Уильям Блейк (Робинсон) 1

← Оглавление

Уильям Блейк (фрагменты из воспоминаний) (Генри Крабб Робинсон (1775—1867), пер. Д. Смирнов-Садовский ) 1 часть

2 часть →

Язык оригинала: английский. Название в оригинале: Extracts from the Reminiscences of Blake. — Опубл.: ориг. опубл. 1869 (перевод). Источник: частные архивы

УИЛЬЯМ БЛЕЙК

1 часть ~ 2 часть ~ 3 часть ~ 4 часть ~ 5 часть

«Автопортрет» Уильяма Блейка (ок. 1803), ставший известным только в 1974 году.

1825-1827

19 февраля 1852 В конце 1825 года я письменно изложил свои воспоминания об этом поистине замечательном человеке. Наибольшая их часть отмечена датой 18 декабря. Он умер в 1827 году. Поэтому теперь я промотрел всё, что я писал тогда, начиная с 10 декабря и далее, не пытаясь изменить порядок или привести в соответствие дикие и странные рапсодии этого гениального безумца, решив, что лучше оставить всё в том виде, в каком оно возникло, хотя я и предвижу вполне справедливое возражение, что в записи бреда безумного состояния, в котором эти речи, возможно, были произнесены, нельзя обнаружить закономерностей, и что они не подчиняются какому-либо установленному закону логических ассоциаций, и потому из всего этого нельзя извлечь ничего поучительного. Это было бы сущей правдой, если бы речь шла о простом безумии — однако это не относится к той форме помешательства обыкновенно называемой мономания, и её можно не брать в расчёт в случае подобном этому, когда человек, которого таковым считают, был бесспорно тем, кого в Германии называли бы Verunglueckter Genie, чьи теософические фантазии так были схожи со сведенборгианскими, чей дар художника превозносился такими людьми, как Флаксман и Фюзели, и чьи стихи, по мысли биографа Сведенборга (Уилкинсона), заслуживают переиздания, стихи, о которых Вордсворт, прочитав многие из них, — это были «Песни Невинности и Опыта, показывающие две противоположности человеческой души», — сказал: «Нет сомнения, что этот бедняга был сумасшедшим, но в сумасшествии этого человека что-то есть такое, что для меня интереснее здравомыслия Лорда Байрона и Вальтер Скотта!» Немецкий художник Гётценбергер (которого, между прочим, как лицо авторитетное для моих заметок о Блейке, мне не следовало бы называть после других), сказал после своего возвращения в Германию приблизительно в то самое время, к которому я теперь подошёл: «Я видел в Англии многих талантливых людей, и только трёх гениев — Кольриджа, Флаксмана и Блейка, и Блейк из них — величайший». Я не собираюсь намекать на то, что согласен с этим мнением, и не хочу сделать нечто большее, чем просто предоставить факты моего общения с ним в виде некритического повествования, в котором я буду придерживаться своей собственной точки зрения. Первые записи этих воспоминаний я сделал в 1810 году. Тогда я ещё не начал регулярно вести дневник, как это сделалось потом. Поэтому я возвращусь к тем моим записям снова, предваряя воспоминания 1825 года ссылкой на то немногое, что я знал раньше о Блейке, и что послужило причиной моего интереса к нему, стараясь не повторять того, что Каннингем написал о нём в своих «Жизнеописаниях британских художников» , и т. д., и т. п. Доктор Малкин директор нашей школы в Бери опубликовал в 1908 году мемуары очень рано развившегося ребёнка, умершего в таком-то возрасте, и в этой книге он дал отчёт о Блейке как о художнике и поэте, приведя несколько образцов его поэзии, а именно «Тигра», баллады, мистические и лирические стихи — всё самого неистового характера, к тому же Малкин сообщал о «видениях», о которых Блейк поведал ему при знакомстве. Я знал, что Флаксман очень высоко ставил Блейка и, хотя он не отважился превозносить его как гениального провидца, всё же не объединился с теми, кто обычно осмеивал его как безумца. Ещё не увидев Блейка, я уже составил о нём возвышенное представление и подумал, что он мог бы быть интересен в Германии как предмет для статьи, и поэтому, когда Фредерик Пертес — патриотический гамбургский издатель — написал мне в 1810 году письмо с просьбой дать ему статью в его «Патриотические анналы», я не нашёл ничего лучшего, чем послать ему отчёт о Блейке, переведённый затем на немецкий доктором Юлиусом и, вместе с публикацией и переводом нескольких стихотворений, статья эта составила 24 страницы... Чтобы получить возможность написать эту статью, в которой, кстати, не было ничего сколько-нибудь стоящего, я отправился на выставку оригинальной блейковской живописи на Карнаби-Маркит у брата Блейка, торговца трикотажем. Картины заполняли несколько комнат в обыкновенном жилом доме, и за просмотр с посетителя взималось полкроны, за которые он получал также каталог, представлявший собой чрезвычайно любопытное раскрытие душевного состояние этого художника. Этот каталог я хотел послать в Германию и дать экземпляр Лэму и другим, поэтому я взял четыре и заплатил 10 шиллигов, оговорив, что позволю себе прийти сюда ещё раз бесплатно. «Бесплатно! Сколько угодно, хоть всю жизнь», — сказал брат Блейка, удивлённый такой щедростью, которой он никогда не видывал прежде, а также, я отважусь сказать, и в последствии. Лэм был очень доволен каталогом, в особенности описанием картины позднее награвированной, связанный анекдот с которой необъяснимим образом бросил бы тень на самого доброжелательного и превосходного человека, если бы Флаксман не считал последнего лицом не имевшим отношения к преднамеренным действиям Стотхарда. Как только друзья распространили подписку на гравюру его «Кентербертйских пилигриммов», Стотхард составил партию подписчиков на гравюру его собственной картины на этот же сюжет. Работа Стотхарда широко известна, блейковская же известна очень немногим. Лэм значительно предпочитал её работе Стотхарда и утверждал, что блейковское описание — это самое утончённое исследование поэмы Чосера, которое он когда-либо читал. В этом каталоге Блейк писал о себе в самых неистовых выражениях, отмечая, что «сей художник не имеет соперников в колорите», что никто не может превзойти его, ибо никто не может превзойти Святой Дух, что он также как Рафаэль и Микельанджело находится под божественным влиянянием, в то время как Корреджо и Тициан служили похотливому и потому бессердечному божеству, а Рубенс был самодовольным дьяволом, и т. д. Он заявил, говоря о цвете, что у Тициана мужчины сделаны из выделанной кожи, а женщины из мела, и приписывал своё совершенство в цвете тому преимуществу, что имел удовольствие ежедневно наблюдать первобытных людей, гуляющих в своей естественной наготе по горам Уэльса. Это было сказано о тридцати картинах, написанных маслом в чрезвычайно мрачном, густом и грязном колорите, и цвет первобытных людей очень напоминал краснокожих индейцев, В его представлении они, возможно, и были первобытными людьми. Многие его рисунки были бессознатнльными подражаниями. Это проявилось также и в его опубликованных работах — рисунках «Гробницы Блэра», высоко оцененные Фьюзели и Скиавонетти , и в его иллюстрациях «Книги Иова», опубликованных после смерти Блейка в пользу его вдовы.

19 February 1852 IT was at the latter end of the year 1825 that I put in writing my recollections of this remarkable man. The larger portion are under the date of the 10th of Decr. He died in the year 1827. I have therefore now revised what I wrote on the 10th of Decr. & afterwards, & without any attempt to reduce to order or make consistent the wild & strange, strange rhapsodies uttered by this insane man of genius, thinking it better to put down what I find as it occurs, tho' I am aware of the objection that may justly be made to the recording the ravings of insanity in which it may be said there can be found no principle, as there is no ascertainable law of mental association wh. is obeyed; & from wh. therefore nothing can be learned. This would be perfectly true of mere madness, but does not apply to that form of insanity or lunacy called Monomania, & may be disregarded in a case like the present in which the subject of the remark was unquestionably what a German wd. call a "Verunglückter Genie" whose theosophic dreams bear a close resemblance to those of Swedenborg; whose genius as an artist was praised by no less men than Flaxman & Fuseli, & whose poems were thought worthy republication by the biographer of Swedenborg, Wilkinson, & of which Wordsworth said, after reading a number. "They were the "Songs of Innocence & Experience," showing the two opposite states of the human soul." There is no doubt this poor man was mad, but there is something in the madness of this man which interests me more than the sanity of Lord Byron or Walter Scott!— The German painter Götzenberger, (a man indeed who ought not to be named after the others as an authority for my writing abt Blake) said on his returning to Germany about the time at which I am now arrived, "I saw in England many men of talents, but only 3 men of Genius, Coleridge, Flaxman & Blake, & of these Blake was the greatest." I do not mean to intimate my assent to this opinion, nor to do more than supply such materials as my intercourse with him furnishes to an uncritical narrative, to wh. I shall confine myself. I have written a few sentences in these reminiscences already, those of the year 1810. I had not then begun the regular journal which I afterwards kept. I will therefore go over the ground again & introduce these recollections of 1825 by a reference to the slight knowledge I had of him before, & what occasioned my taking an interest in him, not caring to repeat what Cunningham has recorded of him in the volume of his Lives of the British Painters, &c &c. except thus much. It appears that he was born [on 28th November 1757]. Dr. Malkin, our Bury Grammar School Headmaster, published in the year 1806 a Memoir of a very precocious child who died . . . years old, and he prefixed to the Memoir an account of Blake, and in the volume he gave an account of Blake as a painter and poet, and printed some specimens of his poems, viz. 'The Tyger,' and ballads and mystical lyrical poems, all of a wild character, and M. gave an account of Visions which Blake related to his acquaintance. I knew that Flaxman thought highly of him, and though he did not venture to extol him as a genuine seer, yet he did not join in the ordinary derision of him as a madman. Without having seen him, yet I had already conceived a high opinion of him, and thought he would furnish matter for a paper interesting to Germans, and therefore when Fred. Perthes, the patriotic publisher at Hamburg, wrote to me in 1810 requesting me to give him an article for his Patriotische Annalen, I thought I could do no better than send him a paper on Blake, which was translated into German by Dr. Julius, filling, with a few small poems copied and translated, 24 pages. These appeared in the first and last No. of volume 2 of the Annals. The high-minded editor boldly declared that as the Emperor of France had annexed Hamburg to France he had no longer a country, and there could no longer be any patriotical Annals ! ! ! Perthes' Life has been written since, which I have not seen. I am told there is in it a civil mention of me. This Dr. Julius introduced himself to me as such translator a few years ago. He travelled as an Inspector of Prisons for the Prussian Government into the United States of America. In order to enable me to write this paper, which, by the bye, has nothing in it of the least value, I went to see an exhibition of Blake's original paintings in Carnaby Market, at a hosier's, Blake's brother. These paintings filled several rooms of an ordinary dwelling-house, and for the sight a half-crown was demanded of the visitor, for which he had a catalogue. This catalogue I possess, and it is a very curious exposure of the state of the artist's mind. I wished to send it to Germany and to give a copy to Lamb and others, so I took four, and giving 10s., bargained that I should be at liberty to go again. 'Free! as long as you live,' said the brother, astonished at such a liberality, which he had never experienced before, nor I dare say did afterwards. Lamb was delighted with the catalogue, especially with the description of a painting afterwards engraved, and connected with which is an anecdote that, unexplained, would reflect discredit on a most amiable and excellent man, but which Flaxman considered to have been not the wilful act of Stodart. It was after the friends of Blake had circulated a subscription paper for an engraving of his Canterbury Pilgrims, that Stodart was made a party to an engraving of a painting of the same subject by himself. Stodart's work is well known, Blake's is known by very few. Lamb preferred it greatly to Stodart's, and declared that Blake's description was the finest criticism he had ever read of Chaucer's poem. In this catalogue Blake writes of himself in the most outrageous language—says, 'This artist defies all competition in colouring'—that none can beat him, for none can beat the Holy Ghost—that he and Raphael and Michael Angelo were under divine influence—while Corregio and Titian worshipped a lascivious and therefore cruel deity—Reubens a proud devil, etc. etc. He declared, speaking of colour, Titian's men to be of leather and his women of chalk, and ascribed his own perfection in colouring to the advantage he enjoyed in seeing daily the primitive men walking in their native nakedness in the mountains of Wales. There were about thirty oil-paintings, the colouring excessively dark and high, the veins black, and the colour of the primitive men very like that of the Red Indians. In his estimation they would probably be the primitive men. Many of his designs were unconscious imitations. This appears also in his published works—the designs of Blair's Grave, which Fuseli and Schiavonetti highly extolled—and in his designs to illustrate Job, published after his death for the benefit of his widow.

Примечание

Генри Крабб Робинсон (Henry Crabb Robinson, 1775 – 1867), мемуарист, diarist, автор известных дневников и воспоминаний. Родился в г. Бери Сент-Эдмундс, учился на юриста в Колчестере. Между 1800 и 1805 обучался в различных городах Германии и познакомился там со всеми знаменитостями: Гёте, Шиллером, Гердером, Виландом, и др. Был корреспондентом газеты Таймс. С 1813 года работал в коллегии адвокатов и 15 лет позднее ушёл в отставку и, благодаря дару красноречия и прочим качествам, стал видным общественным деятелем. Он умер в возрасте 91 года. Через 2 года после его смерти его дневники и воспоминания были изданы в двух томах: Diary, Reminiscences and Correspondence of Henry Crabb Robinson. Selected and Edited by Thomas Sadler, Ph. D. Two Volumes. Boston; Fields, Orgood & Co. 1869.

---

© D. Smirnov-Sadovsky. Translation, notes / Д. Смирнов-Садовский. Перевод, примечания