Записные книжки. Тетрадь II (1982—1986 — Денисов)/101—150: различия между версиями

Материал из Wikilivres.ru
Перейти к навигацииПерейти к поиску
(викификация)
Строка 30: Строка 30:
  
 
<hr />
 
<hr />
<h5>101.</h5> Сейчас во всем мире на первое место выходят жулики типа Гуттузо или Пендерецкого<ref>В публикации В. Ценовой имена заменены отточиями.</ref>, а против настоящих художников идёт борьба всеми современными средствами. Это утверждение псевдоискусства идёт во всех странах, и оно везде насаждается официально. Мир должен стать как у Оруэлла, и псевдоискусство должно уничтожить всё живое в искусстве.<ref name="ud_p90">«Неизвестный Денисов», с. 90.</ref>
+
<h5>101.</h5> Сейчас во всем мире на первое место выходят жулики типа Гуттузо или Пендерецкого<ref>В публикации В. Ценовой имена заменены отточиями.</ref>, а против настоящих художников идёт борьба всеми современными средствами. Это утверждение псевдоискусства идёт во всех странах, и оно везде насаждается официально. Мир должен стать как у Оруэлла, и псевдоискусство должно уничтожить всё живое в искусстве. И поэтому получается, что на концерт, где играют Шнитке и Пендерецкого невозможно достать билеты, а на музыке Моцарта зал пустует.<ref>В публикации В. Ценовой последнее предложение изъято полностью.</ref><ref name="ud_p90">«Неизвестный Денисов», с. 90.</ref>
  
 
<hr />
 
<hr />

Версия 01:46, 24 мая 2017

Записные книжки (Эдисон Васильевич Денисов)
Тетрадь II (1982—1986)/101—150
1—50 ~ 51—100 ~ 101—150 ~ 151—204



Записные книжки. Тетрадь II (1982—1986)


101.
Сейчас во всем мире на первое место выходят жулики типа Гуттузо или Пендерецкого[1], а против настоящих художников идёт борьба всеми современными средствами. Это утверждение псевдоискусства идёт во всех странах, и оно везде насаждается официально. Мир должен стать как у Оруэлла, и псевдоискусство должно уничтожить всё живое в искусстве. И поэтому получается, что на концерт, где играют Шнитке и Пендерецкого невозможно достать билеты, а на музыке Моцарта зал пустует.[2][3]
102.
За всё живое, что мы приручаем, мы несём большую ответственность.[3]
103.
Самое главное — преодолеть инерцию материала. Тогда работа идёт сама собой и возникает свобода. Если свободы нет нигде, то остаётся лишь одна возможность обрести её — это в искусстве.[4]
104.
Мне понятно, почему Vian’a столько лет не разрешали печатать у нас и почему выход в свет этого маленького однотомника[5] вызвал такую злость в Госкомиздате. Всё живое, настоящее и нежное вызывает бешеную злость в наших чиновниках. Они стремятся вытоптать всё живое и управлять голой землей. Но живое всё-таки пробивается из земли, растёт и, несмотря на все усилия чиновников, расцветает.[4]
105.
Моцартовская лёгкость письма — это тот идеал, который я очень бы хотел достичь. Лёгкость письма у Моцарта это — не облегчённость письма и высказывания, это — настоящая свобода и естественность высказывания.[4]
106.
А Блок глубоко прав, когда говорит, что у модернистов «нет стержня, а только — талантливые завитки вокруг пустоты». Идеально точная формулировка.[6][4]
107.
Меня предали все, кроме Катьки[7] и Шурика Кнайфеля, и я очень одинок. Я устал от своего слишком долгого одиночества.[4]
108.
Музыкальная ткань должна непрерывно обновляться. Иначе она становится мертвой (как у Хиндемита).[4]
109.
Я не успел сделать и одной десятой того, что мог и должен был сделать. Вся моя жизнь, это — кладбище неосуществленных желаний.[4]
110.
При исполнении моей музыки надо большое внимание обращать на указания: espressivo, росо espressivo, dolce espressivo, и т. п., ибо в них присутствует такая же важная смысловая нагрузка, как и в модуляциях тембров, длительностей и оттенков.[4]
111.
Я всё свое редкое рабочее время трачу на то, что пытаюсь выполнить те или иные заказы (вернее, просьбы), а мне надо бы было заниматься лишь одним — писать оперы. Это — единственное, к чему меня по настоящему непрерывно тянет и что я, действительно, могу хорошо делать.

Но писать оперу без заказа трудно, ибо этому надо отдать всего себя, а я всё время должен заботиться о том, на что жить. Моя музыка до сих пор меня не кормит.

[8]
112.
У Блока его непрерывная и сильная тоска объясняется тем, что рухнуло всё, во что он верил: полное разочарование в женщинах (особенно тяжёлое для него, ибо он был Поэтом и верил в красоту) и в революции (которой он тоже хотел верить). У него не было детей и не было последнего, во что ещё можно верить. В Бога у него уже веры давно не было, и он совершил великое кощунство, поставив в «Двенадцати» (самом слабом его сочинении, не только слабом, но и нечестном) Христа во главе убийц.[9][10]
113.
Пройдёт какое-то время, и люди, ничего не понимающие ни во мне, ни в музыке, будут писать, как я «отразил духовный мир» Пушкина, Блока или Виана. А я ничей мир никогда не «отражал», кроме своего собственного. Вся эта прекрасная поэзия была для меня лишь удобным материалом, помогавшим мне сказать то, что я хотел сказать.[10]

Примечания

  1. В публикации В. Ценовой имена заменены отточиями.
  2. В публикации В. Ценовой последнее предложение изъято полностью.
  3. 3,0 3,1 «Неизвестный Денисов», с. 90.
  4. 4,0 4,1 4,2 4,3 4,4 4,5 4,6 4,7 «Неизвестный Денисов», с. 91.
  5. Речь идёт об издании: Борис Виан. Пена дней. Новеллы / Пер. с фр. — М.: Художественная литература, 1983.
  6. Денисов цитирует здесь фрагмент дневниковой записи Блока от 11 октября 1912 года:

    «Мне <...> удалось, кажется, определить лучше, что́ я имею против модернистов.

    Стержень, к которому прикрепляется всё многообразие дел, образов, мыслей, завитушек, — должен быть; и должен он быть — вечным, неизменяемым при всех обстоятельствах. <&#133;>

    О модернистах я боюсь, что у них нет стержня, а только — талантливые завитки вокруг пустоты».

    Цит. по изд.: Александр Блок. Собрание сочинений в 6-ти томах. — Том 5. — Л.: Художественная литература, 1982. — С. 173.

  7. Екатерина — дочь Денисова от первого брака.
  8. «Неизвестный Денисов», с. 91-92.
  9. Думается, что Денисов не прав, называя поэму Блока «Двенадцать» нечестным сочинением. Вряд ли можно сомневаться в искренности творческих замыслов поэта, ведь Блок принял революцию.

    Символический образ Христа вызывал много недоумений и споров ещё у современников Блока. Этого Христа множество раз приводили в качестве наиболее яркого примера идейно-художественной непоследовательности поэта. Причём Блока упрекали и в ортодоксальной религиозности, и в грубом богохульстве, называя святотатцем, воспевающим «современный сатанизм». Известно также, что финал «Двенадцати» самому Блоку внушал серьезные сомнения, которые отражены, в частности, в его Дневниках (см. об этом 11 главу кн.: Орлов Вл. Гамаюн. — особенно — С. 606-610, 624-625).

  10. 10,0 10,1 «Неизвестный Денисов», с. 92.
Info icon.png Данное произведение является собственностью своего правообладателя и представлено здесь исключительно в ознакомительных целях. Если правообладатель не согласен с публикацией, она будет удалена по первому требованию. / This work belongs to its legal owner and presented here for informational purposes only. If the owner does not agree with the publication, it will be removed upon request.