
the science of Hellas in stony Tauris – these are
the noble golden acres, the rusty furrows.’
Well, like a spinning wheel, silence in the white room,
smelling of vinegar, paint, new wine in the cellar.
Remember the wife loved by all, in the Greek home,
how long she spent weaving? – Not Helen – that other.
Golden Fleece, where are you Golden Fleece?
The journey: a roar of ocean’s heavy waves.
Leaving his ship, its canvas worn by the seas,
Odysseus returned, filled with time and space.[1]
| 1917
|
Osip Mandelstam:
Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
— Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, — идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса — не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;
В каменистой Тавриде наука Эллады — и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена, —
Не Елена — другая, — как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.[2]
| 11 августа 1917, Алушта
|
и может быть воспроизведено при условии указания авторства и его некоммерческого использования без права создавать производные произведения на его основе.
