Из четырёх книг (Тэ)

Из четырёх книг автор Вита Тэ

Подборка стихотворений Виты Тэ (псевдоним Виталины Тхоржевской) из четырёх книг 1988-1997 гг. выполнена автором специально для данной публикации.

ИЗ ЧЕТЫРЁХ КНИГ (1988—1997) Из книги «Птичья память» Из «Театральных набросков»                                        Ведь каждый в мире, кто любил,                                        Любимую убил.                                                       Оскар Уайльд (в пер. В. Сосноры) Он (удивлённо): Кровь! Она (отсутствует): Да. (Меж ними — воздух-стекло. Над ними — воздух-вода). Она: Я помню, давно, Когда учили дышать, Как азбуку, выдох и вдох Наощупь зубрила душа… А нынче воздух — стеной… (А кровь, как вода, текла). Она (затихает): Постой Я это всю жизнь ждала. (Воздух смертельней льда). Он (отсутствует): Да. 1988 Хотелось жить, зачем-то целовать…  * * * Хотелось жить, зачем-то целовать Осколки слов нелепыми губами. Взгляд натолкнулся в темноте на камень И начал наугад его листать. Он, расчленяя плоть календаря, Испепелял листы единым взором. Стыдилось время, плача и горя Бенгальским огнедышащим позором. И, верно, Кто-то приходил ко мне, Кто озарил всю комнату движеньем И оживил меня прикосновеньем, И Слово обозначил в темноте. Я поняла, что не была убита. Но — отпечатком плоти на холсте — Я стала боль. Я стала Маргарита, Целующая пламя в пустоте. Я целовала огненное Слово, И гибли губы звуками его, А Он глядел — бесстрастно и сурово — В напополам разбитое окно… 1988 Этюды 1. Он шёл. И на плече его сидела медленная птица. Лежал в его котомке хлеб. А за руку он вел ребёнка С глазами, теплыми от снов. Он шёл. Рука его была Нежна от шрамов и мозолей, Ступни – истёртые, как поле… А ночь созвездьями цвела. Их разговор не ведал слов, Как путники — Немой и Дикий. Он шёл. И молча, как вериги, Нёс под рубахою Любовь… 2. Всё сбудется по слову моему — И жизнь, и смерть, и боль, и вознесенье, И бледный дождь над пропастью осенней — Всё сбудется по слову моему. Зачем же мне так гибельно шептать Над этою лавиной многолюдной, Пророчить так нелепо, безрассудно, Как будто мне — ни жить, ни умирать? 1988 Из книги «Путешествие в Обратную Сторону» Датский принц вы читали вы слышали датский…  * * * Датский принц                           вы читали вы слышали                                                                  датский принц застрелился убился на первой дуэли был повешен на первом суку                                    ну что ваша собака что ни день датский принц                                     то потоп то цунами в Нью-Йорке бедный Йорик                          сказал и вздохнул                                                            он бледнеет бледнеет некий Гамлет убийца и тоже из Дании родом он ходил с фонарём                              и расспрашивал быть иль не быть А меж тем был убийцей                               и принца не он ли пришил Не иначе          я так полагаю что наш бедный Йорик                                                             много лишнего знал ..................................................................................................... меж тем вечерело                       я закрыла глаза                                           я закрыла пытаясь укрыться говорила ну что тебе Гамлет                                           на датское ложе ты возложишь Офелию                                      равно как девок блудящих и венок из кувшинок                                      надменно ей бросишь на сердце говорила ну что тебе Гамлет                                           ответил вопросом быть мне или не быть                                     я сказала как хочешь я сказала вот это полынь а вот это терновник вот горчит лебеда вот осот выедает глазницы вот крапива мой Гамлет                                        а Гамлет уходит за пивом вот терновник мой Гамлет                                           а Гамлет куда-то уходит вот кувшинка кувшинка                                       а Гамлет убит на дуэли а сосед не уходит и брешет про Афганистан 1991 у ног Гертруды…  * * * у ног Гертруды я окончу дни                                  У НОГ ГЕРТРУДЫ из уст Гертруды падают слова                                  ИЗ УСТ ГЕРТРУДЫ от рук Гертруды запах молока                                  ОТ РУК ГЕРТРУДЫ душа Гертруды одинокий сад                                  ДУША ГЕРТРУДЫ я месть Гертруды миру и себе                                  Я МЕСТЬ ГЕРТРУДЫ во сне Гертруде снятся жернова                                  ВО СНЕ ГЕРТРУДЕ за смерть Гертруды в горле тает снег                                  ЗА СМЕРТЬ ГЕРТРУДЫ прощай Гертруда чёрная смола                                  ПРОЩАЙ ГЕРТРУДА 1990 Первые трудности начинались со звука «а»…  * * * Первые трудности начинались со звука «а». Воздух палаты — ни жив, ни мёртв — упал-уснул. Я, человечек, в кулачках жгучий воздух сожму, Телогрейкой прикрою наготу моего тепла. Дальше — больше: слово читать-говорить, Выговаривать выговор, выгнутый колесо, Вогнутый, как мыльная пена сна. «Ма-ма» и «ам-ам» — наоборот. Тише — мыши. Слушай Слово Словес, Имя Имён, Масло Масленое, Небо Синее, Снег Холодно. «Гор-рячо!» — терпеливо, как на приёме у дантиста. Я, человечек, живое живым животом, Вижу слова, вздрагивающие от прикосновенья Губ, изуродованных поцелуями и никотином, Измученных молоком матери-колыбели. Купи-ка мне азбуку!                                           Бука идет! Бок-о-бок с Богом.                                           Аз Буки Веди Порог Запинаюсь Люблю Ненавижу Терплю Слушаю молча, членораздельно, внятно — Буквочка и буквочке, запятая к тире, Многоточие — после... 1990 Из книги «Третье путешествие» Ещё одна метаморфоза Из чуткой пашни всякое зерно по имени по имени окликну на голос обернуться суждено как суждено от голоса погибнуть Молчание последнее звено из птичьей пасти выпало прорехой Так ночью космос валится в окно осколками разбрызгивая эхо Я пил тебя как горькое вино земля моя мне будет ад похмельем. Я жить хотел как всякое зерно на свет сочился узким подземельем Но Бедный Йорик в белом кимоно мерцал в ночи сигналя сигаретой. Снимая чёрно-белое кино я не смыкал глазницы до рассвета, разглядывая смутное лицо и белые тревожные движенья. Он мне сказал что был моим отцом. Он был моим отцом и ждал отмщенья Я выпил весть как горькое вино Ступай довольно жертвоприношений любить тебя но вспоминать одно проклятие на свет скликают тени Но он возводит новые слова на чистом поле бранном и пустынном как Авраам не помнящий родства как Бог-Отец склонившийся над сыном Молчание Так тихо Тихо так И пепел пепел падает на плечи Не говори Молчи Ужасен всякий знак И самый воздух человечьей речи 1994 Мне было хорошо — и не стало хуже…  * * * Мне было хорошо — и не стало хуже оттого, что мы с тобой змею зарубили: разрубили лопатой поперёк тела, загубили чужую жизнь молодую: Золотистые кольца. Зелёные кольца. Чёрные кольца. Жёлтые кольца. 1994 Фантом-перебежчик За границу тепла и тела за границу дома и дыма перебежчику ночью дождливой просочиться необходимо: через кожу страны, брюхатой паровозом и пароходом, апокалипсисом и матом, самолётом и пешеходом; миновать посты колоколен и соседского злоязычья: тёмной ночью в бескрайнем поле красться вором — таков обычай. Добрый случай подставит щёку по-хрестьянски, как поп в запое. Посмотри сквозь звездную щёлку, как рысцой нас несёт в ночное Всё — фантом, Фантом-перебежчик: не путём бежим, не дорогой — а по трещинам стылой речи хмурый сивка морочит ноги. Человек летит или птица? — (— Чур меня! — кем заминка вышла?) Ржавый крест. Впереди — граница. Но Фантом не воротит дышла. Сколько нас и куда нас гонят, фантастической пляски ради? Вьются тучи да ветер стонет, крутит воздух седые пряди на худые и злые пальцы колоколен, грозящих небу (И дрожат его постояльцы.) и летят облака налево. Всё — фантом, Фантом-перебежчик: гулкий воздух наотмашь режущ да худые-кривые плечи горизонта, где нет убежищ... 1994 Разлинованный как география катится шар…  * * * Разлинованный как география катится шар Умозрительный как математика тянется день Положи человека в его бессловесный футляр Словно сломанной скрипке печали звучать ему лень Ему лень отвечать на скрипучий смычок-горизонт Ему лень откликаться кузнечику в шаткой траве Ему лень горевать о себе как Овидий Назон Ему лень вспоминать кто кричал в предыдущей главе Положи человека в его бессловесный футляр На нейтральных полях белизны позабудь между строк Пусть толпится над ним тишина в голубых тополях Пусть молчат долгогривые ивы на грани миров Долговязые вязы пусть смотрят меж пальцев без век как закончится время над самой его головой В бессловесной купели пусть дышит и спит человек Пусть он будет спокоен как мёртвый         но только — живой 1995 Из книги «Смиренный гневъ»         Тост Я поднимаю свой бокал я поднимаю свой фужер я поднимаю свой стакан за восхитительный прожект причудливость моих манер и смелость моего прыжка простятся мне простятся мне простятся мне наверняка о! мой прожект предельно прост позвольте мне позволить мне всего один бессмертный тост за мир иной в моей стране за мир иной совсем иной чем тот гудящий за стеной собакой павлова клянусь что есть святого глобус класс вокруг оси своей верчусь над партой лихо искривясь мне уготован коридор качает мир свои права но есть иной где до сих пор собака павлова жива там белка стрелка лайка рай и в нем летатель комаров спешит на дружественный лай легко минуя цепь миров звезда звезде стучится в дверь с бутылкой красного вина обворожительных затей общага звёздная полна бери шинель бушлат шлафрок уже домой да-да домой уже спускается курок за мир иной за мир иной я прогуляла твой урок разбит бокал фужер стакан и засыпаю как сурок зверьком не пойманным к ногам неприрученная рука с плеча срывается летит и машет пальцами пока не до –свистит           –простит           –горит 1996 Закат -Угас! Угас волшебный шар! – кричала птица или… кто там? – В свистящей глотке вспенен крик, И все охвачено полётом — Мертвеет в сумерках, парит. — Упал! Угас! — а небо тлеет, И черный воздух напролом Идёт, рыча и багровея, Как бы разрезанный крылом… 1997 Рассвет — На белый свет, — говорит окно, — встань погляди! Блестит бессонное волокно позади. Так в долгогривые глядя ивы (в ресницах — снег) — Из кровной раны квадратной рамы — на Божий свет. Плывёт молочный кисельный берег с пятном во лбу. По льдам рассвета гуляет Беринг, дудит в трубу. Проворной спицей сверкает птица: цивирь! цивирь! Лежать и слёту — как бы по нотам — учить цифирь, Зубрить пространство… А встать мешает не пьянство — лень. По коридору сосед шагает: прекрасный день. Вот лифт залязгал. Поспели дрязги. Очнулся дом. Кота пехота — пошла зевота…                                                    — Прощай, окно! 1997 Аввакум — Что ж ты, куманек Аввакум, в земляной погрязши избе, всё поёшь ей славу, реку, этой блядовитой судьбе? Нет ещё сознанья того, чтоб определять бытие. Как там, под землёй, житие? Как всегда, в ответ Ничего. …Как горчишной жизни зерно, потомлюсь, поплачу в земле, а потом взойду над страной Житием своим шелестеть. …Ну а ты читай меж страниц, а потом — читай между строк, а потом — читай между птиц. Всё, что ты прочтёшь, будет Бог. 1997