Архимандрит Евфимий. Часть II (Богатырев)

Материал из Wikilivres.ru
Перейти к навигацииПерейти к поиску
← Кануны Архимандрит Евфимий и Казанский храм (Биография отца Евфимия (Вендта)) — Часть II
автор Михаил Богатырев (р. 1963) 		Софиология →
Источник: личная публикация.

Михаил Богатырев

Архимандрит Евфимий и Казанский храм

Содержание


Часть II. БИОГРАФИЯ

Photos O. E. Vendt-page-001 (2).jpg

Отец Евфимий (дата неизвестна, фото из архива В. Н. Платоновой)


1. Сопроводительные записки


Отсылая под конец жизни свои писания – том за томом – некоторым лицам, архимандрит Евфимий иногда записывал сопроводительное послание на титульном листе отправляемого манускрипта, иногда вклеивал его в начало, на манер предисловия, или же просто делал вкладыши. Каждый экземпляр предназначался определенному адресату и изготавливался специально для него. Можно предположить, что и в содержание отдельных экземпляров поверх машинописного текста вносились изменения – вкрапления или вставки, написанные для конкретного человека.


DSCF4828 (2).JPG
Сопроводительная записка к трактату «Начертание...» (1973 г.)


Работая со своей цифровой копией «Начертания...», я долгое время не сознавал значение того факта, что экземпляр (N°2?), имеющийся в моем распоряжении, – именной, сверстанный, как это явствует из предисловия, для о. Бориса, и что, к примеру, для игумена Геннадия трактат мог быть составлен (и написан) иначе. Но для проверки этой гипотезы нужно было бы сличить хотя бы две версии одного и того же тома, а проще говоря, запастись терпением, красноречием и дипломатическими навыками и предпринять архивную экспедицию. Может быть, где-то, каким-то чудом, сохранился еще один подлинник манускрипта? Скорее всего, перед нами не тираж, пусть даже микроскопический, а некоторое количество персонализированных списков, восходящих в жанровом плане к флорилегию, комментарию и средневековым монастырским компиляциям.


2014-02-25 17.17.36.jpg
Сопроводительная записка к трактату «Начертание...» (1968 г.)


Обращаясь к священнику Борису Бобринскому (впоследствие – ректору Свято-Сергиевского богословского института), архимандрит Евфимий формулирует цель своей рассылки:

«Автор не видит срока для окончания и исправления, а, тем более, издания этой работы. Посылает ее, поэтому, нескольким духовно-должностным лицам для того, во-первых, чтобы она сохранилась в их Институциях, и чтобы, во-вторых, началось ее обсуждение!» (6 марта 1968 г.).

Любопытно, что о себе отец Евфимий пишет здесь в третьем лице: «он», «автор».


PEb5Bobrinsky.jpg
Священник Борис Бобринской, 2000-е годы.


Через три года в другой записке отец Евфимий с печалью говорит о полном отсутствии критики или хотя бы какой-нибудь реакции на написанную им книгу. Этот мотив проскальзывает и в тексте трактата:

«На всех долготах и широтах нашего общения и служения за три с половиной десятка лет ни один человек не вошел в понимание (нашей) дедуцирующей чертежной словесности» ([Начертание, стр. 89]).

Комментируя столь обескураживающее признание, Эйкалович отмечает:

«Отец Евфимий <...> ввел огромное количество новых словообразований, не считаясь ни с духом русского языка, ни с семантикой. Большинство его предложений столь диковинно, что у нормально мыслящего человека, облекающего свои суждения в нормальные суждения и грамматически построенные предложения, они не вызывают смыслового резонанса. Странно, поэтому, звучит жалоба о. Евфимия, что за три десятка лет с лишним он не встретил никого, кто бы пожелал постичь его систему. Дело ведь не в желании, а в возможности! А такой возможности в настоящее время, должны признаться, не видим. Мог ли о. Евфимий писать иначе, т. е. "нормально"? Думается, что да. Незадолго до его смерти нами был получен от него комментарий на некоторые философские писания, составленный совершенно нормальным языком» [Эйкалович, 1973: 93].

Просвещенные монахини из Бюсси-ан-От взялись перепечатывать на пишущей машинке его манускрипт, представляющий из себя уникальное философско-лингвистическое исследование Божественных архитектоник (в каждом экземпляре о. Евфимий собственноручно вычерчивал множество схем и чертежей), но даже они не смогли или не захотели стать его оппонентами: их настораживала безмерность авторского замысла. Слишком необычная манера изложения. Пугающее изобилие схем, категорий, символов, таинственных шифров и аллегорий. Слишком сложно и непонятно. Книга отца Евфимия не только не вызвала богословской дискуссии или обстоятельного обсуждения в кругах философов и лингвистов – она так никогда и не вышла в свет.

2. Библиографическая карточка


Поэзия вполне может существовать при отсутствии потребителей (читателей), так же как солнце светит вне зависимости от того, есть ли рядом какая-нибудь земля, нуждающаяся в согревании. Когда я все-таки адресуюсь к читателю, я подразумеваю под ним и комаров, и бактерий, и любое живое и неживое (лягушек, пчел, улиток) и для многих таких категорий у меня есть циклы стихов. Создавая, я адресуюсь к Литературе, она — моя собеседница. Стихотворение — это как бы наместник Бога на земле, и погружаясьв него, автор именно с Богом и беседует в счастливую минуту вдохновения. Ры Никонова (Таршис) /в журнале ДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕ/.


PEbibl carte.jpg
Библиографическая карточка Отдела редких книг (собрание А. Савина) Калифорнийского Университета.


Библиографическая карточка, опубликованная на портале отдела редких книг Калифорнийского университета, удостоверяет нас в том, что в свет было выпущено двадцать пять машинописных экземпляров «Графики и грамматики Догмата». Автор разослал свое творение преподавателям богословского института, парижским священникам, в том числе отцу Георгию Серикову, отправил экземпляр в Россию, ученикам философа А. Ф. Лосева[1], кроме того, отрывок из книги был передан в редакцию журнала «Вестник РСХД»… Возможно, принципиальная новизна подхода оказала роковое влияние на судьбу этой книги: трактат исчез, словно бы растворился в воздухе, разделив участь бесчисленного множества невостребованных материалов, канувших в лету вместе со слоями библиотечной пыли и всяческим бумажным хламом.

И вот, по прошествии сорока с лишним лет, колокол молчания, столь томивший отца Евфимия, наконец, слегка приподнялся и загудел. Гудение это, едва различимое человеческим ухом, как бывает при сильном дуновении ветра, все ж таки пробивается скозь пелену сугубой конфиденциальности, ставшую пожизненным уделом мыслителя-отшельника. И может статься, что для отца Евфимия в его нынешнем невидимом и непостижимом для нас удалении оно тоже что-то значит…


3. Детство. Юность. Эмиграция


Григорий Александрович Вендт родился 19 апреля 1894 года в Сергиевом Посаде Дмитровского уезда Московской губернии в семье личного дворянина. Мать о. Евфимия Анастасия Григорьевна Журенкова происходила из семьи иконописца. Её отец, Григорий Андреевич Журенков, погиб при росписи Успенского собора в Сергиевом посаде (упал с лесов). В семье было 10 детей (двое из них умерли во младенчестве), первенец получил имя Григорий в честь деда. Говорят, что в детстве Григорий был застенчив и робок, чуждался шумных собраний, не любил присутствий, предпочитая им лесную тишину и созерцательное настроение. В школьные годы он проявлял особенный интерес к математике и точным наукам и по окончании гимназии был награжден золотой медалью. В 1913 году Григорий поступил в Петербургский политехнический институт на кораблестроительное отделение.


Photos O. E. Vendt-page-001 (3).jpg
Григорий Вендт в гимназии (Фото из архива В. Н. Платоновой)


По обстоятельствам военного времени он в 1915 году ускоренно окончил курс Николаевского инженерного училища[2] и был произведен в прапорщики с зачислением в инженерные войска.

После революции Григорий Вендт воевал в Крыму в рядах Белой армии. Сведения об этом периоде крайне скудны и противоречивы. А. Тахо-Годи: «Будучи офицером, он ушел с Добровольческой армией на Балканы»[3]. Митрополит Евлогий: «На фронте во время гражданской войны он попал в плен к большевикам, они его мучили, пытали, издевались, и пережитый ужас наложил на его психологию тяжкий след»[4].

Монахиня Нина (Наталья Павловна Овтрахт), хорошо знавшая о. Евфимия, рассказывала: «Благодаря своим техническим способностям Григорий был на фронте телеграфистом. Таким образом, он не стрелял и никого не убил. Об этом он вспоминал с благодарностью Богу, говоря, что тяжело стоять перед Престолом убившему кого-нибудь, хотя бы и невольно, на войне». И далее: «Когда началась первая мировая война, братья Вендт были мобилизованы, и все, кроме Григория, погибли в боях». Однако из письма племянницы отца Евфимия, Веры Николаевны Платоновой (урожденной Вендт), проживающей ныне в Канаде, явствует, что братья остались в живых: «В 1920 году оказался в Турции (Галлиполи), затем в Болгарии, где встретился в госпитале с братьями Александром и Николаем (все болели тифом). Потом старшие братья работали в угольных шахтах, а младший Николай учился». Сохранился даже фотоснимок, сделанный в 1930-е годы в Братиславе, на котором Григорий запечатлен с братьями.


Photos O. E. Vendt-page-001 (4).jpg
Братья Вендт: Николай слева, Григорий в центре, Александр справа
(Братислава, 1930-е годы. Фото из архива В. Н. Платоновой)


В 1923 году Григорий перебрался в Чехословакию, где были открыты университеты для русских эмигрантов. В 1924 году поступил в технический институт в городе Брно[5], учился и подрабатывал на разных работах. В 1932 году он получил диплом инженера-конструктора.

Вероятно, уже в Чехословакии Григорий Вендт с особенной остротой ощутил, что мир тяготит его, поэтому в 1932 году он принял решение перебраться в Париж на учебу в Свято-Сергиевский православный богословский институт. В Париже он встретил великолепную плеяду русских мыслителей, таких как Н. Бердяев, Г. Федотов, С. Франк, В. Вейдле, обрел своего духовного учителя в лице Сергия Булгакова и познакомился с митрополитом Евлогием (Георгиевским), который впоследствии благословил его на иноческий подвиг. В 1935 году Григорий Вендт принял монашеский постриг под именем Евфимия, в честь преподобного Евфимия Суздальского. Все, кто знал близко отца Евфимия, отмечали, что он обладал редким даром духовного руководства, исповедничества. Он окормлял приходы в Озуар-ла-Феррьер и Розе-ан-Бри (под Парижем), был первым духовником Покровской женской обители в Бюсси-ан-От (департамент Йонна), но основным делом своей жизни считал скит Казанской иконы Божьей Матери, основанный в 1938 году, в местечке Муазне-ле-Гран, где отец Евфимий построил церковь по собственным чертежам и священствовал более тридцати лет. В 1943 году на праздник Св. Пасхи он стал игуменом, а в 1947 году произведен в архимандриты.

3. Начало священнического пути

Я оказался той рыбкой, которая попалась в невод Р. С. Х. Движения. [Евфимий 1971]


Как уже было сказано выше, фундаментальный трактат о. Евфимия «Начертание и наречение решений отрешеннаго. Графика и грамматика догмата»[6] так и не дошел до читателя. Вышли в свет лишь два небольших очерка – «Только свидетельство», посвященный светлой памяти иконописца о. Григория Круга[7], и «Relatio religiae»[8]. Во втором очерке, помимо автобиографических сведений, содержатся также и отголоски глобальных теоретических построений, и отсылки к основному трактату. Обозначив несколькими емкими штрихами путь своего духовного становления, архимандрит Евфимий рассказывает о соприкосновении с личностью и харизмой отца Сергия, миросозерцание которого произвело на него неизгладимое впечатление. Отметим характерную особенность авторского стиля: и в трактате Начертание, и в журнальном очерке, который мы цитируем ниже, повествователь не отступает от самобытной манеры изложения фактов, афористически сочетающей имманентный метафоризм и научность. У отца Евфимия этот своеобразный сказительский подход красной нитью вплетается и в штрих-пунктирный контур автобиографической заметки, и в исповедальную ткань личной переписки, и в метафизические «арматурные» конструкции, начертанные в трактате. Он пишет:

«Военный беженец 1920-го года, в 1923 году непрошенный стипендиат Чехословацкого Государства, я вместе со многими другими оказался той рыбкой, которая попалась в невод Р.С.Х. Движения. Многих избранных, не буду называть их, я встретил на порогах Христианского Движения, но не ошибусь назвать перво-первым отца Сергия Булгакова. Движение и было моим первым Университетом, который благополучно надстраивался, наслаивался на моем, тогда основном по раннему избранию души, образовании техническом. Через десять чешских лет, в 1933-ем году, безработный инженер, я – на Подворье Сергиевом, в вЕдении и ведЕнии о. Сергия. Этот второй мой Университет, забрав меня целиком, со знаком «Единого на Потребу», не помешал мне, в учебное же трехлетие (курс был тогда трехлетний) совершить мутацию: после первого курса был я посвящен в диаконы, на втором курсе стал и иеромонахом, на третьем – настоятелем у монахини Марии[9], что и стало затем моим третьим Университетом: не приходское, ежедневное служение в храме самодельном, у монашек, пожизненное, составило мою священническую благую судьбу».

PEс2ММ.jpg
Мать Мария (Скобцова), Париж, 1930-е годы


Maria Paris (2).jpg
Икона св. Марии Парижской - матери Марии (Скобцовой)


Монахиня Нина (Овтрахт) рассказывает (запись 2004 года): «…Служить о. Евфимий был назначен в приходской храм в Озуар-ля-Феррьер под Парижем. Храм был маленьким, деревянным, с чердаком. О. Евфимий жил на этом чердаке и совершал свои первые монашеские подвиги. В это время в Париже на улице Лурмель зарождалось «Православное дело» матери Марии (Скобцовой). Вокруг нее и отца Киприана (Керна) собралось несколько монахинь. Некоторые из них стремились к более созерцательной жизни, вне городского шума и суеты. Наконец в 1938 г. был найден дом с участком земли, окруженный со всех сторон полями, – в 2 километрах от деревушки Муазне, что в 70 километрах от Парижа. Митрополит Евлогий благословил основать там скит и назначил настоятелем[10] о. Евфимия. Храм устроили в подвальном помещении дома, освятив его в честь Казанской иконы Божьей Матери».


4. Пастырское служение


В Казанском скиту поселились четыре монахини — мать Евдокия (впоследствии первая игуменья Покровского монастыря в Бюсcи-ан-От), мать Феодосия (ставшая игуменьей после кончины матери Евдокии), мать Дорофея (Куртен) и мать Бландина (княжна Оболенская). Вскоре к ним присоединились инокини Глафира (Кириади) и Таисия (Карцева)[11] , автор жизнеописаний русских святых. На первых порах матушки, вкупе с монашеским послушанием, обрабатывали огород, ухаживали за скотиной и домашней птицей — это позволяло выжить при скудных средствах к существованию. Мать Евдокия, помимо того, продолжала преподавание в богословском институте на Сергиевском подворье.


PEb8wa.jpg
Настоятельница м. Евдокия (Куртен), м. Бландина (Оболенская), м. Дорофея (Куртен),
м. Феодосия (Соломянц) и духовник о. Евфимий. Муазне, 1938 г.
Фото из альбома «Русская эмиграция в фотографиях, том III: 1917-1947»


С самого начала существования скита монахини задумывали создать приют, в котором русские люди, оказавшиеся в трудных обстоятельствах, могли бы найти кров и поддержку. Во время Второй мировой войны скит служил убежищем для раненых. Монахини героически, зачастую рискуя собственной жизнью, переправляли в свободную зону участников Сопротивления. В послевоенное время пансионат продолжил свое существование: сюда приезжали на временное поселение и лица духовного звания, и военные, и деятели культуры — достаточно упомянуть, что четверть из похороненных на местном кладбище насельников монастыря удостоились статей в биографическом словаре русской эмиграции[12] (См.: [Зарубежье 2010]). Несколько священников доживали свой век на покое в Казанском скиту: о. Михаил Фирсовский из Гренобля, о. Авраамий Терешкович из Розе-ан-Бри и приехавший из Китая о. Александр Трофимов.

Личность отца Евфимия как духовного наставника сложилась именно здесь, в Казанском скиту, куда его направил митрополит Евлогий, задумавший создать во Франции «крепкий узел женского монашества»[13]. Поначалу пастырское попечение о. Евфимия было сосредоточено исключительно на монахинях, насельницах скита. Со временем круг окормляемых расширился: к нему на исповедь за 70 верст по бездорожью слетались архимандрит Киприан (Керн), епископ Кассиан (Безобразов), священники Игорь Верник, Николай Озолин, другие профессора богословского института. Отца Евфимия часто вызывали в Бюсси, в Покровскую обитель: исповедовать, а также постригать новых монахинь. Так, он постриг мать Ию, мать Иларию, мать Иоанну, мать Иустину, сестру Иулианию и других.

«В 1946 году монахини Евдокия, Бландина и Глафира переехали в Бюсси-ан-От, а в Муазне остались отец Евфимий и монахиня Дорофея, — рассказывает монахиня Нина. — К ним стали приезжать пожить за небольшую плату пожилые люди, они принимали больных и за ними ухаживали. Летом уже не хватало комнат, и отец Евфимий уходил жить на чердак сарая в саду. Для гостей он строил небольшие деревянные домики. Отец Евфимий дважды в день совершал богослужения, утром и вечером. Ровно в шесть часов утра он звонил и начинал утреннюю службу, часто в одиночестве. Часам к семи кто-нибудь подходил и, если мог, помогал в чтении и пении… У самого отца Евфимия был тонкий музыкальный слух и высокий тенор…»

Высокий, худощавый, с длинной седой бородой и голубыми глазами, отец Евфимий поражал всех своей бесконечной кротостью, мягкостью и деликатностью. При этом, по свидетельству Людмилы Николаевны Ленци, хорошо знавшей о. Евфимия, с детьми, приводимыми в церковь, он никогда не заигрывал, держался с ними строго, как с равными.


Photos O. E. Vendt-page-002 (2).jpg
О. Евфимий с 15-месячной внучатной племянницей Александрой,
апрель 1971 года (фото из архива В. Н. Платоновой)


5. Строительство храма


Внешне архимандрит Евфимий выглядел значительно старше своих лет. В воспоминаниях митрополита Евлогия, относящихся к 1936-му году, когда самому Евлогию было около 70-ти лет, 40-летний отец Евфимий представлен глубоким стариком, замкнутым, болезненно реагирующим на конфликты и потрясения:

«В Озуар я направил пожилого (sic!) иеромонаха Евфимия Вендта, по профессии инженера, — прекрасного, тонкой души, культурного человека. <...> Когда прошлым летом в начале министерства Блюма начались забастовки, митинги, появились процессии с красными флагами, с пением „Интернационала“, о. Евфимий был сам не свой и стал умолять, чтобы мы дали ему возможность выехать из Франции. В те дни о. Евфимию пришлось пережить тяжкое потрясение. Он проходил по парку Бют Шомон, к нему подбежали какие-то хулиганы и стали требовать: „Поп рюс! Давай папиросу!“ А когда узнали, что папирос нет, один из безобразников ударил его в грудь кулаком. О. Евфимий потом лежал больной и долго не мог оправиться от нравственного шока…» [Евлогий 1947 гл. 21].


Photos O. E. Vendt-page-001 (6).jpg
О. Евфимий на крыше церкви во время постройки (фото из архива В. Н. Платоновой)


Действительно, отец Евфимий часто болел, постоянно превозмогал различные хвори и недуги. Но ведь и к физической немощи, оттененной осознанием хрупкости всех аспектов материального мира, можно отнестись как к своего рода веригам; она сделалась одним из элементов аскетического космоса, окружавшего архимандрита. В 1950-е годы он затеял строительство церкви на территории монастыря (первоначально под богослужения был приспособлен подвал особняка). Подвиг храмостроительства далеко не всякому по плечу, и нужно было обладать исключительной нравственной цельностью, чтобы довести начатое до конца. Церковь строилась в течение нескольких лет, работа шла медленно из-за трудных материальных обстоятельств. Вместе с монахинями и немногочисленными помощниками из русских эмигрантов архимандрит Евфимий собирал на окрестных полях камни для постройки, сам замешивал цемент, сам возводил стены. Он же был и автором архитектурного проекта.


MIKIREZO - PEb8wc.JPG
Казанский храм в завершенном виде.
Переснято с фотокарточки Polaroid, хранившейся в архиве О. В. Соломко


Судя по чертежам, в концепции храма архимандрит Евфимий воплотил свои представления о Софии Премудрости Божьей. Каждая деталь здания имеет теургическое и богословское обоснование, и все в совокупности подчинено общей идее, согласно которой светоносные токи Премудрости пронизывают мир сквозь призматические окна Законов и Заветов. В двускатной крыше прорезаны четыре «свободно парящих» треугольных окна, два из которых, прямо над Царскими Вратами, рассчитаны таким образом, что на воскресной литургии лучи солнечного света, проникающего в эти окна, сходятся на возносимой священником чаше. Принципиально отсутствуют прямые углы, храмовое строение предстает в сопряжении с симфонией ломаных линий. В плане церковь опирается на неправильную трапецию и внешне напоминает дарохранительницу или корабль, одним словом, ковчег.


Hram segodnia.jpg
Казанский храм, 2014 год (Фото: Михаил Богатырев)


Историк архитектуры отмечает: «Алтарь, ориентированный на юго-восток, помещён между острым и тупым углами малой скошенной стороны. От алтарной части крыша выразительно поднимается к подкупольному четверику, симметричные верхние ребра которого напоминают геометризованные закомары. <...> В алтаре пластическая экспрессия многократно возрастает: взгляд наталкивается на острые углы, выступающие грани, скошенный, изломанный потолок. Здесь многоугольное пространство являет пластическую метафору "пещеры", раннехристианской крипты, куда нисходит божественный Дух, воплощённый в Христе, где будто взрывается "ад мысленный" и происходит таинство воскресения душ. Заметим, что снаружи стены алтаря доверху выложены местным камнем, что также соответствует образу "пещеры". По средневековой аскетической традиции алтарное оконце изнутри заставлено иконой» [Байдин 2012].

Посетив в 1970-е годы Казанский скит, один из зарубежных священников с восхищением записал в своем дневнике: «Поразителен храм, построенный почти собственноручно о. Евфимием, — первое чувство: вот бы тут служить! Действительно, храм-эпифания» [Шмеман 2005].

Церковь украшена бесценными фресками монаха Григория (Круга)[14], выдающегося иконописца, тонкого богослова и оригинального мыслителя. Иконостас выполнен сестрой Иоанной Рейтлингер[15], чье иконописное наследие по праву входит в сокровищницу русской культуры во Франции.

6. Последние дни


MIKIREZO - PEb9g pE.JPG
О. Евфимий в сопровождении З. Д. Степановой
(фото из архива О. Соломко, 1973 год).


В последний период жизни о. Евфимий охотно беседовал о духовном пути человека к Богу в Церкви, отвечал на вопросы, напутствовал своих чад. Он всех понимал, ко всем был доброжелателен. Перед смертью он долго и тяжело болел: у него была эмфизема, он задыхался. Умер о. Евфимий рано утром 18-го апреля 1973 года, в среду, на 6-ой неделе Великого поста.


7. Казанский скит сегодня


Старческий дом в скиту Казанской иконы Божьей Матери закрылся в 1980-х годах по причине ветхости жилого фонда. Затем в течение десяти лет скит пребывал в запустении, оживляемый набегами православных скаутов из организации «Витязи», изредка приезжавших на выходные вместе с вожатыми и священником. А в 2009 году ситуация коренным образом изменилась: стараниями иеромонаха Амвросия (Никовиотиса) в церкви возобновились еженедельные богослужения и было положено начало формированию русско-французского прихода, который существует и по сей день.


MIKIREZO - PEb9d p ambroise.jpg
О. Амвросий служит литургию в Казанском храме (фото: А. Лебедев, 2009).


«Именно постоянное нахождение здесь иеромонаха Амвросия (Никовиотиса) позволило сформироваться местному приходу, — пишет один из прихожан. — Приходская община скита интернациональна: французы, русские, греки, болгары, албанцы, выходцы из африканских стран. В современном мире, где соблюдается принцип разделенности светской и религиозной сфер, трудно обмануть человека показным благочестием и просто-напросто невозможно заставить посещать храм против своей воли. Местный же приход не перестает численно расти, преображая скит в то, что по аналогии с природным заповедником можно было бы назвать заповедником духовным» [Лебедев 2012].


Перейти к Части III. CОФИОЛОГИЯ

Библиография

[Байдин 2012] – Байдин В. Русский храм во французском Муазне. Интернет-публикация на блоге Казанского скита./http://ruskite-notredame-de-kazan.blogspot.fr/2012/02/blog-post_28.html. (дата обращения: 13.12.2016).

[Евлогий 1947] – Евлогий (Георгиевский), митрополит. Путь моей жизни. — Париж, 1947. Глава 21, часть 5.

[Евфимий 1969] – Архимандрит Евфимий. Только свидетельство. — В журн.: Вестник РСХД № 93 Париж, 1969.

[Евфимий 1971] – Архимандрит Евфимий. Relatio religiae. — В журн.: Вестник РСХД №101—102. Париж, 1971.

[Зарубежье 2010] – Российское зарубежье во Франции. 1919—2000. — М., Наука, 2008—2010, в 4-х тт.

[Копировский 2008] – Копировский. А. Сестра Иоанна Рейтлингер. – «иконный живописец». — Газета КИФА №4(78), март 2008.

[Лебедев 2012] – Лебедев А. Скит в Муазне – Духовный заповедник. Интернет-публикация на блоге Казанского скита./http://ruskite-notredame-de-kazan.blogspot.fr/2012/07/blog-post.html#more.(дата обращения: 13.12.2016).

[Рейтлингер, каталог 2008] – Выставка работ Ю. Рейтлингер (Буклет Библ.-Фонда «Русское Зарубежье»), М., 2008.

[Тахо-Годи 1993] – Тахо-Годи А. А. Алексей Федорович Лосев – М., 1993.

[Шмеман 2005] – Шмеман А. Дневники [1973—1983]. — М., 2005, стр. 39.

[Эйкалович, 1973]– Эйкалович Г. Развёрнутый иероглиф. Памяти архимандрита Евфимия Вендта. — Вестник РСХД, №107 (1), 1973.

Примечания

  1. ↑ Уточним: в архив душеприказчицы Лосева Азы Алибековны Тахо-Годи рукопись поступила лишь в 1989 году. Тахо-Годи упоминает о ней в своей книге «Лосев» (серия ЖЗЛ), правда, с некоторой долей рассеянности: «Архимандрит Евфимий специально занимался «Философией имени» и написал на эту тему большой, очень сложный труд». А вот еще одно упоминание, там же, чуть ниже: «О. Евфимий в 1971 году в Вестнике Русского Студенческого Христианского движения (Вестник РСХД №101-102, 1971, Париж – Нью-Йорк, с. 36-44.) опубликовал статью, в которой смело поставил в один ряд о. П. Флоренского, о. С. Булгакова и А. Ф. Лосева, назвав их троих «учителями церкви».
  2. ↑ Сведения об учебном заведении, полученные от В. Н. Платоновой (Вендт), нуждаются в проверке. Согласно другим источникам [Байдин 2012], Григорий Вендт учился в московской Высшей инженерной школе и получил диплом инженера-механика.
  3. ↑ А. А. Тахо-Годи. Лосев. Серия ЖЗЛ, стр. 29.
  4. ↑ Митрополит Евлогий. Путь моей жизни. Воспоминания / Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной / Глава 21. Митрополит Православной Русской Церкви в Западной Европе / 5. Новые храмы и приходы. (Франция).
  5. ↑ По версии Н. П. Овтрахт – в Праге.
  6. ↑ Рукопись в 3-х томах, издание автора, машинопись, ротатор; 586 стр. + 94 (?) стр. приложений, в том числе История сооружения храма (приложение ко 2-му тому, 1970 год), с многочисленными иллюстрациями, вручную сделанными автором в каждом экземпляре, тираж 25 экз., Муазне, август 1969 - сентябрь 1972 гг. Далее в нашем тексте трактат для удобства будет обозначен Начертание.
  7. ↑ «Вестник РСХД» № 93 за 1969 год.
  8. ↑ «Вестник РСХД» № 101–102 за 1971 год (это был юбилейный выпуск к столетию со дня рождения о. Сергия Булгакова).
  9. ↑ «Мать Мария (Скобцова), 8 [20] декабря 1891, Рига – 31 марта 1945, концлагерь г. Равенсбрюк, Германия. Монахиня Константинопольского Патриархата. Поэтесса, мемуаристка, участница французского Сопротивления, основательница благотворительной организации «Православное Дело». Канонизирована Константинопольским Патриархатом как преподобномученица в 2004 году.
  10. ↑ Здесь неточность: в скиту о. Евфимий был духовником, сан игумена он получил в 1943 году.
  11. ↑ Мать Таисия (Т. Г. Карцева, 1896, Польша — 1995, Бюсси, Франция) — писатель-агиограф, отдаленная родственница Натальи Гончаровой-Пушкиной. В 1940-е годы она жила в Казанском скиту в Муазне, где духовником был архимандрит Евфимий (Вендт). В 1952 г. мать Таисия поступила в Покровский женский православный монастырь в местеч-ке Бюсси-ан-От, где написала фундаментальный труд «Жития русских святых» и книжечку воспоминаний «Светлые тени».
  12. ↑ В частности, о. Михаил Фирсовский, о. Авраамий Терешкович, мать Бландина (Оболенская), диакон Владимир Уваров и др. См.: «Российское зарубежье во Франции. 1919—2000». М., Наука, 2008—2010.
  13. ↑ Евлогий (Георгиевский), митрополит. «Путь моей жизни». Париж, 1947.
  14. ↑ Инок Григорий Круг (1906—1969) — иконописец парижской школы, представитель направления «богословия иконы». Учился в художественных школах Таллина и Тарту. С 1931 года — во Франции, сблизился с представителями русского символизма и авангарда (Сомов, Милиоти, Гончарова). Искусство иконописи воспринял у П. А. Федорова и инокини Иоанны (Рейтлингер). В 1948 году пострижен в монахи. Расписывал Трехсвятительский храм в Париже, церковь детского дома в Монжероне, церковь дома Н. А. Бердяева в Кламаре, Казанский храм в Муазне (по просьбе архимандрита Евфимия) и др.
  15. ↑ Иконостас построенной о. Евфимием церкви был составлен из икон, написанных сестрой Иоанной (в миру – Юлия Николаевна Рейтлингер). В 1920-е годы в Крыму Юлия Николаевна подружилась с сестрами Куртен; впоследствии, во Франции, эта дружба переросла в духовное сотрудничество. Мать Евдокия (Екатерина Куртен-Мещерякова; 1895-1977) в 1938 году основала Казанский скит в Муазне, а после войны стала игуменьей Покровского монастыря в Бюсси (1946). В Казанском скиту игуменьей была назначена мать Дорофея (сконч. в 1987), младшая из сестер Куртен. С 1921 года Юлия Рейтлингер жила в Праге, где познакомилась с о. Сергием Булгаковым и стала его духовной дочерью. Иконы она начала писать через несколько лет после переезда в Париж (1925). Мастерству Юлия Николаевна обучалась у Кирилла Михайловича Каткова (1905-1995), иконописца старообрядческой традиции, и у выдающегося французского художника Мориса Дени, который ставил целью возрождение средневековой церковной живописи современными художественными средствами. Ателье Мориса Дени она посещала вплоть до 1940 года. В 1935 году Юлия Рейтлингер, вслед за своей подругой Елизаветой Скобцовой (впоследствии – знаменитой матерью Марией, мученически погибшей в 1945 г. в Равенсбрюке и причисленной в 2002 г. к лику святых), приняла монашеский постриг. Как и мать Мария, новопостриженная инокиня Иоанна (имя она получила в честь св. пророка Иоанна Предтечи) осталась в миру, парадоксально обосновывая это решение: «Монастырь – нет; мое послушание – свободное творчество». Тем не менее, это не означало, разумеется, что монашество, как и вообще церковная традиция были для нее чем-то внешним. Культуролог и поэт Владимир Вейдле отмечал: «Во всех ее (т. е. сестры Иоанны – М. Б.) созданиях наличествуют оба условия, вне которых религиозное искусство одинаково невозможно: подлинное художественное творчество во всей его свободе и подлинная религиозная жизнь». В 1955 г. сестра Иоанна переехала в СССР. Местом жительства для нее был определен Ташкент, где она долгое время вынуждена была зарабатывать на хлеб ручной росписью платков. В 1960-е гг. происходит ее постепенное возвращение к иконописи, а затем и в церковь («Икона вернула меня в церковь», – вспоминала она впоследствии). Большое духовное утешение она получала от общения со свящ. Александром Менем, в регулярной переписке с которым состояла многие годы. Не соглашаясь с тем, что иконопись сводится к благочестивому ремеслу, сестра Иоанна, в отличие от архимандрита Зенона, требующего от иконописца «убить в себе художника», максимально акцентировала художественное начало в иконе. По ее глубокому убеждению, задача иконописца состоит в том, чтобы «узреть – и явить это видение». (Составлено с использованием источников: [Копировский 2008], [Рейтлингер, каталог 2008]).


Copyright © Михаил Богатырев


Info icon.png Данное произведение является собственностью своего правообладателя и представлено здесь исключительно в ознакомительных целях. Если правообладатель не согласен с публикацией, она будет удалена по первому требованию. / This work belongs to its legal owner and presented here for informational purposes only. If the owner does not agree with the publication, it will be removed upon request.


Источник — http://wikilivres.ru/index.php?title=Архимандрит_Евфимий._Часть_II_(Богатырев)&oldid=97166