Отпущенное слово (Терновский)/Тайна ИГ/3
| ← Муки рождения | Отпущенное слово — Тайна ИГ: Имена и судьбы: Алтунян — Джемилев |
Имена и судьбы (2) → |
Итак, утлый кораблик ИГ оказался выброшен в штормовое море. И пора назвать тех, кто по собственной воле или по стечению обстоятельств оказались его экипажем. Вот его список под первым документом группы:
«Г. Алтунян, инженер (Харьков);
В. Борисов, рабочий(Ленинград);
Т. Великанова, математик;
Н. Горбаневская, поэтесса;
М. Джемилев, рабочий (Ташкент);
С. Ковалев, биолог;
В. Красин, экономист;
А. Лавут, биолог;
А. Левитин-Краснов, церковный писатель;
Ю. Мальцев, переводчик;
Л. Плющ, математик (Киев);
Г. Подъяпольский, научный сотрудник;
Т. Ходорович, лингвист;
П. Якир, историк;
А. Якобсон, переводчик.»
Что ж, — список как список. В традициях диссидентских петиций — фамилии расставлены по алфавиту. В традициях советских — некая претензия на представительность. Профессиональную (инженер, рабочий, математик, поэтесса, научный работник — и т. д.). И географическую (Москва, Ленинград, Киев, Харьков, Ташкент). Есть мелкие неточности, — результат торопливости и недостаточного знакомства друг с другом. Так А. Лавут (математик) ошибочно назван биологом.
Что еще сказать о составе ИГ? Это люди разного возраста, разного жизненного опыта. Старейшему — Анатолию Эммануиловичу Левитину-Краснову — 53 года. Также как Якир и Красин, он — политзек еще тех, сталинских времен. Но и самые молодые — Владимир Борисов и Мустафа Джемилев — (им по 26 лет) уже успели хлебнуть прелестей неволи. Борисов в 64 г был обвинен в антисоветской агитации, признан невменяемым и находился в Ленинградской психбольнице по 68 г. Джемилев, активист крымско-татарского движения за возвращение на родину, в 66 г был обвинен в уклонении от призыва в армию и получил 1,5 года лагеря. Для остальных — почти всех! — членов ИГ (да и для многих поддержавших Обращение) годы лагерей и психушек пока впереди…
Но пойдем по порядку. Алтунян Генрих Ованесович. 1933 года рождения, — выходит, мой одногодка. Харьковчанин, в Москве — лишь наездами. Женат, имеет сына и дочь. По специальности инженер-радиоэлектронщик. Майор Советской армии — бывший, преподаватель в военном училище — бывший. В 68 году за «самиздат», за критику советской политики и за «порочащую» дружбу с генералом Григоренко (тоже, разумеется, бывшим) Алтуняна исключили из КПСС, разжаловали и уволили с работы. А там пошли проработки и обыски.
Я знал его хотя не близко, зато — «насквозь». А именно, — я смотрел его на рентгене и обнаружил язву. Нет худа без добра. Впоследствии, выйдя на волю после первой отсидки, Генрих полушутя благодарил меня за найденную язву: написанное мной рентгеновское заключение помогло ему в тюрьме и в лагере получать время от времени диетпитание.
Алтуняна арестуют в Харькове 11 июля 69 года, меньше чем через 2 месяца после образования ИГ. Суд приговорит его «за клевету» к 3-м годам «общака». И хотя в дальнейшем Алтунян не подписывал документов ИГ, госбезопасность уже не сводила с него мстительных глаз. В 80 г последует новый арест. На сей раз за «антисоветские высказывания» и опять за найденный «самиздат» ему влепят 7 лет «строгача» и 5 — ссылки.
Он выйдет на волю в 87 году лишь благодаря начавшейся «перестройке». А спустя еще два года на первых свободных выборах Алтунян станет депутатом Верховного совета Украины…
Борисов, Владимир Евгеньевич. Он первым из членов ИГ потерял свободу. Не прошло и месяца после Обращения в ООН, как 12 июня 69 г за ним на работу приехала санитарная машина с врачами. Ведь Борисова уже «лечили» раньше в психбольнице от инакомыслия и критиканства, — как же не пойти опять по такой удобной и проторенной дорожке?! Письмо в ООН, — разве это не явный признак «обострения»? И доказывать ничего не нужно, — ведь суд пройдет в отсутствие «больного». И срок назначать не надо, — пусть лечат бедолагу до «выздоровления». А пробыть в Ленинградской психбольнице Борисову предстояло без малого 5 лет. Добиваясь смягчения режима и отмены фармакологических препаратов, он дважды, в 71 и 72 г будет держать голодовки, — дольше чем по 2 месяца каждая. Его освободят лишь в марте 74 г. И снова подпись В. Борисова несколько раз появится под письмами ИГ, правда, теперь уже в списке «поддержавших».
В 76 и в 80 г. Борисова снова на два с половиной и на полтора месяца будут силой упрятывать в психбольницы. Но излечить его от инакомыслия властям так и не удастся. И тогда они решат использовать другое — радикальное средство, чтобы избавится от назойливого критика. 22 июня 80 г. В. Борисова насильно посадили в самолет и депортировали за границу.
Татьяна Михайловна Великанова. Наше знакомство было вначале односторонним. То есть я знал ее с осени 68-го. Кто-то, должно быть на «Автозаводе», показал и назвал мне Татьяну, пояснив, что она жена того демонстранта на Красной площади, Константина Бабицкого. Весной 69-го я услышал, что она стала членом ИГ. Сама же Татьяна тогда вряд ли знала меня хотя бы по имени. И я не догадывался, что впоследствии она станет для меня одним из довереннейших друзей.
Понемногу я узнал, что Татьяна по профессии — программист, окончила МГУ, когда-то преподавала в школе. Она года на полтора постарше меня, у нее две дочери и сын. Каково было ей без сосланного «в республику Коми» Кости «вытягивать» одной троих подростков?! Но не отговаривала она Костю, когда он сказал, что пойдет на демонстрацию против оккупации нами Чехословакии. Уважала его решение, понимала, что выступить, не смолчать он считает своим долгом. Татьяна тоже пришла на площадь. И сумела там, «на роковой площади», вынести невыносимое: удержаться, не закричать, не кинуться на выручку, когда погромщики из КГБ избивали ногами сидящих демонстрантов. Потому что понимала, что должна все увидеть, запомнить и потом — рассказать, чтобы мир узнал правду, как все было в действительности.
…В их квартиру на улице Красикова я впервые попал в декабре 70-го, в достопамятный день возвращения из ссылки Константина Бабицкого. Накануне освобождения Костя, поскользнувшись, сломал лодыжку. И кто-то подсказал, что, мол, мне, как рентгенологу, следует проконсультировать снимок. Я попал прямо в застолье. Снимок я все-таки посмотрел, хоть и не до снимка тогда было…
Аресты, лагерные срока, бессрочные заключения в «психушки» раз за разом выбивали людей из состава группы. До конца 69 года вслед за Г. Алтуняном и В. Борисовым потеряли свободу еще четверо: М. Джемилев, А. Э. Левитин-Краснов, В. Красин и Н. Горбаневская. Шестеро — больше трети состава ИГ! — за каких-нибудь полгода. Продолжайся аресты так же густо и дальше, — к концу 70-го на воле не осталось бы ни одного члена ИГ. Что же делать? Пополнять состав ИГ новыми людьми? Но ведь и их скоро всех перехватают. И однажды, задумавшись над этой не столь далекой перспективой, члены ИГ договорились: — Не станем никого больше принимать в группу. Пусть нас становится все меньше — десять, девять, восемь… трое, двое, один… ИГ перестанет существовать, когда арестуют последнего. Этому решению (за единственным исключением, — об этом я скажу позднее) группа следовала до самого конца.
К 76 году после многих перипетий и потерь в ИГ осталось только три «действительных члена»: Татьяна Великанова, Григорий Подъяпольский и Татьяна Ходорович. 9 марта от инсульта умер Гриша. В пустом вагоне метро, возвращаясь с поминок в первом часу ночи, я сидел рядом с Татьяной Великановой. Наше когда-то небольшое знакомство перешло к тому времени в прочную дружбу.
— Два человека — это в сущности уже не группа, — вдруг сказала Таня.
Что ж, если так… ведь я давно и не раз думал об этом шаге. И сам желал сделать его.
— Я мог бы войти в группу, — сказал я.
Таня помолчала. — Мы решили не расширять больше ее состав, — ответила она.
Спустя несколько дней я попробовал еще раз «посвататься» в группу. При встрече с Татьяной Ходорович я повторил и ей свое предложение. Увы, последние душеприказчики ИГ предпочли так и остаться последними. Сказав мне об этом, Татьяна Сергеевна вдруг прибавила, — и я до сих пор вспоминаю с благодарностью ее слова: — А я бы пошла с Вами в одну группу! Ч
…И вот под флагом ИГ — только две Татьяны. Они продолжают свою опасную правозащитную работу: собирают информацию о преследованиях за убеждения, за веру, за намерение уехать из страны; о борьбе узников совести за свои права в лагерях и «психушках». Все сведения надо как-то проверить и потом поместить в «Хронику». И суметь сохранить саму «Хронику», не дать ищейкам из КГБ выследить тех, кто редактирует и печатает этот криминал на машинке. А потом надо отдать готовые номера иностранным корреспондентам на пресс-конференции.
И надо помочь, дать приют женам и матерям политзеков, едущим к ним на свидание. И тесные квартиры обеих Татьян превращаются тогда в транзитные общежития.
И бывают события и поводы, на которые надо откликнуться и высказаться самим, выразить собственное к ним отношение: голодовки политических во Владимирской тюрьме, новые случаи психиатрических репрессий, взрыв в Московском метро. Правда, теперь Инициативная группа не одинока: в мае 76-го родилась и уже энергично действует младшая сестра ИГ — Московская группа «Хельсинки».
И на совместных документах рядом с подписями членов МГХ стоит:
«От ИГ: Т. Великанова, Т. Ходорович.»
Они хорошо понимают, что единственным воздаянием для них могут стать лишь долгие годы неволи, что если не сегодня, так через месяц, через год их обеих, как и их друзей, непременно посадят.
В ноябре 77-го вынужденно эмигрировала во Францию Т. Ходорович. С этих пор Т. Великанова осталась единственным человеком, упрямо продолжавшим подписывать правозащитные письма как «член Инициативной группы защиты прав человека».
Татьяну схватили 1 ноября 79 года, и ее арест сделал очевидным намерение властей окончательно задавить в стране любую оппозицию. Правда, взяли Татьяну не последней из первоначального списка ИГ. Еще полгода на свободе оставался А. Лавут. Но продолжая быть активным правозащитником, Саша давно, уже лет шесть, не подписывал писем в качестве члена ИГ; его подпись под документами группы с тех пор появлялась не раз, но только в списке «поддержавших».
27-29 августа 80 года в Мосгорсуде слушалось «дело» Татьяны Великановой. Известно, что суд по политическим делам в Советском союзе — всего лишь спектакль с заранее написанным сценарием и с предрешенным финалом. Этому суду не нужна — и даже ненавистна! — истина; его задача — прикрыть флером благопристойности вопиющее беззаконие. Татьяна убедилась в этом на десятках примеров. И не захотела соучаствовать в недостойном действе. Она сидела в судебном зале спокойно и свободно, но не отвечала ни на какие вопросы. Она отказалась даже от последнего слова. И только после оглашения приговора (4 года лагеря строгого режима и 5 лет ссылки) произнесла: — Фарс окончен. -
Татьяна Великанова стояла у начала, у колыбели ИГ. И ею же закончилась ее история.
…Остались позади трудные годы неволи. Отшумела радужная пора «перестройки». Распался и рухнул «союз нерушимый» подконвойных советских республик. Все стало зыбким и пришло в движение. Неузнаваемо преобразилась Россия. В ней сейчас намешано всего: доброго и злого, нищеты и богатства, отчаяния и надежды. Россия очнулась от немоты, отвела взор от коммунистического миража, заведшего ее в непролазное, гибельное болото. Но до сих пор никак не выберется на твердую, надежную дорогу. Россия еще больна, тяжело и опасно больна. Обнадеживает одно: наша речь — свободна, — и в этом залог грядущего выздоровления.
…А Татьяна Великанова, наша любимая Танечка… у нее сегодня тринадцать внуков. Она вернулась к любимой педагогической работе. И сегодня опять преподает математику в школе.
Наталья Евгеньевна Горбаневская. Год рождения — 1936-ой. Окончила филфак ЛГУ. Наташа — основатель и первый редактор легендарной «Хроники», но я узнаю об этом только годы спустя. Пока для меня она — одна из ТЕХ демонстрантов на Красной площади 25 августа; единственная из них, она еще на свободе. Дело тут не в гуманности властей. А в том, что Наташа растит одна двоих сыновей: младшему, Осе, не было в том августе и 4-х месяцев, а семилетнему Ясику в сентябре предстояло идти в школу. Официально, впрочем, Наташа объявлена невменяемой, сумасшедшей и отдана на попечительство матери.
Своим долгом перед потерявшими свободу товарищами Наташа считает — поведать миру правду об их отважном выступлении. И составляет книгу «Полдень», которую отдаст в Самиздат в годовщину демонстрации.
И еще Наташа — поэт. Машинописные сборнички ее стихов хорошо известны в наших кругах. Очень скоро я полюбил трагический мир ее поэзии, где нет «ни счастья, ни покоя и ни воли», где любовь — это «обман» или «дичь», и где на плечо случайного любовника — как на плаху — роняет ее героиня свою кудрявую голову…
Вхождение Горбаневской в состав ИГ не было случайным. Оно целиком отвечало ее активной общественной позиции. Вплоть до своего ареста Наташа деятельно участвует в написании и редактировании документов ИГ. И однажды я оказался невольным свидетелем этого.
Поздняя осень 69 г. Я опять на «Автозаводе». И опять читаю отпечатанный на машинке текст. Это еще одно предполагаемое письмо в ООН. И на этот раз письмо мне совсем не нравится. Не нравится прежде всего своим взвинченным, резким, почти обличительным по отношению к адресату тоном. Мол, сколько раз мы уже обращались в комиссию по правам человека с призывом осудить политические репрессии в СССР, — до каких же пор своим молчанием ООН будет потворствовать душителям свободы и палачам?! Уже несколько членов нашей группы арестованы или заключены в психбольницу; другим угрожают, допрашивают, проводят у них обыски; преследуют и тех, кто только поддержал наши письма. Мы требуем без промедления рассмотреть наши обращения и осудить творимый в СССР произвол.
Текст не понравился не только мне. Помню как в ответ на чьи-то возражения в защиту письма решительно выступил Юра Штейн, в то время еще как и я — из числа «поддерживающих». Помню его черную «кожанку», энергичные интонации, его слова, что пора перестать церемониться с этими лицемерами из ООН, боящимися раскрыть рот, вымолвить слово в защиту «политических» в Советском союзе.
…И тут раздается звонок и появляется Наташа. Она махонького, как воробушек, росточка (в иных домах ей приходилось дотягиваться до кнопки звонка специально припасенной книжкой). Поздоровавшись, Наташа поправила большие круглые очки и присела к столу. Взяла листок с текстом. Прочла. И после недолгого молчания сказала: — Нет, так не годится. Надо решить, — к чему мы в самом деле стремимся? Ищем ли мы просто шума и скандала? Или хотим действительно найти для наших полит-узников помощь и заступничество со стороны ООН? Тогда не годится этот ультимативный тон. К тому же мы, в сущности, не знаем, почему ООН никак не реагирует на наши обращения.
Наташа взяла листок с текстом и ушла в соседнюю комнату. Через четверть часа мы читали переделанное ею письмо. В нем были приведены все те же примеры политических репрессий, перечислены те же фамилии жертв произвола. Но как преобразилось письмо! Никакой истерики. Исполненный достоинства и вызывающий доверие тон. Точные, выверенные факты, которые красноречивей любых эмоций. И предложение — предоставить ООН дополнительные сведения о политических преследованиях в СССР.
— Что за умница Наташа! — подумал я.
Выпавшие на долю Горбаневской испытания оказались пострашней лагеря. Наташу арестовали 24 декабря 69 г. И пустили по проторенной психиатрической стезе. Казанская тюрьма-психарня. Для попавших сюда — отныне и навсегда — «мир кончается Казанью и грачьим криком в забранном окне». Ведь признанные невменяемыми «политические» бесправней осужденных. У тех — раньше ли, позже, — но кончается отмеренный приговором срок, — а «больных» полагается лечить до выздоровления или ремиссии. И жалобы бесполезны, — их скорее всего представят как симптом обострения болезни. Да и кому охота вникать в писания ненормального?!
Наташу («невменяемую») даже не доставляли в судебное заседание и осудили заочно. По счастью, ее защищала отважный адвокат и редкостный человек — С. В. Каллистратова. Отвести предрешенный вердикт Софья Васильевна, конечно, не могла, хотя отчаянно и до конца сражалась за Наташу. Но благодаря ей все материалы процесса Горбаневской, — в том числе преступное и безграмотное экспертное заключение проф. Д. Р. Лунца, — получили широкую — и даже всемирную! — огласку. И мир почувствовал шулерство «ученых мужей» из института им. Сербского! Не поверил в сумасшествие Горбаневской! Ее дело обернулось очередным позором для советских властей. В итоге в феврале 72 г власти сочли за лучшее освободить Наташу. Но теперь она — подранок. Угроза нового заточения в «психушку», как Дамоклов меч, все время висит над ее головой.
Честь выше опасности. И когда в декабре 74 г был арестован Сергей Ковалев, Наташина подпись в очередной — последний — раз появилась под письмом ИГ в его защиту. Правда, теперь — в списке «поддержавших». А спустя еще год Наташе вместе с детьми пришлось покинуть СССР.
…Во Франции на протяжении многих лет Горбаневская сотрудничала в «Русской мысли». Эта газета постоянно следила за правозащитным движением в Советском союзе, помещала материалы политических процессов, выступала в защиту узников совести. Помимо газетной работы Наташа занималась переводами. И продолжала писать стихи. Несколько ее сборников выходит на Западе.
…Перемены на родине открыли для Наташи возможность неоднократно посещать Россию. А в 96 г и на родине вышел большой сборник ее избранного «Не спи на закате». С Наташиной дарственной надписью он стоит сегодня на моей книжной полке.
Мустафа Джемилев. Я встречал его лишь однажды — в жизни, и множество раз — в «Хронике». Не прошло и 4-х месяцев после создания ИГ, как Мустафа был арестован. Впрочем, и без вступления в ИГ его скорей всего все равно бы скоро схватили. Уж больно допекали «родную советскую власть» настырные активисты крымско-татарского движения за возвращение на родину. Ну, чего им неймется? Вышвырнули их всех — с детьми, женщинами и стариками — из Крыма в 44-м году? Так ведь спустя 23 года признали, что малость погорячились, ошиблись, даже Указ Президиума Верховного совета специальный приняли. Почти половина выселенцев перемерла в дороге в битком набитых, запираемых на замок теплушках или в ссылке? А кто считал? Да и сказано уже, что да, были у нас промашки и перегибы. Чего вам еще нужно? К чему посылать каких-то представителей в Москву, беспокоить власти петициями с тысячами подписей? Ах, вы обратно в Крым хотите? А вас не пускают? Ну, какая же это дискриминация? Просто существуют паспортные ограничения.
А уж этот нахальный Джемилев! Да что он мог помнить о депортации, если его — вместе со всем народом — отлучили от Крыма в ГОДОВАЛОМ возрасте? Его родственники и сородичи погибли в дороге и на спецпоселении? Но ведь сам-то он — выжил? И наша страна вскормила-вспоила его, дала бесплатное образование, специальность. А он чем государству теперь отвечает? — черной неблагодарностью и клеветой.
Судили Мустафу (вместе с Ильей Габаем) в Ташкенте за «заведомо ложные измышления, порочащие советский строй». Дали 3 года лагеря строгого режима. Мало, конечно. Ну, еще успеется.
И действительно, — успелось. Через полтора года после освобождения — новый арест, «за уклонение от военных сборов». Дали еще год. В лагере за три дня до конца срока завели новое дело, — снова за «клевету на строй». Находясь под следствием в тюрьме , Мустафа объявил голодовку, — и почти 10 месяцев, до самого суда его пытали искусственным кормлением. На суде главный свидетель (и солагерник) Мустафы подложил обвинению свинью, — отказался от данных против Джемилева на следствии показаний, заявил, что дал их под давлением, в результате шантажа и угроз. Но какое дело до этого суду? Мустафу все равно приговорили к 2-м с половиной годам лагеря.
Потом снова передышка — год с небольшим на воле. И новый арест — в феврале 79 г, — за «нарушение надзора». Приговор — полтора года лагеря — был «смягчен», — заменен 4-мя годами ссылки. Снова неволя, хоть и вне лагеря.
После окончания ссылки — еще одна полуторагодовая передышка. И новый арест. И опять за «клевету на строй» суд приговаривает Джемилева к 3-м годам неволи.
В ноябре 86 г кончается и этот срок, — но Джемилева не отпускают на свободу. На него заводят новое дело. Неизвестно какой срок ожидал Джемилева в этот раз. Но 8 декабря 86 г в Чистопольской тюрьме погибает Анатолий Марченко, державший бессрочную голодовку с требованием освободить всех политзаключенных. Его трагическая смерть стала как бы выкупом за начавшееся вскоре освобождение узников совести. И проходивший 17-18 декабря — шестой! — суд приговаривает Джемилева к 3-м годам лишения свободы — УСЛОВНО. С испытательным 5-летним сроком. Мустафу освободили из под стражи в зале суда…
После образования ИГ прошло 17 с половиной лет. Из них только 3 с половиной Мустафа пробыл на свободе. А в лагере отсидел — 9 с половиной, да в ссылке провел 4 года.
…Сегодня Мустафа Джемилев — председатель меджилиса крымско-татарского народа, его признанный и уважаемый лидер. Несколько раз я видел выступления Мустафы в передачах российского телевидения.
