Эти автобиографические заметки были написаны в разные годы в письмах к инициатору данной публикации, к которому автор, как правило, обращается в во втором лице. (Д. С.)
Краткая автобиография
(Из письма 9-12 октября 1982 года)
Первые сознательные годы прошли в г. Энгельсе (г. Покровске) на бойне, где дедушка работал ветврачом. Отца[1] своего я совсем не помню. Знаю, что он был врачом, но мама[2] отказалась с ним ехать в район, когда родились мы двое. Он с горя завербовался армейским врачом и, заболев тифом, выскочил из поезда (так рассказывали).
Вначале нас учили дома — приезжала учительница, мамина приятельница. Подготовила нас в первый класс, а потом дедушка купил дом в городе и мы переехали, и сразу пошли в школу во 2-ой класс. Мама стала работать аккомпаниатором в хор. кружке при ж-д. клубе. Она имела бесплатный ж.-д. билет для себя и для нас и мы с ней ездили на Украину в г. Чернигов, где жила бабушкина сестра. Один раз мы ездили по Волге на пароходе до Н. Новгорода (Горького) и обратно в Саратов (Энгельс).
Мы учились музыке у Анны Осиповны Кассиль (матери Льва Кассиля[3]) с 8 лет до 15.
В 1930 дедушка[4] был арестован (как специалист ветуправления), обвинён во вредительстве. Это были страшные, мрачные годы. В 1931 мы переехали в Саратов (мама продала дом и сумела купить квартиру в Саратове. Мы стали там учиться. Перед окончанием школы нас послали учительствовать но я стала работать в совхозе (в бухгалтерии), там где был сослан дедушка (около г. Уральска), и не поехала. Т. Катя и наша подруга Таня поехали в село, но сразу сбежали.
В 1932 дедушка был реабилитирован, и все стали жить в Саратове. В этом же году я поступила в Муз. училище, а т. Катя в Мед. институт. Училась я у Алевтины Михайловны Пасхаловой. Она очень много для меня сделала. После III курса я поехала в Москву и решила попробовать поступить в Консерваторию, и меня взяли. С трудом маме удалось взять мои документы из Саратовского училища, которое в том же 1935 году преобразовалось в Саратовскую Консерваторию.
В Москве мне не совсем повезло с педагогом. Наверное было бы лучше учиться у женщины, а я попала к проф. Сперанскому[5]. Он прекрасный был человек и меня любил, как дочь. В классе были в основном мужчины, я одна была студентка Консерватории в его классе, вторая училась в Училище при Консерватории. Он — бас, хорошо владел фортепиано. В общем, я много потеряла времени, стеснялась уйти от него. Только последний год я училась у Балановской, а после возвращения в Москву — у Мирзоевой по камерному классу. Дальше — уехала в Новосибирск…
В Новосибирске я тяжело заболела плевритом и 2 месяца пролежала в больнице.
Жила в гостинице вместе с Валей Берниковой, которая за мной ухаживала, как мать, благодаря ей у меня не стало последствий этого тяжёлого заболевания. Но Валя очень хотела устроить мою личную жизнь и только благодаря ей я познакомилась с новым солистом с некрасивой фамилией Сенькин. Она узнала, что у него неблагоприятные отношения с женой, что жена отказалась уехать из Москвы, но есть 7-летний ребёнок.
Мы полюбили друг друга, но я абсолютно не рассчитывала, что мы будем вместе и не хотела разбивать его семью. Летом в отпуск ни он, ни я не уезжали (с 9-го мая 1945 г. мы жили вместе в его квартире — маленькой комнате 6 метров). В 1946 по окончании театрального сезона мы уволились и уехали (он в Москву, а я в Саратов). Я очень тяжело переживала этот разрыв, и хотя он уверял, что мы будем вместе, но я в это не верила. Он приезжал в Саратов, понравился всем родным и знакомым. За это время он написал предложения (себя) во многие театры и вдруг получил приглашение в Пензу. Спел Ленского, понравился, и его пригласили работать. Взяли туда и меня, и снова наша "семья воссоединилась.
В 1947 году он окончательно порвал с женой и, хотя официально развод не оформил, но по исполнительному листу платил алименты на сына. Было нам очень тяжело материально, когда после расформирования Пензенского театра папа уехал в Минск, но там не был в штате театра (в 1948 г.) Я тоже не работала. В Минске после войны страшная была разруха, плохо с питанием. Жили в маленькой комнатке рядом с театром. Дверь выходила на лестничную клетку, огромное окно. Папа как мог утеплил дверь, но дуо нещадно. Ты заболел воспалением лёгких, совсем умирал. Если бы не пенициллин, который по блату достала администрация театра, то тебя бы не было. В то время Дима Кириченко (после Пензы) уехал работать в Улан-Удэ. Папа ему написал, и Дима расхвалил его до небес. И вот в конце февраля 1949 г. через весь Советский Союз мы отправились поездом в Улан Удэ. Тебе было 4 1/2 мес.
Папа сделал из консервной банки спиртовку и мы на ней на сухом спирте грели тебе всевозможное молоко. Вагон был общий, и надо было скрыть это от проводника. В общем, довезли тебя благополучно, и выглядел ты месяцев на 7 (хороший был пузырь).
В Улан-Удэ мы жили в гостинице, там же и Кириченко с женой и с ребёнком Мишей. Миша был месяца на 2 старше тебя. Мы вначале даже клали вас в одну кроватку. Но вскоре Миша умер, сильно его простудили. Многие говорили, что Клава (жена Димы) специально его простудила. Она была очень ревнивая и боялась отпустить от себя Диму на гастроли, а в апреле они должны были ехать на 3 месяца в Хабаровск, Владивосток и ещё куда-то). Похоронив ребёнка, она уехала с ними. А я, конечно, осталась с тобой в гостинице. В отсутствие папы поняла, что будет второй ребёнок. Советовали мне сделать аборт, но папа запретил, да я и сама не хотела убийства. В первый раз летом мы поехали в Москву (полетели), когда Юре было 1 1/2 года, а тебе около 2 1/2 в 1951 году. У тёти Кати была квартира у Красных Ворот. От неё мы поездом поехали в Саратов к бабушке. Папа был в это время на гастролях в Иркутске, Красноярске и Омске. Не помню как мы возвращались, но, конечно, поездом. Вернулись к началу учебного года, ведь я работала в Музыкальном училище.
А второй раз мы ехали (из Улан-Удэ в Москву) вместе с папой в 1954 году, когда папа уволился из театра. Вначале мы жили немного в Москве у т. Лёли на Сходне, а потом поехали в Саратов. Папа не мог сразу найти работу и только в 1955 г. получил приглашение во Фрунзе. Он поехал вперёд, а мы в середине сентября.
Наверное, дальше ты помнишь, что мы жили в маленькой времянку на ул. Ленина. Там ты вскоре заболел скарлатиной — вначале ты, а через несколько дней Юра. В больнице вы бегали, вместо того, чтобы лежать и, видимо, поэтому у тебя было осложнение на сердце. Вероятно, и головные боли, которые были у тебя — следствие осложнения после скарлатины.
Автобиографические заметки
(Из письма 10 июля 1994 года)
Дорогой Димочка! Папа давно начал писать свои воспоминания, а я никак не выберу времени. Такое ощущение, что я мало знаю о прошлом своей семьи. В своё время почему-то этим не интересовалась, а то могла бы расспросить маму, когда она была в твёрдой памяти.
Знаю, что дедушка (её отец) был ветврачом, имел 4-х детей. Мама была самой старшей. Он долго работал в г. Фатеже Курской губернии, где пользовался большим авторитетом и любовью. Но отцы города (черносотенцы) добились его увольнения, и он уехал в слободу Покровскую Сар. губернии (потом она стала — г. Покровск и г. Энгельс). Там мама встретила отца Смирнова Александра Петровича, который был стипендиатом Мед. Института. Сестра бабушки Анна Ефремовна Фрейдина материально помогала ему (она была врачом в селе Степном). Когда-то ей самой помогали учиться, и потому она хотела кого-нибудь отблагодарить[6] Её жребий пал на него. Она же его познакомила с мамой. Сначала за мамой ухаживал его старший брат — Леонид Петрович (юрист), но папа был красивее и моложе, и мама его предпочла. Мама в это время училась в Москве в инст. им Плеханова, кажется он назывался Коммерческим. Пришлось со II курса ей бросить Инст.
Мы с сестрой Катей родились 13 ноября (31 октября по старому стилю) 1914 года. Я родилась второй (через 2 ч. после неё) без признаков жизни, но в «сорочке». Не думали, что будет второй ребёнок. Вес был совсем маленький — 7 фунтов. Спросили у мамы и бабушки — нужно ли постараться оживить, они хотели этого непременно. После обливания горячей и холодной водой — я закричала. Таково было моё появление на свет.
Но началась война, и отец стал врачом в армии. Конечно, тогда белой армии[7] Потому от нас старались это скрыть. Папа нас видел совсем маленькими. Он хотел, чтоб мама с ним поехала куда-то в деревню, где он вначале работал врачом. Но бабушка и дедушка воспротивились этому. Он уехал один. Конечно, там не мог бы дать он такую жизнь, какой нас окружили. Дедушка работал врачом на бойне. У нас всегда было мясо, ни в чём семья не нуждалась. А в то время была разруха. Нам наняли даже 2-х нянь, для каждой отдельная, хотя были и мама, и бабушка. Мама в то время работала там же (на бойне) микроскописткой. 2 старших дяди — Ефрем и Леонид — были на фронте, оба в красной армии[8], а младший, Илья, жил дома, ему было лет 17.
Кажется, в 1919 году узнали о смерти отца. Говорили, что он заболел сыпным тифом и в горячке выскочил из идущего вагона.
Примерно в 1920-21 г. мама вышла замуж за финна Ивана Францевича Линдель, работающего тоже на бойне. Но это было страшное время. Он пил, устраивал дебоши. Мама даже однажды пыталась отравиться — её еле спасли. Он вместе с дедушкой купил дом в городе, мы переехали в 1923 г., дедушка стал работать в городе. Мама устроилась аккомпаниатором хорового кружка при ж.-д. клубе. Еле-еле удалось маме расторгнуть с ним брак. Он к счастью уехал и больше о себе не напоминал.
Мы пошли учиться сразу во 2-ой класс, т. к. за первый нас подготовила мамина приятельница, ходившая в её кружок (учительница). В это время дома у нас только были певицы (солисты маминого кружка), многие очень прилично пели. Начали петь и мы. А музыке начали учиться сначала у одной учительницы, которая отбила охоту заниматься. Позже нас мама перевела к Анне Осиповне Кассиль (матери писателя). У неё мы занимались долго, — до 1930 года.
В то время (кажется даже в 1929 г.) арестовали дедушку, он в это время был заместителем заведующего отдела земледелия, кажется, это так называлось в нашей нем. республике, а может быть, и министра. Обвинялся в падеже скота. Долго сидел он в Энгельсе, а потом перевели в Саратов. Отбывать наказание ему надо было около г. Уральска в животноводческом совхозе. Туда поехал он с бабушкой. В то же время в нашем городе ликвидировали школы полных лет обучения, оставили лишь 7-милетки. Мы окончили 7 классов и мама перевела нас в г. Саратов, там сеяла для нас комнату на троих (вместе с подругой Таней Моложаевой). Сама стала подыскивать квартиру или дом для себя. Она продала дом в Энгельсе и переехала в Саратовскую квартиру. Квартира без всяких удобств, в многонаселённом доме 12 комнат и проходная, служившая кухней). Её она купила. А у нас такой хороший был дом в Энгельсе, 5 комнат, кухня и комната для домработницы в полуподвальном помещении, прекрасные дворовые постройки — баня, сарай, 2 двора, колодец. У мамы ухоженный садик с цветником, огород во втором дворе.
В Саратове одно удобство — жили в центре города.
Но до того (покупки квартиры) я уехала к дедушке под Уральск, бросив школу. Устроилась там же в совхозе счетоводом. В это время мы были в 9-ом классе. Чтоб получить аттестат, нам надо было отработать в деревне учительницами. Катя с Таней было поехали, но убежали, даже не доехав. в эту глушь при страшном морозе.
В общем, какие-то документы нам всё же выдали, и Катя в 1932 г. поступила в Мед. институт, а я в Муз. училище.
Дедушку в 1931 г. реабилитировали, и мы вернулись все в Саратов.
Сейчас я хочу вернуться к прошлому, вспомнить и отрадное в нашем детстве.
Мама большое внимание уделяла нашим развлечениям в праздничные дни. Всегда очень весело и разнообразно праздновали ёлки, — дни Рождества и Новый Год. Устраивались представления — шились костюмы, репетировались спектакли. Участие принимали и наши подруги, их было довольно много.
Один спектакль мама даже сделала в городе публичный. Это была детская опера «Грибной переполох». Я играла и пела роль девочки Малаши, остальные все были грибы. Катя была Гриб-Боровик. Мне даже мама нашла вставной номер — арию, чтоб больше было пения. Это был мой первый публичный успех с шумными аплодисментами. Наверно я после этого решила стать певицей. Мама сама аккомпанировала, конечно, и репетировала. Вообще в маминой семье была популярна артистическая деятельность. Дедушка ещё в Фатеже слыл отличным артистом. Игрались пьесы Островского, Гамсуна, кажется, и Толстого. Дедушка играл главные роли, принимала участие и бабушка, и мама. В г. Покровске мамин брат — Илюша тоже в драмкружке познакомился со своей будущей женой Шурой Лесновой. Женился он в 22 года, а ей было 18. Мы впервые были на их свадьбе, ездили на рысаках в церковь. Нам было лет по 7.
Приятным воспоминанием осталась поездка по Волге. Мама, работая при ж.-д. клубе, имела бесплатный билет, и мы все отправились в путешествие до Н. Новгорода и обратно до Саратова. В одном купе были мы с мамой, в другом дедушка и бабушка. Какая обильная и красивая тогда была Волка! Столько было вкусной рыбы! На пристанях везде продавали копчёных стерлядей, это необыкновенно вкусная пища. В Казани ходили смотреть кремль, Купили нам там чудесные татарские комнатные туфли — бархатные с вышивкой. Это было, видимо, в 1926 году, нам было по 11 лет. Как раз в этот год в Покровске было страшное наводнение. Вода подошла к нашему дому, но не пошла выше, и наш дом оказался, как на острове. Наши друзья жили у нас — семья Чебан.
Вскоре мама перешла на счётную работу стала работать в Стат. управлении, позже стала экономистом. Так и работала до пенсии в разных учреждениях. В Саратове долгое время работала на заводе тоже экономистом. Дедушка по возвращении из ссылки работал ветврачом на рынке. Во время войны (кажется в 1942 году) попал под трамвай (висел на подножке и его сбило кучей кирпича, лежащего у трамвайной линии), прицепным вагоном ему отрезало ногу. Ниже колена сделали ему протез, но неудачный. Так и промучился он до смерти (умер в 1944 году). Я не писала о том, что в молодости он был очень интересным человеком, как внешне, так и умом и обаянием. Бабушка его ревновала всегда и, видимо, не без основания. он был весёлым и остроумным человеком. А бабушка была очень маленького роста и хромая. Она вскоре после свадьбы где-то в купальне зашибла колено. Каждый год ездила на лечение в Саки, но так и осталась хромой.
Это всё было отступлением в прошлое. Итак, в 1932 г. я поступила в Музтехникум (так раньше называлось училище), попала в класс Алевтины Михайловны Пасхаловой[9]. Она, будучи студентом Петербургской консерватории, была первой исполнительницей «Снегурочки» (Римский-Корсаков ей это поручил). Она меня очень любила и считала, что я очень на неё похожа. Она сама хорошо играла на ф-но, но у неё была постоянная концертмейстер, кот. тоже очень любила со мной заниматься. Я с листа читала ноты, сразу выучивала. Помню, что на I курсе прошла 33 произведения (я записывала). По всем предметам я занималась отлично. Очень любила историю музыки (так называлась музлитература) и сольфеджио. Курс у нас состоял из учащихся всех отделений (приём был очень маленьким) общеобразовательных дисциплин тогда не было. На II курсе я совмещала и и фортепианное отделение — занималась у проф. Радугина. Это был там (в Саратове) лучший педагог. Учась на III курсе, я принимала участие в оперной студии и пела партию Марфы в «Царской невесте». Эта студия была организована в Доме учителя и пригласил меня наш дирижёр.
