Господину Хофту, стольнику Мейдена.
Как, стольник, возросла людского чванства мера,
Что верою себя зовет любая вера!
Религий множество - неужто навсегда?
Неужто не в одной, всеобщей, есть нужда?
Потребны ль господу такие христиане,
Со словом божиим не в сердце, а в кармане?
И как не помянуть речение Христа {1}
О тех, не сердце кто приблизил, а уста?
Спасителю нужна душа, а не цитата,
10 Что приготовлена всегда у пустосвята;
Подобна братия премерзкая сия
Повапленным гробам {2}, исполненным гнилья.
Был не таков, о нет, отец голландских граждан {3},
Кто в качестве главы народом был возжаждан,
Кто внешностью благой являл благую суть, -
И вот, после того, как он окончил путь,
Мы сетуем о нем, скорбя неизмеримо:
Коль с кем-то он сравним - то с консулами Рима,
Что целью числили раденье о стране, -
20 Был землепашца труд тогда в большой цепе,
А золотой посул из вражьего вертепа
Ценился менее, чем жареная репа {4}.
Таким его навек запомнил город мой -
С морщинистым лицом, зато с душой прямой.
Как не почтить теперь тебя с печалью жгучей,
Опершийся на трость державы столп могучий!
Уж лучше никогда не вспоминать бы мне
Дни Катилины, дни, сгоревшие в войне {5};
Ты посвящал себя служенья доле славной,
30 Когда твою главу главарь бесчестил главный {6}, -
Ты был бестрепетен и не щадил трудов,
Спасаючи сирот, изгнанников и вдов.
Ты не искал вовек ни почестей, ни денег,
Не роскоши мирской, а милосердья ленник,
Всем обездоленным заботливый отец -
Зерцало честности, высокий образец!
Вовек ни в кровь, ни в грязь не окунал ты руки,
Ты ни одной мольбы не приравнял к докуке,
С которой мыслию оставил ты людей?
40 Коль ты глава для всех - то обо всех радей!
Да, мог бы Амстердам тебя возвысить вдвое,
Возьми он в герб себе реченье таковое, -
Сим принципом навек прославился бы град,
Поскольку следовать ему ценней стократ,
Чем обладать казной реалов и цехинов, -
Страна бы процвела, преграды опрокинув.
Когда б нам не одну иметь, а много глав,
Испанцам убежать осталось бы стремглав,
Воскреснуть бы пришлось велеречивцу Нею {7},
50 Чтоб, мощь узрев сию, склониться перед нею,
На перекладинах, столь безобидным впредь,
Пиратам Дюнкерка {8} висеть бы да висеть,
И кто же посмотреть при этом не захочет
На капера, что нам сегодня гибель прочит,
Что с наших рыбаков дань жизнями берет,
И всюду слышен плач беспомощных сирот
И безутешных вдов, что у беды во власти, -
В корыстолюбии причина сей напасти,
Что выгоду свою за цель велит почесть, -
60 Коль выражусь ясней - меня постигнет месть,
Позор иль даже казнь за разглашенье истин.
Защитник истины повсюду ненавистен.
Их мудрость главная - помалкивай, кто сыт.
И я бы ей служил, да сердце не велит, -
Она крушит мою земную оболочку,
Так юное вино разламывает бочку.
Неисправимец, я исправить век хочу,
Век, что себя обрек позорному бичу,
Наш век стяжательства, наш век злодейских шаек,
70 Клятвопреступников, лгунов и попрошаек.
Когда бы жил Катон {9} еще и до сих пор,
Как cтал бы яростен его державный взор,
Узревший этот век, погрязший в лжи и войнах,
Смиренье нищее всех честных и достойных,
И власть имущества плутов, имущих власть.
Он возглаголал бы: "Сей должно ков разъясть!
Сей должен быть корабль на путь наставлен снова!
Сместить негодного потребно рулевого,
Что корабля вести не в силах по волнам,
80 Подобный увалень лишь все испортит нам, -
Покуда больших бед не сделал он - заране
Я за ухо его приколочу к бизани!"
Коль был бы жив Катон - не знать бы нам скорбен,
Но нет его - и мы все меньше, все слабей,
И диво ли, что нас враги опередили {10},
Пока стояли мы средь моря, в полном штиле,
Полуразбитые, почти что на мели.
При рулевых таких - плывут ли корабли?
И можно ль осуждать безнравственность поступка
90 Того, кого несет к земле ближайшей шлюпка?
Но отрекаться я от тех повременю,
В чьем сердце место есть сыновнему огню,
Любви к отечеству: они, как жемчуг, редки,
Когда на серости - парадные расцветки;
Но унывать зачем, пока у нас в дому
Толика мудрости дана кое-кому,
Довольно есть таких, кто не подходит с ленью
К правоблюстительству, к державоуправленью,
И кто не припасет для собственной мошны
100 Ни одного гроша общественной казны;
Не соблазнится кто хитросплетеньем лести,
Не будет господу служить с мамоной вместе.
Благочестивец где, что наконец вернет
Расцвет Голландии, ее былой почет;
Неужто мысль сия - крамола перед богом?
Неужто говорю чрезмерно новым слогом?
Нет, все не так, увы. Роскошны времена.
Откормлен жеребец, чтоб дамы допоздна
Могли бы разъезжать с детьми в златой карете, -
110 Тем временем растут и в брак вступают дети,
И мода новая идет по их следам, -
Как флаги рыцарей, шуршат вуали дам,
Кто повести о них внимать хотел бы дале -
В сатире Хейгенса и отыщет все детали:
Он пышность глупую, клеймя, избичевал.
Царит излишество и требует похвал {12},
Чиноторговствует и шлет врагу товары {3}
Ни на единый миг не опасаясь кары,
Не платит пошлины, - коль платит, то гроши,
120 С контрабандистами считает барыши
И казнокрадствует, притом совсем без риска,
Поскольку есть на все кредитная расписка,
И часто говорит, что, мол, ему не чужд
Весь перечень людских наклонностей и нужд.
Что ж, кто последним был, возможно, первым станет.
Все лупят ослика - общинный ослик тянет.
Вези, осел, зерно! Держава ждет муки!
Нам должно погонять, тебе - возить мешки,
Доволен будь, осел, гордись своим уделом,
130 Свободен духом ты - пусть несвободен телом.
Но ты заслужишь рай, трудясь своим горбом,
Нам это не к лицу, а ты - рожден рабом.
По доброй воле ты обязан мчать вприпрыжку!
Животное бежит, забывши про одышку,
Про кашель и про пот, - торопится в грязи.
Коль взмолишься, упав, то все равно ползи,
Осел кричит, пока погонщик с мрачной злостью
Из христианских чувств его лупцует тростью.
Как страсти, злые столь, в сердцах произросли?
140 Как не разгневаться? Управы нет ужли
На тех, кто из казны деньгу гребет лопатой?
И долго ль кары ждать сей шайке вороватой?
Неужто палачи перевелись у нас?
Их целых три нашлось и, увы, в недавний час...
А если спросит кто, о чем такие речи, -
Отвечу: знаешь сам, ты, подлый человече!
Красуясь наготой, рыдает эшафот,
Клиентов столько лет он безнадежно ждет,
И скорбно каркает, над площадью летая,
150 Некормленых ворон обиженная стая.
Ну, нынче Гарпиям раздолье для лганья -
К сверженью всех я вся, мол, призываю я,
Мол, требую господ лишить господской доли, -
Слова такие - ложь, конечно, и не боле.
Крестьянину оброк положен был всегда,
На свой надел права имеют господа, -
И поглядите все, чьи упованья благи,
На Йориса де Би {15}, на пчелку из Гааги,
Кто потреблял нектар, - поклясться я готов, -
160 Лишь со своих лугов и со своих цветов.
О славные мужи, скажите мне, когда же
Беднягу-ослика избавят от поклажи?
Он выбился из сил, притом уже давно, -
И что убережешь, коль все расточено?
В былые дни казне был пересчет неведом,
Но, мыши, радуйтесь теперь кошачьим бедам!
О благородный Хофт, поэзии глава,
Моя встревожила курятник булава,
Не трогать личностей поставил я задачей:
170 Да слышит слышащий и да взирает зрячий.
По мере сил воздал я вашему отцу,
Быть может, хоть листок приплел к его венцу.
Сие порождено не суетною лестью,
Но только искренним стремленьем к благочестью.
С натуры список мой, бумаги долгий лист,
Я вечным зрить хочу. Не так ли портретист
Продляет век души, запечатляя тело, -
Чтоб жить она могла, пока творенье цело?