Костры и могилы (Готье; Даниэль)

Костры и могилы автор Теофиль Готье, пер. Юлий Маркович Даниэль

Язык оригинала: французский. Название в оригинале: Bûchers et Tombeaux

КОСТРЫ И МОГИЛЫ

Был скрыт скелет, был чужд искусству,
Душе языческой немил,
И человек вверялся чувству
И лишь прекрасное хранил.

Под тяжким мрамором надгробья
Не тщилось камень расколоть
Любимых жуткое подобье,
С себя снимающее плоть;

И в перекопанной могиле,
Страша непрошеных гостей,
Отважный взор не леденили
Стропила тлеющих костей.

Похищен у костра для дома,
Широкобёдрой урны гость,
Лежал почти что невесомо
Остаток жизни — пепла горсть.

А много ли пыльцы оставит
Души сгоревший мотылёк?
Когда огонь пылать устанет —
Лишь над треножником дымок…

Зелёный лавр венчал останки,
Цветы ликующе цвели,
Смеясь, амуры и вакханки
По мрамору надгробья шли.

И лишь малютка-гений грустно
Свой факел, наклоня, гасил.
Струило медленно искусство
Гармонию на скорбь могил.

Как видом спящего ребёнка,
Гробницей каждый был пленён,
Ласкалась жизнь, смеялась звонко,
Окутывая смертный сон.

А смерть лицо своё скрывала —
Курносый нос, глазниц провал
И смех, что мерзостью оскала
Химер гримасы затмевал.

Пугающий фантом могилы
Под плотью был неразличим,
И девственницы взор манило
К эфебам, смуглым и нагим.

Лишь на пиру Тримальхиона,
Чтоб не иссяк хмельной родник,
Игрушка-ларва неуклонно
Свой костяной являла лик.

Искусством чтимый небожитель
Нектар на тверди неба пил…
Но уступил Христу Юпитер,
Олимп Голгофе уступил.

«Пан умер!» — голоса звучали;
Упала тень, и ей вослед
На чёрной, траурной печали
Белёсый движется скелет.

Он вешает по стенам боен
Гирлянды — чётки-позвонки,
Крестом костей клеймит, спокоен,
Могилы, саваны, венки.

Оскалив пасть, смеясь недобро,
Покров срывает гробовой,
Рукой костлявой чертит рёбра
И череп оголённый свой.

Он повергает в прах титана,
На вздыбленном коне крутясь,
И в пляске смерти кружат рьяно
И папа, и король, и князь.

У сладострастного алькова
Он корчит рожи в зеркалах,
Он пьёт лекарство у больного,
У скряги роется в столах.

Строптивую упряжку колет
Он костью, властен и суров, —
И борозда, и плуг, и кони,
И пахарь канут в чёрный ров.

Внезапный гость, незваный, мрачный,
Садясь с пирующей семьёй,
Крадёт у бледной новобрачной
Её подвязку под скамьёй.

Всё больше призрачная банда,
В ней стар и млад — рука с рукой,
И дьявольская сарабанда
Всё движет, движет род людской.

И вожаком в потоке этом —
Скрипач костлявый, злой фантом,
Его на чёрном белым цветом
Гольбейн чертил сухим штрихом.

Он верен смене мод капризных,
И, как балетный Купидон,
Парит, задравши саван, призрак,
Фривольному столетью в тон.

Изысканна софа-гробница,
В капеллах бархат и атлас,
Маркизам томным сладко спится,
Уставшим от любовных ласк…

Лети же прочь, личина гнили,
Без щёк червивый лицедей,
Ведь мелодраму Смерти длили
Безмерно долго для людей!

О мир античный, дивным гостем
Приди! И мраморным шатром
Прикрой готические кости,
Пожри их яростным костром!

И если мы лишь ряд подобий
Всевышнего — то за чертой
Осколками разбитых копий
Насытим пламень золотой.

Ты, форма вечная, упрямо
Вернись к истокам красоты,
Чтоб глина тел не знала срама,
Могильных мук не знала ты!

1858