Уильям Блейк (Робинсон) 5

← 4 часть

Уильям Блейк (фрагменты из воспоминаний) — 5 часть автор Генри Крабб Робинсон (1775—1867), пер. Д. Смирнов-Садовский

Язык оригинала: английский. Название в оригинале: Extracts from the Reminiscences of Blake. — Опубл.: ориг. опубл. 1869. Источник: частные архивы

УИЛЬЯМ БЛЕЙК

1 часть ~ 2 часть ~ 3 часть ~ 4 часть ~ 5 часть

Уильям Блейк в возрасте 28 (с рисунка Кэтрин Блейк) и 69. Работа выполненная карандашом, кистью и коричневой тушью подписана именем Джорджа Ричмонда (возможно, по рисунку Фредерика Тейтема?)

1825-1827

1 марта 1952 1826 19 февраля. Этот день был связан с утверждением, что Библия есть Слово Божье, и всю правду можно найти в ней; он говорил о человеческом разуме, который является противоположностью благодати, пользуясь при этом языком очень похожим на тот, каким, по его понятиям, пользуется ортодоксальный христианин и, как тот же самый ортодоксальный христианин сказал бы, полностью сводил на нет всё им сказанное, заявляя, что понимает Библию в Духовном смысле. Что же касается смысла естественного, он сказал, что Вольтеру было поручено раскрыть его. «Я много общался с Вольтером, — сообщил он, — и тот сказал мне: «Я поносил Сына Человеческого, и это простится мне, но они (враги Вольтера) поносили Дух Святой, и это им не простится»». Я спросил Блейка, на каком языке говорил Вольтер. Его ответ был остроумным и уже не поощрял к дальнейшим расспросам: «Для моего восприятия это был английский. Это напоминало прикосновение к клавише музыкального инструмента; он дотрагивался до неё, возможно, на французском, но для моих ушей это было английским языком». Как и раньше, я поинтересовался, какой вид был у тех, кто являлся ему, и спросил, почему он не рисует их. «Это не стоит затраченного времени, — ответил он. — Кроме того, их так много, что эта работа была бы слишком большой. И в ней не было бы никакой пользы». В ответ на вопрос о Шекспире он сказал: «Он в точности такой же, как на старой гравюре, которая, как говорят, плохая. Я же думаю, что это хорошая гравюра». Я спросил его о его собственных сочинениях. «Я написал, — ответил он, — больше, чем Руссо и Вольтер — шесть или семь эпических поэм длинных, как у Гомера, и 20 трагедий длинных, как «Макбет». Он показал мне свою «Версию Бытия», — так это могло быть названо, поскольку выражало понимяние Христианского Духовидца. «Я не буду больше печатать свои книги, — сказал он. — Когд мной владеют Духи, тогда я пишу, и в тот момент, когда я уже написал, я вижу слова, летающие по комнате во все стороны. Значит это уже опубликовано. Духи могут это читать, и моя рукопись не подлежит дальнейшему использованию. У меня было искушение сжечь свою рукопись, но жена не позволила мне». «Она права, — ответил я, — вы писали не сами, но по распоряжению свыше. Эти рукописи принадлежат им, а не вам. Вы не можете знать, для чего они могут понадобиться». Это было бращено ad hominem. И, в самом деле, это был вывод из его собственных принципов. Он, между прочим, отрицал причинную связь, — каждое существо являлось творением Бога или Дьявола. Каждый человек заключал в себе Дьявола, и конфликт между собственным Я и Богом длился постоянно. Я заказал ему в тот день экземпляр его «Песен» за 5 гиней. Ему была приятна моя манера, с которой я спросил о цене. Он говорил о своём отвращении к деньгам и вдруг побледнел, когда я предложил ему это — конечно, он был искренним. В номере «Журнала для Мужчин» за последний январь было письмо Кромека к Блейку напечатанное для того, чтобы упрекнуть Блейка в эгоизме. Невероятно, чтобы это было правдой хоть в какой-то мере. Где-нибудь в другом месте я скажу об этом. 13 июня. Я видел его снова в июне. Он, как утверждает мой дневник, был безумен так же, как всегда, но теперь он дошёл до утверждений более вредных (если бы они были способны влиять на другие умы) и аморальных (если бы они выражали волю человека отвечающего за свои поступки), чем что-либо сказанное им до сих пор. Так, например, он понял из Библии, что жёны должны быть общими. И когда я возразил, что брак был институтом Божественным, он сослался на Библию, — что «сначала это было не так». Он утверждал, что он совершил множество убийств, и повторил своё учение, что разум — это единственный грех, и что беззаботные и беспутные люди лучше тех, которые размышляют, и т. д. В последний раз я видел его, кажется, 7 декабря. Я только что узнал о смерти Флаксмана, человека, которым Блейк открыто восхищался, и мне было интересно, как он воспримет это известие. Это было так, как я и ожидал. Блейк болел в течение этого лета и теперь сказал с улыбкой «Я думал, что уйду первым». Затем он сказал: «Я не могу думать о смерти иначе, чем о переходе из одной комнаты в другую». И он уже больше не думал о Флаксмане. Он снова углубился в своюобычную вереницу мыслей. В самом деле, я тогда уже понял, что ничего нельзя получить от частого общения с ним. И так получилось, что после этого я более не стремился учащать мои визиты. В тот день он сказал: «Человек родится с Ангелом и Дьяволом». Он сам объяснял это как Душу и Плоть, и, как я долго с тех пор говорил о странных присловьях человека довольного своей высокой репутацией, «эта оригинальность была больше на словах, чем в мысли». И в тот день он говорил о Ветхом Завете как о чём-то порочном. Он сказал также, что Христос много взял от своей матери и потому был одним из наихудших людей. Когда я попросил привести пример, он сослался на изгнание им из храма меновщиков, добавив: «Он не имел права делать этого». Он отвлёкся на осуждение тех, кто критикует других. «Я никогда не знал такого очень дурного человека, у которого не было бы чего-то очень хорошего». Говоря об Искуплении в обычном кальвинистком смысле, он сказал: «Это ужасное учение; если другой платит чей-то долг, я не прощаю этот долг». Я ничего не написал о других посещениях — возможно я пропустил их. Я познакомил его с Гётценбергером и он встречал в моём доме Маскерьеров. Но Маскерьер не тот человек, чтобы общаться с ним. Он не мог приноровиться к Блейку и не понимал его спецефического настроеня, чтобы быть воспринятым. 1827 В моём дневнике этого года нет ничего о Блейке. Но в январе 1828 года ко мне и Баррону Фильду обратилась миссис Блейк. Бедная старая женщина была взволнована больше, чем я ожидал. Она говорила о своём муже, который угас, словно ангел. Она сообщила мне, что собирается жить у Линнелла в качестве экономки. И мы поняли, что она будет жить с ним, и он, так сказать, возьмёт в аренду её услуги и всё, что у неё было. Гравюры иллюстраций к Иову уже принадлежали ему. Чосеровские «Кентерберийские пилигриммы» были её собственностью. Я приобрёл две копии — одну из них я подарил Чарльзу Лэму. Баррон Фильд взял пробный оттиск с гравюры. Миссис Блейк умерла через несколько лет, и за это время после смерти Блейка Линнелл не пытался найти покупателей для блейковских работ, что, как мне казалось, было бы делом само собой разумеющимся. Уилкинсон выпустил маленькое издание его стихотворений, включающее «Песни Невинности и Опыта» несколько лет тому назад, и Монктон Милн поговаривает о другом издании. У меня есть несколько цветных гравюр – но Блейк всё ещё является предметом исключительного интереса людей с богатым воображением и вкусом, а также необычной психологией. Я очень сомневаюсь, будут ли эти мемуары иметь хоть какую-нибудь пользу для этих немногих. Не так давно я прочёл о жизни Блейка в «Жизнеописаниях художников» Аллана Каннингема, т. 2, с. 143. Там заслуги Блейка признаются в большей степени, чем это можно было бы ожидать от шотландского реалиста. Перевод с английского Д. Смирнова-Садовского Сентябрь 1989, Москва

1/3/52. 1826 19th Feb. It was this day in connection with the assertion that the Bible is the Word of God and all truth is to be found in it, he using language concerning man's reason being opposed to grace very like that used by the Orthodox Christian, that he qualified, and as the same Orthodox would say utterly nullified all he said by declaring that he understood the Bible in a Spiritual sense. As to the natural sense, he said Voltaire was commissioned by God to expose that. 'I have had,' he said, 'much intercourse with Voltaire, and he said to me, "I blasphemed the Son of Man, and it shall be forgiven me, but they (the enemies of Voltaire) blasphemed the Holy Ghost in me, and it shall not be forgiven to them." 'I ask him in what language Voltaire spoke. His answer was ingenious and gave no encouragement to cross-questioning: 'To my sensations it was English. It was like the touch of a musical key; he touched it probably French, but to my ear it became English.' I also enquired as I had before about the form of the persons who appeared to him, and asked why he did not draw them. 'It is not worth while,' he said. 'Besides there are so many that the labour would be too great. And there would be no use in it.' In answer to an enquiry about Shakespeare, 'he is exactly like the old engraving—which is said to be a bad one. I think it very good.' I enquired about his own writings. 'I have written,' he answered, 'more than Rousseau or Voltaire—six or seven Epic poems as long as Homer and 20 Tragedies as long as Macbeth.' He shewed me his 'Version of Genesis,' for so it may be called, as understood by a Christian Visionary. He read a wild passage in a sort of Bible style. 'I shall print no more,' he said. 'When I am commanded by the Spirits, then I write, and the moment I have written, I see the words fly about the room in all directions. It is then published. The Spirits can read, and my MS. is of no further use. I have been tempted to burn my MS., but my wife won't let me.' She is right, I answered; you write not from yourself but from higher order. The MSS. are their property, not yours. You cannot tell what purpose they may answer. This was addressed ad hominem. And it indeed amounted only to a deduction from his own principles. He incidentally denied causation, every thing being the work of God or Devil. Every man has a Devil in himself, and the conflict between his Self and God is perpetually going on. I ordered of him to-day a copy of his songs for 5 guineas. My manner of receiving his mention of price pleased him. He spoke of his horror of money and of turning pale when it was offered him, and this was certainly unfeigned. In the No. of the Gents. Magazine for last Jan. there is a letter by Cromek to Blake printed in order to convict Blake of selfishness. It cannot possibly be substantially true. I may elsewhere notice it. 13th June. I saw him again in June. He was as wild as ever, says my journal, but he was led to-day to make assertions more palpably mischievous, if capable of influencing other minds, and immoral, supposing them to express the will of a responsible agent, than anything he had said before. As, for instance, that he had learned from the Bible that Wives should be in common. And when I objected that marriage was a Divine institution, he referred to the Bible—'that from the beginning it was not so.' He affirmed that he had committed many murders, and repeated his doctrine, that reason is the only sin, and that careless, gay people are better than those who think, etc. etc. It was, I believe, on the 7th of December that I saw him last. I had just heard of the death of Flaxman, a man whom he professed to admire, and was curious to know how he would receive the intelligence. It was as I expected. He had been ill during the summer, and he said with a smile, 'I thought I should have gone first.' He then said, 'I cannot think of death as more than the going out of one room into another.' And Flaxman was no longer thought of. He relapsed into his ordinary train of thinking. Indeed I had by this time learned that there was nothing to be gained by frequent intercourse. And therefore it was that after this interview I was not anxious to be frequent in my visits. This day he said, 'Men are born with an Angel and a Devil.' This he himself interpreted as Soul and Body, and as I have long since said of the strange sayings of a man who enjoys a high reputation, 'it is more in the language than the thought that this singularity is to be looked for.' And this day he spoke of the Old Testament as if [sic] were the evil element. Christ, he said, took much after his mother, and in so far was one of the worst of men. On my asking him for an instance, he referred to his turning the money-changers out of the Temple—he had no right to do that. He digressed into a condemnation of those who sit in judgement on others. 'I have never known a very bad man who had not something very good about him.' Speaking of the Atonement in the ordinary Calvinistic sense, he said, 'It is a horrible doctrine; if another pay your debt, I do not forgive it.' I have no account of any other call—but there is probably an omission. I took Götzenberger to see him, and he met the Masqueriers in my chambers. Masquerier was not the man to meet him. He could not humour Blake nor understand the peculiar sense in which he was to be received. 1827 My journal of this year contains nothing about Blake. But in January 1828 Barron Field and myself called on Mrs. Blake. The poor old lady was more affected than I expected she would be at the sight of me. She spoke of her husband as dying like an angel. She informed me that she was going to live with Linnell as his housekeeper. And we understood that she would live with him, and he, as it were, to farm her services and take all she had. The engravings of Job were his already. Chaucer's Canterbury Pilgrims were hers. I took two copies—one I gave to C. Lamb. Barron Field took a proof. Mrs. Blake died within a few years, and since Blake's death Linnell has not found the market I took for granted he would seek for Blake's works. Wilkinson printed a small edition of his poems, including the 'Songs of Innocence and Experience,' a few years ago, and Monkton Mylne talks of printing an edition. I have a few coloured engravings—but Blake is still an object of interest exclusively to men of imaginative taste and psychological curiosity. I doubt much whether these mems. will be of any use to this small class. I have been reading since the Life of Blake by Allan Cuningham, vol. ii. p. 143 of his Lives of the Painters. It recognises more perhaps of Blake's merit than might be expected of a Scotch realist. 22/3/52.

Примечание

Генри Крабб Робинсон (Henry Crabb Robinson, 1775 – 1867), мемуарист, diarist, автор известных дневников и воспоминаний. Родился в г. Бери Сент-Эдмундс, учился на юриста в Колчестере. Между 1800 и 1805 обучался в различных городах Германии и познакомился там со всеми знаменитостями: Гёте, Шиллером, Гердером, Виландом, и др. Был корреспондентом газеты Таймс. С 1813 года работал в коллегии адвокатов и 15 лет позднее ушёл в отставку и, благодаря дару красноречия и прочим качествам, стал видным общественным деятелем. Он умер в возрасте 91 года. Через 2 года после его смерти его дневники и воспоминания были изданы в двух томах: Diary, Reminiscences and Correspondence of Henry Crabb Robinson. Selected and Edited by Thomas Sadler, Ph. D. Two Volumes. Boston; Fields, Orgood & Co. 1869.

---

© D. Smirnov-Sadovsky. Translation, notes / Д. Смирнов-Садовский. Перевод, примечания