Комментарий к Блейку/Песни невинности/Эхо на лужайке

Материал из Wikilivres.ru
Перейти к навигацииПерейти к поиску
Комментарий к Блейку/Песни невинности/Эхо на лужайке
автор Д. Смирнов-Садовский (р.1948)
Источник: частные архивы
Songs of Innocence and of Experience, copy C, 1789, 1794 (Library of Congress) object 13 (The Echoing Green)

Комментарий к Блейку

Песни невинности

Эхо на лужайке

Название этого стихотворения трудно точно перевести на русский язык “The Ecchoing Green” — буквально «Лужайка, наполненная эхом». Маршак перевёл это как «Смеющееся эхо», оригинальствующий Топоров как «Зелёное ау» (надо же выдумать такое!), в переводе Степанова стихотворение названо «Звонкий Луг», а в предлагаемом новом переводе «Эхо на лужайке». В некоторых собственноручных блейковских изданиях это второе стихотворение, в других — седьмое, а в окончательной версии оно стало третьей частью 19-частного цикла «Песен Невинности».

The Ecchoing Green

 
The Sun does arise,
And make happy the skies.
The merry bells ring
To welcome the Spring.
The sky-lark and thrush,
The birds of the bush,
Sing louder around,
To the bells chearful sound.
While our sports shall be seen
10On the Ecchoing Green.

Old John with white hair
Does laugh away care,
Sitting under the oak,
Among the old folk,
They laugh at our play,
And soon they all say.
Such such were the joys.
When we all girls & boys,
In our youth-time were seen,
20On the Ecchoing Green.

Till the little ones weary
No more can be merry
The sun does descend,
And our sports have an end:
Round the laps of their mothers,
Many sisters and brothers,
Like birds in their nest,
Are ready for rest;
And sport no more seen,
30On the darkening Green.

1784 — 1789, London

Дословный (подстрочный) перевод:

Лужайка, наполненная эхом

Солнце встает
И радует небеса
И веселые колокола звенят,
Приветствуя Весну.
Жаворонки и дрозды —
Птицы кущей —
Поют всё громче вокруг,
Вторя радостному звуку колоколов,
В то время как наши игры будут видны
10На лужайке, где разносится эхо.

Седой старый Джон
Отгоняет смехом заботу (Или: Следит за смеющимися),
Сидя под дубом
Среди других старейшин —
Они смеются, глядя на наши игры
И вскоре все они скажут:
«Точь-в-точь так же мы радовались
Когда девочками и мальчиками
В наши молодые годы нас видели
20На Лужайке, где разносится Эхо.

После того как малыши устанут,
Веселье не может больше продолжаться;
Солнце заходит
И нашим играм приходит конец;
Вокруг материнских коленей
Множество сестер и братьев,
Как птички в своих гнёздышках,
Готовы к отдыху,
И не будет больше видно играющих
30На темнеющей Лужайке.

Сэр Джеффри Кинс, комментируя факсимильное издание песен, писал: «Тема этого стихотворения уже возникала в ранней «Песне», напечатанной среди «Поэтических набросков» в 1783 году [“I love the jocund dance…”]:

Я люблю смеющийся дол, Я люблю эхо, летящее с холма ... Я люблю дубовую скамью Под дубом, Где собираются все старики из деревни И смеются, глядя на наши игры.

В «Эхо на лужайке» прервая строфа собирает все символы весны в природе и младенчестве человека. Во второй строфе Старый Джон, представляющий старое поколение, и три женщины сидят на скамейке около дуба, в то время как дети и подростки резвятся вокруг них. Третья строфа иллюстрирована на второй гравюре, где на закате Старый Джон ведёт усталых детей домой отдыхать.

Дуб на деревенской лужайте символизирует силу и защищённость. Позднее Блейк связывает этот символ с жестокой религией друидов, но здесь он хранитель юности и старости.

Деликатно завивающаяся виноградная лоза в нижней части первой странице стихотворения превращена на второй странице в более в более мощные побеги, возможно, дерева жизни с тяжёлыми гроздьями винограда, свисающего с его ветвей. Два мальчика с первой гравюры превращаются в юношей, срывающих спелый виноград, и один из них протягивает гроздь девушке стоящей внизу. Они на дороге опыта, переходя из возраста Невинности в пору полового созревания. Малыш в группе внизу со змеем и битой от кри́кета ещё находится в состоянии детской невинности».

Songs of Innocence and of Experience, copy C, 1789, 1794 (Library of Congress) object 14 (The Echoing Green 2)

К этому комментарию трудно что-то добавить, кроме того, что на первой иллюстрации, по всей видимости изображены не три а две женщины и два, а не один мужчина. Сэр Джеффри, вероятно ошибочно, принимает довольно-таки молодого человека очень смахивающего на самого Блейка за «Старого Джона». Седой Старый Джон на первой иллюстрации и в самом стихотворении выглядит как присматривающий, надзирающий за детьми. Он в широкополой соломенной шляпе сидит слева у ствола развесистого дуба, а маленький мальчик у его коленей смотрит вверх ему прямо в глаза. Рядом с ним человек помоложе в «блейковской шляпе» (знакомой нам по некоторым портретам Блейка — вероятно, сам Блейк) и две женщины — у каждой по двое маленьких детей (один ребёнок сидит на материнских коленях а другие три обнимают или опираются на материнские колени). За дубом на лужайке пять подростков, играющих в кри́кет (и, возможно, в другие игры), а ещё два мальчика ниже изображены по обеим сторонам текста стихотворения. У одого из них в правой руке бита от кри́кета, а другой — с палочкой (вроде жезла) в правой руке — левой рукой катит по земле обруч. Не заметно, чтобы кто-нибудь из изображённых на иллюстрации хохотал или покатывался со смеху, как намекает текст стихотворения (хотя на некоторых лицах можно различить скромные улыбки).

Поскольку слово "care" имеет много разных смыслов [забота, попечение, тревога, волнение, наблюдение, внимательность, тщательность, обслуживание, уход, пристрастие, любовь, склонность и т. д.] выражение “Does laugh away care” («высмеивает заботу» или «отгоняет смехом прочь заботу») можно трактовать по-разному, как это уже было замечено некоторыми комментаторами (Simpson, David. "Blake's Pastoral: A Genesis for "The Ecchoing Green." Blake: An Illustrated Quarterly. 13, 1979-80. 116-38): 1) Старый Джон отметает свои тревоги или 2) свою роль надзирателя (Either Old John is dismissing his own anxieties or his supervisory role). Хирш (Hirsch Jr, E.D. Innocence and Experience: An Introduction to Blake. Chicago: U of Chicago P, 1964) же, наоборот считает, что Старый Джон не пренебрегает своими собственными тревогами, но скорее находит утешение в детском смехе (he is not disregarding his own troubles, but rather is finding comfort in the children's laughter). Можно, однако, предложить, что Блейк использует инверсию “Does care laugh away” и тогда получается, что Старый Джон «наблюдает за хохочущими», «следит за теми, кто смеётся, чтобы вели себя прилично».

Стихотворение это, так похожее на детские считалки, звучит как сладостное воспоминание о детстве, о весёлых играх с рассвета до заката на зелёной лужайке наполненной эхом. И короткие сдвоенные рифмованные строки, из которых оно состоит, доносятся до слуха читателя как эхо этой счастливой игры. Но конечно, эхо применяется здесь не только в метафорическом смысле. На первой из двух иллюстраций к стихотворению Блейк изобразил лужайку, как утверждается, в Уимболдоне — тогда деревеньке на юго-запад от Лондона, окружённой холмами. Зелёные холмы позади блейковской лужайки — естественный источник эха.

Три строфы по десять строк в каждой написаны двухстопным амфибрахием, ритм которых перебивается строками с добавленным безударным слогом в анакрузе, превращим их в подобие анапеста. Их прихотливое чередование, кажется абсолютно случайным и непредсказуемым, но на деле обнаруживает некую скрытую логику:

1 строфа: амф—ана—амф—амф—амф—амф—амф—ана—ана—ана (6 амф и 4 ана) 2 строфа: амф—амф—ана—амф—амф—амф—амф—ана—ана—ана (6 амф и 4 ана) 3 строфа: ана—амф—амф—ана—ана—ана—амф—амф—ана—ана (4 амф и 6 ана)

Если в первых двух строках, начинающихся чётким амфибрахием, имеется 6 строк с одним безударным слогом в анакрузе и 4 строки с двумя безударными слогами, то в последней, которая начинается наподобие анапеста, имеется 6 строк с двумя безударными слогами в анакрузе и 4 с одним. То есть, делается попытка сбалансировать строки с двусложной и односложной анакрузой. Эти вариации в анакрузе — не что иное, как вариации затактов в начале каждой музыкальной фразы этой песни.

Эта нехарактерную особенно в русской поэзии ритмическую игру очень трудно передать в русском переводе без того, чтобы стихи не «спотыкались», и звучали просто и естественно. Поэтому почти все известные переводы этого стихотворения игнорируют эту важную особенность ритма подлинника.

Перевод Самуила Яковлевича Маршака при жизни не публиковался, а автограф относится к 1963 году. Интересно, наличие в нём скрытой иронии, например, народ Маршак назвает «беззубым и седобородым», а также употребляет просторечие — слово «кажись». В своём переводе «художник старой школы» Маршак пошёл по пути наращивания строк — их у него 44 вместо 30, беззаботно нарушая при этом структуру строф и принцип рифмовки. Он чередует амфибрахий с дактилем, полностью отсутствующим в блейковском оригинале:

Смеющееся эхо

 
Солнце взошло,
И в мире светло.
Чист небосвод.
Звон с вышины
Славит приход
Новой весны.
В чаще лесной
Радостный гам
Вторит весной
10Колоколам.

А мы, детвора,
Чуть свет на ногах.
Играем с утра
На вешних лугах,
И вторит нам эхо
Раскатами смеха.
Вот дедушка Джон.
Смеется и он.
Сидит он под дубом
20Со старым народом,
Таким же беззубым
И седобородым.

Натешившись нашей
Веселой игрой,
Седые папаши
Бормочут порой:
— Кажись, не вчера ли
На этом лугу
Мы тоже играли,
30Смеясь на бегу,
И взрывами смеха
Нам вторило эхо!

А после заката
Пора по домам.
Теснятся ребята
Вокруг своих мам.
Так в сумерках вешних
Скворчата в скворешнях,
Готовясь ко сну,
40Хранят тишину.
Ни крика, ни смеха
Впотьмах на лугу.
Устало и эхо.
Молчит, ни гу-гу.

1963

В. Л. Топоров от развесистого дуба во второй строфе оставил лишь пенёк. Он перевёл стихотворение честным регулярным амфибрахием. Перевод этот одит из наиболее удачных блейковских переводов Топорова:

Зелёное ау

 
Чу! солнце встает,
И чист небосвод.
Чу! колокола —
Весна к нам пришла.
Чу! стриж и снегирь,
Весенний псалтырь.
Чу! песни и звон
Друг дружке вдогон.
Раздвинем листву
10С зеленым ау!

Вот гладкий пенек,
Сидит старичок.
Вот рядом другой.
Весенний покой.
Вот, глядя на нас,
Он начал рассказ:
«Вот так-то и мы
Плясали до тьмы.
Кидались в листву
20С зеленым ау».

Но мальчик устал,
От старших отстал.
А из-за ветвей
Свет солнца слабей.
Эй, брат и сестра,
Домой вам пора!
Эй, крошка-птенец,
Усни наконец!
Покинем листву
30С зеленым ау.

Опубл. 1982

В переводе С. А. Степанова бросается на слух некая необычность рифмы звонка´ — жа´воронка´ (то есть, наделение слова "жаворонка" двумя ударениями). Как и у Топорова, здесь регулярный амфибрахий:

Звонкий Луг


Чуть солнышко встало —
И все заблистало!
Чиста и ясна,
Приходит весна!
И нет угомону
Её перезвону,
И песня звонка
У жаворонка!
Мы пляшем в кругу
10На Звонком Лугу.

Под дубом зелёным
Со стареньким Джоном
Мамаши сидят —
На игры глядят.
И слышно средь смеха
И звонкого эха:
«Мы тоже детьми
Резвились до тьмы,
Танцуя в кругу
20На Звонком Лугу!»

Но в никнущем свете
Усталые дети
Глядят на закат,
И тени лежат...
И сёстры, и братья,
Цепляясь эа платье
Мамаши родной,
Идут на покой.
И тихо в кругу
30На темном Лугу.

Опубл. 1993

Приведём комментарий Александры Викторовны Глебовской к переводу Степанова: «В этом стихотворении Блейк пользуется своим излюбленным приёмом: описывая привычную, земную реальность, он трактует ее в широком философском смысле и тем самым вкладывает в нее новое внутреннее содержание. В стихотворении прослежен цикл жизни от «рассвета» до «заката» — от рождения до смерти, и его персонажи (дети и старенький Джон) олицетворяют два противоположных полюса жизни — сразу после прихода из Вечности и перед возвращением в нее. (Ср. у Сведенборга: «Старея, человек сбрасывает плотскую оболочку и снова становится как младенец, но младенец, наделенный мудростью, и одновременно как ангел, ибо ангелы — это дети, которым дарована высшая мудрость».) Луг (англ. Green) — это обязательная в каждой английской деревне площадка для сборищ, праздников и детских игр. В «Песнях Невинности» он становится также прообразом Рая, небесной идиллии. Заметим, что действие многих стихотворений цикла происходит именно на лугу. Не случайно появляется и зеленый дуб, в «Песнях Невинности» — символ истинной веры и божественной защиты.»

* * *

Автор этих строк возвращался к переводу этого стихотворения не один раз.

Вот перевод 1975 года:

Эхо на лужайке

 
Приходит рассвет,
Мир, счастьем согрет,
Встречает, звеня,
Рождение дня.
Дрозды и скворцы,
Веселья певцы,
С ликующей песней
Бороздят свод небесный.
Мы резвимся гурьбой
10На лужайке лесной.

Седой старый Джон
Игрой утомлён,
Он под дубом сидит
И на внуков глядит.
Старики сели в ряд
Меж собой говорят:
«Было время, когда
В молодые года
Мы играли гурьбой
20На лужайке лесной».

Нам пора врзвращаться
И с лужайкой прощаться.
Приходит закат,
Дети к мамам спешат,
Теребят их за платья
И сестрицы, и братья,
Как стая птенцов,
Спешат в отчий кров.
Наступает покой
30На лужайке лесной.

28 декабря 1975, Москва

Другой вариант написан четверть века спустя, в 2001 году.

Эхо на лужайке

 
Сияет заря
Миру счастье даря.
Встаёт ото сна
С перезвоном весна.
Напевы дрозда
Летят из гнезда,
Птицы носятся стайкой
Над зелёной лужайкой,
Где с раскатистым эхом
10Мы играем со смехом.

Седой старый Джон
Детворой окружён;
Он слушает эхо
И трясётся от смеха.
Говорят все вокруг:
«Вспомни время, мой друг,
Как носились мы в стайке
По зелёной лужайке
И раскатистым эхом
20Забавлялись со смехом».

Лишь солнце с небес
Укатилось за лес,
Наши взрослые встали.
Мы немного устали.
Всем пора по домам,
И вокруг наших мам
Мы сбиваемся в стайки
На тенистой лужайке,
Где с раскатистым эхом
Мы резвились со смехом.

2001, Сент-Олбанс

Более поздний вариант перевода:

Эхо на лужайке

Лишь Солнце взойдёт,
Веселя небосвод,
Взлетают на склоны
Весенние звоны,
И птицы из кущей
Щебечут всё пуще
В лад звону, и нас
С неба видно сейчас
На лугу полном смеха
10И весёлого эха.

Седой старый Джон —
Доволен и он;
Там под дубом скамья —
На ней вся семья;
Сидят они в ряд,
И, смеясь, говорят:
«Да, были года —
Мы играли тогда
На лугу полном смеха
20И весёлого эха!»

Но малютки устали,
И играть перестали,
И Солнце с небес
Уж катилось за лес,
Теребят мам за платья
Наши сёстры и братья,
Как птички окрест,
Спеша на насест;
И не слышно ни смеха,
30Ни весёлого эха.

9-13 апреля 2008, Сент-Олбанс


Ещё один вариант перевода появился недавно:

Звенящий луг – The Echoing Green, William Blake, 1789.

Перевод Марат Джумагазиев, 2008.

Прослушать из "Blake Songs" http://www.youtube.com/watch?v=7E7TWJIyrJ8


Звенящий луг

Вот солнце встаёт,
Ему рад небосвод;
Кругом всё звенит,
Весне гимн звучит;
И дрозд и скворец,
В кустах их дворец,
Вдвоём распевают
И нас всех развлекают,
Нашу кучу-малу
На Звенящем лугу.

Старый Джон, седовлас,
Беспечно смеясь,
Сел под сенью дубов,
Среди стариков.
Следят за игрой,
Делясь меж собой:
«Да, да, так и мы,
Когда были юнцы,
Помним кучу-малу
На Звенящем лугу».

Малыши утомились,
Стало не до игры им;
Пора солнцу сесть,
Кутерьме всей конец.
Забрались к своим мамам
На колени устало,
Как птенцы на насест,
Когда петь надоест.
И уже ни гу-гу
На стемневшем лугу.

_______________


Источник http://www.stihi.ru/2008/12/12/2786

Галерея

Примечания




© D. Smirnov-Sadovsky. Translation. Commentary / © Д. Смирнов-Садовский. Перевод. Комментарий