Хроника текущих событий/40/04
| ← вып. 40/3 | Хроника текущих событий — выпуск 40/4 | вып. 40/5 → |
You are reading ХРОНИКА ТЕКУЩИХ СОБЫТИЙ, ВЫПУСК 40, 20 мая 1976г.
headfile: XTC4000
previous file: XTC4003 ,
this flle: XTC4004 ,
Next file: XTC4005
СУД НАД МУСТАФОЙ ДЖЕМИЛЕВЫМ
Мустафа ДЖЕМИЛЕВ (АБДУЛДЖЕМИЛЬ) родился в ноябре 1943г. При выселении в мае 1944г. его семья - мать с четырьмя детьми (отец был на фронте) - попала в Узбекистан. В 1966г. Мустафу за участие в национальном движении исключили с 3 курса Ташкентского института ирригации и призвали в армию. Он заявил, что, не пользуясь правами гражданина, отказывается идти в армию, и был осужден на полтора года.
После лагеря ДЖЕМИЛЕВ продолжает активно участвовать в движении крымских татар. Включается в движении за права человека, в мае 1969г. входит в Инициативную группу (Хр.8,9). в сентябре - арест (Хр.10). В январе 1970г. его судили вместе с Ильей ГАБАЕМ по ст.190-1 в Ташкенте (Хр.12) и приговорили к 3 годам. В Самиздате недавно появилась книга "Шесть дней" - об этом суде.
13 мая 1974г., перед тридцатой годовщиной выселения, его по ложному обвинению арестовали на 15 суток. В результате голодовки ДЖЕМИЛЕВА выпустили раньше, но через месяц призвали на военные сборы. Будучи еще больным, он отказался и был 22 июня арестован и осужден на 1 год лагерей (Хр.32).
В Омском лагере УХ 16/3 против Мустафы было подготовлено новое дело по ст.190-1, и за 3 дня до освобождения его арестовали (Хр.37).
В сентябре следствие закончилось, и дело было передано в Омский облсуд. В октябре дело отправляется на доследование. На 17 декабря был назначен суд, но в тот же день отложен "из-за внезапной болезни судьи" (Хр.38).
Еще одна оттяжка.
С 25 декабря по 25 февраля дело находилось на проверке в Верховном суде РСФСР. Родственники Мустафы получили официальное удостоверение этого факта только в марте, в ответе Министерства юстиции на их заявление в адрес 25 съезда. Раньше в Верховном суде отрицали, что дело - у них (Хр.39), а в Омске судья АНОСОВ подтвердил это устно, но отказался сообщить какие-либо данные об отправке дела, "чтобы вы, - сказал он сестре Мустафы,- не могли на меня в Москве ссылаться". В письме из Министерства было сказано, что Омскому облсуду дано указание рассмотреть дело незамедлительно.
Тем не менее, суд был назначен только на 6 апреля, но снова отложен.
Накануне судья сказал брату и сестре ДЖЕМИЛЕВА, что суд состоится, и они вызвали больную мать. Утром 6 апреля приехавшие на процесс супруги САХАРОВЫ вручили АНОСОВУ свое заявление: просьбу допустить их в зал суда. АНОСОВ ответил, что заседание будет закрытым, согласно решению распорядительного заседания суда от 4 декабря. Он даже полистал том дела и нашел протокол (но не стал его показывать). "Но меня беспокоит отсутствие адвоката, - сказал АНОСОВ, - без него начинать не можем". (Адвокат ШВЕЙСКИЙ остался в Москве, так как накануне поздно вечером кто-то сказал ему по телефону, что суд откладывается).
Родственникам Мустафы, крайне встревоженным новый отсрочкой (шел 10-й месяц голодовки), АНОСОВ предложил либо вызвать ШВЕЙСКОГО, либо пригласить нового адвоката в Омске. За полчаса, которые понадобились, чтобы дозвониться в Москву и узнать, что ШВЕЙСКИЙ немедленно выедет, ситуация в суде изменилась. Из тюрьмы поступило сообщение, что там объявлен карантин, и АНОСОВ проводит молниеносное заседание:
- Встать. Суд идет. Ввиду карантина доставка подсудимого в суд невозможна. Слушание дела откладывается.
Приехавшие на суд требуют объяснений, но их обступают дружинники и милиционеры: "Освободите кабинет и приемную, не мешайте работать". Параллельно родственников увещевает появившийся возле кабинета АНОСОВА адвокат - кандидат на "вакансию" защитника ДЖЕМИЛЕВА. АНОСОВ категорически отказывает родным Мустафы в свидании и разрешает только письменные переговоры.
Начальник тюрьмы СУРОВ, доброжелательно беседуя с родственниками, пока они ждали ответа от Мустафы, уверял их, что ДЖЕМИЛЕВ еще крепок: "Я разрешаю ему самому ходить в библиотеку, и он залезает к верхним полкам". СУРОВ объяснил, почему сегодня утром санэпидемстанция предписала объявить карантин. В здании 1 апреля испортилась канализация, в двух-трех камерах была протечка, и при анализе нашли какие-то палочки.
Мустафа написал:
"Состояние здоровья довольно терпимое - я все еще
могу стоять на ногах, говорить и, кажется, не потерял
рассудок - это, видимо, и является причиной бесконечных
откладываний процесса. Начальник тюрьмы вчера говорил
мне, что суд отложили на 14 апреля - это ему сообщили из
суда еще до объявления карантина, так что карантин тут ни
при чем".
И далее:
"Большой привет Андрею Дмитриевичу, Елене
Георгиевне, Петру Григорьевичу, Зинаиде Михайловне, всем
друзьям и близким. Ваше внимание и забота обо мне
наполняют сердце благодарностью и дают мне силы выдержать
все до конца".
(В тот же день в Москве был отложен суд над ТВЕРДОХЛЕБОВЫМ. Канализация в Лефортове работала исправно, но заболел судья - см. наст. выпуск).
7 апреля адвокат имел свидание с ДЖЕМИЛЕВЫМ. Карантин был соблюден - на обоих надели белые халаты.
9 апреля адвокат получил телеграмму из облсуда: слушание дела назначено на 14 апреля, суд - открытый.
К этому дню в Омск снова съехались друзья и родные Мустафы, всего 16 человек.
Судебный процесс (14-15 апреля 1976г.)
Суд проходил под председательством Ю.И.АНОСОВА (председатель облсуда); народные заседатели - КОЛОБОВ и МЕЧНИК; государственный обвинитель - прокурор КАЛУЦКИЙ, защитник - адвокат ШВЕЙСКИЙ.
*****
Зал заседания был заранее заполнен людьми, которых провели через задние двери. В вестибюле начала суда ожидали родственники и друзья Мустафы. В 10 часов им сказали, что мест в зале нет и пропустят только ближайших родственников: мать Мустафы Махцуре МУСТАФАЕВУ, сестру Васфие ХАИРОВУ, братьев Асана и Анафи ДЖЕМИЛЕВЫХ. Оставшиеся в коридоре 12 человек продолжали настаивать на своем праве пройти на открытый суд. Милиционер и некие в штатском стали отталкивать их, энергично действуя руками. Тогда САХАРОВ ударил милиционера, а его жена Елена БОННЕР дала пощечину одному из штатских (он оказался комендантом суда). САХАРОВЫХ отвели в милицию. Там был составлен протокол. А.Д.САХАРОВ письменно извинился перед милиционером, отметив при этом беззаконие всей обстановки суда и, в частности, действий милиции.
(Один из "штатских" сказал крымским татарам на улице: "Ночью мы с вами иначе поговорим - длинным ножичком").
*****
В начале заседания адвокат заявляет три ходатайства:
1) Вызвать еще 12 свидетелей, в том числе некоторых корреспондентов ДЖЕМИЛЕВА, чьи письма приобщены к делу (письма прошли лагерную цензуру, но позже были изъяты у Мустафы). Вызов некоторых свидетелей мотивируется ненадежностью показаний "главного свидетеля обвинения" ДВОРЯНСКОГО.
2) Запросить из колонии личное дело ДВОРЯНСКОГО.
3) Запросить из следственного отдела прокуратуры недостающие листы уголовного дела (запрос о пропавших листах уже делался ранее судом, но прокуратура тогда ответила, что изъятые листы касались только ДВОРЯНСКОГО).
ДЖЕМИЛЕВ также ходатайствует о вызове 15 дополнительных свидетелей (частично - из списка адвоката) и просит разъяснить, является ли суд закрытым: "Если это открытый суд, то почему зал был заранее заполнен, а мои родственники и друзья остались на улице?" Судья отвечает, что суд - открытый, что он не знает, кто и как прошел в зал, что если кого-то не впустили, то лишь потому, что мест больше нет. Васфие: "Нас впустили по паспортам и только четверых". Судья: "Это меня не касается; и вас выведу, если не согласны и будете шуметь".
ДЖЕМИЛЕВ обвиняется, во-первых, в том, что, отбывая наказание в ИТК УХ 16/3 г. Омска, в разговорах с заключенным ДВОРЯНСКИМ распространял клеветнические измышления о том, что крымско-татарский национальный вопрос не решен и крымские татары не равноправны в СССР. Во-вторых, ДЖЕМИЛЕВ обвиняется в том, что он написал и распространил (или подготовил к распространению) клеветнические документы:
- письмо знакомому, Ильми АМЕТОВУ, содержащее критику одной журнальной статьи о крымских татарах (письмо было пропущено лагерной цензурой);
- проект "Декларации принципов крымско-татарского движения". Русский (арабскими буквами), татарский и английский тексты "Декларации" фигурируют в обвинительном заключении как три различных документа.
В качестве улик используются также полученные ДЖЕМИЛЕВЫМ в лагере письма и поздравительные открытки, в которых обвинение усматривает националистический дух, несомненно возникший под влиянием адресата.
*****
Вначале родные хорошо видят Мустафу: почерневшего, с перевязанной шеей (фурункулез); говорить и даже дышать ему больно. Иногда он привстает. Во время небольшого перерыва широкоплечий конвойный загораживает Мустафу. Мать и братья просят конвоир немного подвинуться - выкрики возмущенной "публики" и слова капитана, начальника конвоя: "За охрану отвечаю я, пусть стоит так. А вы - потише, а то вот суд вернется, выставим вас".
*****
Суд решает начать допросы с подсудимого, но ДЖЕМИЛЕВ отказывается давать показания первым.
Вызывают Владимира ДВОРЯНСКОГО. Ему 26 лет, получил 10 лет (в 1973г.) за убийство в драке человека, оскорбившего его сестру. Сидел в лагере под Барнаулом. Там писал жалобы на плохое обращение, просил перевести его в Узбекистан - по состоянию здоровья (у него нет одного легкого). В результате попал в Омск. Здесь ему "облегчили" группу инвалидности (утяжелив тем самым условия работы), он снова жаловался, снова сидел в карцере. Все это изложено в его письменных "Показаниях" от 11 февраля 1975г., переданных позднее на волю (Хр.37) и приобщенных к делу по просьбе адвоката. В "Показаниях" ДВОРЯНСКИЙ подробно рассказывает, как сотрудники КГБ и работники лагеря вербовали его в лжесвидетели против ДЖЕМИЛЕВА (Хр.37).
На суде ДВОРЯНСКИЙ сразу же отказался от своих показаний, данных им на следствии, заявив, что их вынудили у него угрозами: под нажимом следователя и работников "органов" он подписывал готовые тексты, а "собственноручные" заявления от 15 и 16 мая написал уже в изоляторе (последнее заявление и явилось официальным поводом для возбуждения дела). "Но ведь вас поместили в изолятор 16 мая, а первое заявление датировано 15-м", - сказал судья. ДВОРЯНСКИЙ повторил, что такое заявление, как от него требовали, он написал в ШИЗО.
В течение более чем трехчасового допроса ДВОРЯНСКОГО судья и прокурор безуспешно пытались убедить его вернуться к прежним показаниям. "Сейчас я говорю свободно, - сказал ДВОРЯНСКИЙ на суде, - а там сидело 5 человек, трое в штатском и двое из лагеря. Мне показывали фотографии отца и дочери, говорили: у тебя большой срок, ты можешь их никогда больше не увидеть. Я был у них в руках". Судья: "А сейчас вы считаете, что вышли из этих рук? За дачу ложных показаний на суде вам добавят два года". ДВОРЯНСКИЙ: "Сейчас я говорю правду, а ложные показания я давал тогда под нажимом". Прокурор: "Но в лагере ведь бывает прокурор по надзору. Жаловались вы ему, что вас шантажировали?" ДВОРЯНСКИЙ: "Прокурор по надзору сказал мне, что если я надумаю отказаться от показаний, мне лучше будет покончить с собой". ДВОРЯНСКИЙ сказал, что сам описал в "Показаниях" беседу от 11 февраля и сам переправил их на волю (здесь ДВОРЯНСКОГО перебил ДЖЕМИЛЕВ, сказав, что "Показания" переправлял он). Кроме угроз, как сказал ДВОРЯНСКИЙ, на него действовали и посулами: обещали перевод в Узбекистан, досрочное освобождение, устройство в университет.
После допроса ДВОРЯНСКОГО увели, хотя адвокат просил оставить его в зале.
Допрошенный следующим свидетель СОКОЛОВ показал: с ДЖЕМИЛЕВЫМ сам не общался, но хорошо знал еще по Барнаулу ДВОРЯНСКОГО. Там тот не интересовался политикой, не читал. А познакомившись с ДЖЕМИЛЕВЫМ, стал много читать, что-то писал. (ДВОРЯНСКИЙ конспектировал "в антисоветском духе" МАРКСА, ЭНГЕЛЬСА, ЛЕНИНА. Об этом, возможно, шла речь еще при допросе ДВОРЯНСКОГО). После встреч с ДЖЕМИЛЕВЫМ ДВОРЯНСКИЙ "нес всякую чушь" в бараке, вел антисоветские разговоры. Мустафа допрашивает СОКОЛОВА по его прежним показаниям, из которых следовало, что СОКОЛОВ подсматривал за ДВОРЯНСКИМ и какие-то его заметки сдал в оперчасть. "Это что - ваша обязанность отбирать написанное и сдавать?" СОКОЛОВ: "Что вы! Что вы! Что я - шпион?! Я просто взял и передал. Зачем ты меня мучаешь? Я и так весь вспотел".
По вопросу адвоката выяснилось, что вскоре после дачи показаний на следствии СОКОЛОВ был выпущен из лагеря на "вольное поселение" (ему оставалось еще 2 года из 12).
Заключенный ФЕДОТОВ, работавший в лагере чем-то вроде нарядчика, показал, что Мустафу по прибытии в лагерь назначили его помощником, но вскоре тот отказался от этой работы: совесть не позволяет; да и все равно начальство не будет держать на такой должности "политического".
Следующие два свидетеля - работники лагерной охраны, из числа проводивших обыск в рабочей комнате у ДЖЕМИЛЕВА 14 мая 1975г. Изъятые бумаги они не читали, часть из них вообще написана не по-русски. На вопрос прокурора, отрицал ли ДЖЕМИЛЕВ, что это его бумаги, отвечали: "Нет, он только просил пронумеровать их и составить опись. А мы сказали: зачем? Ведь мы при тебе отдаем все оперуполномоченному!" Адвокат: "Где был составлен протокол?" Свидетель: "Акт мы составили в оперчасти". Вопрос адвоката, известен ли свидетелю порядок производства обыска, судья снял. Этих двух свидетелей, в отличие от предыдущих, оставили в зале.
Были зачитаны показания МАРКОВА, бывшего начальника ДЖЕМИЛЕВА на производстве (умер до суда). МАРКОВ характеризовал ДЖЕМИЛЕВА положительно; показывал, что 14 мая ему предложили выйти из комнаты на время обыска; вернувшись, он увидел стопку бумаг, содержания их не знает.
Суд перешел к допросу подсудимого. Судья часто прерывал ДЖЕМИЛЕВА (особенно, когда тот говорил, что органы КГБ специально готовили против него новое дело), требовал объяснений только по материалам обвинения, по показаниям ДВОРЯНСКОГО на следствии, по документам. Мустафа прокомментировал некоторые конкретные сведения, якобы почерпнутые ДВОРЯНСКИМ из разговоров с ним. "ДЖЕМИЛЕВ был связан с САХАРОВЫМ, СОЛЖЕНИЦЫНЫМ, ГРИГОРЕНКО - бывшими белогвардейцами". ДЖЕМИЛЕВ: "ГРИГОРЕНКО во времена "белогвардейцев" было 8 лет, а САХАРОВУ и СОЛЖЕНИЦЫНУ и того меньше". "ДЖЕМИЛЕВ восхвалял ГАСПРИНСКОГО, его антисоветские, антирусские взгляды". ДЖЕМИЛЕВ: "ГАСПРИНСКИЙ (крымско-татарский писатель-просветитель, много переводивший русскую литературу) умер в 1914 году".
"Почему, - спросил судья, - вы не давали показаний на предварительном следствии, не заявили следователю ГУСЕЛЬНИКОВОЙ, что показания ДВОРЯНСКОГО ложны? Следствие занялось бы этим". "ГУСЕЛЬНИКОВУ я вообще считаю уголовным преступником". Прокурор: "Я знаю ГУСЕЛЬНИКОВУ 15 лет, могу поручиться". Судья: "Поручительства и не нужны! Мы не будем дебатировать этот вопрос".
Отвечая на один из основных пунктов обвинения - по поводу "вымысла о существовании национального вопроса", Мустафа сказал: "Этот вопрос возник, когда весь наш народ выселили в 1944 году". Судья: "Никакого национального вопроса у нас нет. А в 1944 году весь мир аплодировал победному шествию Красной Армии". ДЖЕМИЛЕВ: "Победное шествие не помешало депортации крымско-татарского народа, внесшего свой вклад в победу". Судья: "Но вы знаете ведь мотивы Указа 1944 года!" Адвокат: "Считаю обсуждение этого Указа неуместным. В 1956 году выселение было признано неправильным и осуждено". ДЖЕМИЛЕВ: "Национальный вопрос у нас всегда считался решенным, несогласных с этим всегда изолировали. Но, признав в 1956 году, что огульные обвинения целого народа несправедливы, признали тем самым, что проблема была. Тогда сняли гласный надзор и заявили, что теперь-то уж вопрос решен. Но в 1967 году вышел новый Указ о крымских татарах - значит, и с 1956 по 1967 год проблема оставалась. Я считаю, что проблема не решена и сейчас, и мое мнение есть мое мнение, а не преступление. Для меня, крымского татарина, вопрос будет стоять, пока мы не вернемся на родину". Судья: "Вопрос давно решен. Вот свидетели, которых вы просили вызвать (читает фамилии и адреса), - все они из Крыма". ДЖЕМИЛЕВ: "Вызвали бы вы их, они бы рассказали, сколько лет они обивали пороги, мытарствовали, жили без прописки, как их выгоняли. Так вся нация вернуться в Крым не может". Судья: "А вот меня тоже, например, в Москве не пропишут. Да и в Омске многие обивают пороги. Существуют же нормы! Это - не национальный вопрос".
По поводу изъятой у него "Декларации" ДЖЕМИЛЕВ пояснил, что это черновики, проект, незаконченное изложение его взглядов. "Поскольку для меня национальная проблема существует, а отрабатывал свои мысли о ней". Это не три документа, а один - на разных языках; разночтения, наличие которых дало обвинению повод говорить о трех разных текстах, объясняются неточностями перевода. На суде ДЖЕМИЛЕВУ удалось продемонстрировать, что переводчица (она присутствовала в зале) приняла его татарский текст за турецкий, так как он пользовался латинских алфавитом, а не официально принятым русским. Значения некоторых слов в этих, вообще-то близких, языках совершенно различны, и ДЖЕМИЛЕВ привел примеры ошибок перевода. Перевод на английский он сделал для упражнения в языке.
В одной из статей "Декларации" говорится, что крымско-татарское национальное движение должно действовать в рамках советской законности, при этом в случае отказа правительства от справедливого решения вопроса вправе обращаться в международные организации. ДЖЕМИЛЕВ подтвердил: он считает, что если Советский Союз подписал Декларацию прав человека и международные соглашения, то можно требовать их выполнения. Судья снова сказал, что национальный вопрос у нас решен и, если правительство не находит нужным принимать те или иные решения, это не может обсуждаться в каких-то международных организациях; обращаться туда значит, клеветать на наш строй. Это наши внутренние дела, и мы никому не позволим в них вмешиваться. "Мы не всякие международные соглашения признаем". ДЖЕМИЛЕВ: "Там говорится о тех соглашениях, которые наше правительство подписало".
Разбирая еще один принцип крымско-татарского национального движения, записанный в "Декларации": "Участником движения можно быть независимо от политических убеждений и места жительства", судья сказал: "Значит, и коммунист может участвовать, и фашист?" ДЖЕМИЛЕВ: "Зачем же такие крайности? Конечно, какие-то оговорки можно сделать. Но это ведь не окончательный текст".
Прокурор: "Вы утверждаете, что это только черновик. Собирались ли вы закончить и распространить этот документ?" ДЖЕМИЛЕВ ответил, что если бы он закончил текст и продумал все до конца, то, возможно, стал бы показывать его другим лицам. Отвечая на вопрос адвоката, ДЖЕМИЛЕВ сказал, что в лагере никто не читал "Декларацию" и не мог прочитать: даже русский текст ее был написал арабскими буквами.
Мустафа в письме АМЕТОВУ назвал статью Б.ГАФАРОВА лживой. Судья: "Эта статья опубликована издательством "Наука". Вы порочтите официальное советское учреждение". ДЖЕМИЛЕВ: "В статье написано, что крымские татары живут, в основном, в Крыму, а по нашим данным в 67-68 годах, после Указа, в Крым приехало 12 тысяч человек, а смогли там остаться..." Судья: "Что это за ваши данные?! Статистику могут вести только государственные органы. Кто вам дал право собирать статистические данные?" ДЖЕМИЛЕВ: "Во всяком случае, это не запрещено и не является преступлением". Судья: "Частным лицам перепись проводить не разрешается".
Прерывая ДЖЕМИЛЕВА, судья несколько раз говорил ему, что трибуну ему дали не для агитации. На одно из таких замечаний Мустафа ответил: "Кого же агитировать? Здесь публика вся ваша, моих родственников всего четверо". Судья: "Я эту публику не знаю. Они сами пришли".
В начале заседания 15 апреля защитник и подсудимый заявили новые ходатайства. Адвокат просит, во-первых, приобщить к делу письмо ДВОРЯНСКОГО Алиму МУЗАФАРОВУ от 13 июля 1975 года. Там ДВОРЯНСКИЙ сообщает об аресте и голодовке ДЖЕМИЛЕВА и, кроме того, пишет, что есть документы, показывающие, что дело спровоцировано. Второе ходатайство - запросить из ИТК в Барнауле библиотечный формуляр ДВОРЯНСКОГО, чтобы установить, что он уже там читал те книги, к которым он делал, согласно обвинению, заметки предосудительного содержания под влиянием ДЖЕМИЛЕВА. Адвокат просит также запросить записи ДВОРЯНСКОГО из его личного дела (по-видимому, те, которые были сданы в оперчасть СОКОЛОВЫМ).
ДЖЕМИЛЕВ просит вызвать свидетелей: 1) заключенного СЕРГЕЕВА, который, по словам СОКОЛОВА, слышал антисоветские высказывания ДВОРЯНСКОГО, вызванные его общением с ДЖЕМИЛЕВЫМ; 2) кандидата филологических наук Басыра ГАФАРОВА, профессора Решида МУЗАФАРОВА, писателя Эшрефи ШАМИЛЬ-ЗАДЕ, которые могли бы дать показания о положении языка и литературы крымских татар, так как он, ДЖЕМИЛЕВ, обвиняется в клевете по этим вопросам; 3) Решата и Зеру ДЖЕМИЛЕВЫХ, Айше СЕЙТМУРАТОВУ, Ремзи АБЛАЕВА, Гульнар СЕЙДАЛИЕВУ для дачи показаний о прописке в Крыму. "За этими свидетелями далеко ходить не надо, - сказал Мустафа, - они здесь".
Ходатайство о письме ДВОРЯНСКОГО было удовлетворено, остальные суд отклонил. Было сказано, что сам факт существования ученых и писателей - крымских татар доказывает, что никакой дискриминации нет.
В обвинительной речи прокурор КАЛУЦКИЙ сказал, что ДВОРЯНСКИЙ на предварительном следствии дал правильные показания, но ДЖЕМИЛЕВ его обработал, и поэтому на суде он их отрицал, возводя при этом поклеп на следственные органы и прокурора по надзору. Обвинитель называл ДЖЕМИЛЕВА аморальным человеком, закоренелым и неисправным преступником. Утверждение ДЖЕМИЛЕВА о том, что текст "Декларации" - не окончательный, он опровергал таким рассуждением: "Там есть пункт о членстве в организации, а об этом говорят в последнюю очередь. Значит, этот документ оформленный, готовый к распространению". ДЖЕМИЛЕВ призывает к объединению всех татар, живших ранее в Крыму, в том числе и фашистов; в тексте он не делал оговорки, о которой говорил на суде. Он призывает организовать компанию протеста, призывает к вмешательству во внутренние дела, т.е. к неподчинению и борьбе с советской властью.
ДЖЕМИЛЕВ называет неправильными действия советского государства в 1944 году, когда весь мир прославлял победы советского народа.
Прокурор потребовал трех лет строгого режима для ДЖЕМИЛЕВА.
Кроме того, он потребовал привлечь ДВОРЯНСКОГО к уголовной ответственности за дачу ложных показаний на суде.
Адвокат ШВЕЙСКИЙ в защитительной речи сказал, что при рассмотрении этого дела неизбежно приходится говорить о национальном вопросе. Этот вопрос для нашей многонациональной страны особенно важен, и приговор должен укрепить дружбу народов. Он, адвокат, не будет отстаивать взгляды своего подзащитного, так как окажется тогда его единомышленником, каковым он не является. Но он не может встать на точку зрения обвинения, чтобы не быть вторым обвинителем.
Свою задачу он видит в анализе только правовой стороны дела: доказывают ли факты обвинение в распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй. Обвинение в устном распространении опирается только на показания ДВОРЯНСКОГО, в которых о клеветнических высказываниях ДЖЕМИЛЕВА говорилось в общей форме, без конкретизации. Адвокат выразил убеждение, что отказ ДВОРЯНСКОГО от прежних показаний был искренним. Но объективно все показания ДВОРЯНСКОГО - и на суде, и на предварительном следствии - должны быть отброшены как недостоверные либо надо исследовать противоречия в них и проверить методы следствия.
Документы, написанные ДЖЕМИЛЕВЫМ, не распространялись. Это видно уже из способа, каким они исполнены. Адвокат отверг версию обвинения, что ДЖЕМИЛЕВ писал их "шифровано" для сокрытия преступления. Для следствия нетрудно перевести или прочитать текст, но эта форма предупреждала случайное распространение. Объяснение ДЖЕМИЛЕВА, что имеющийся текст не предназначен для распространения, ничем не опровергается.
Адвокат процитировал опубликованную статью, где сказано, что критика отдельных мероприятий правительства не подпадает под действие ст.190-1. У ДЖЕМИЛЕВА может быть и неправильное мнение о том, решена ли крымско-татарская проблема или нет, но это - его убеждение, а не измышление. Оно могло сложиться по разным причинам, например, потому, что, долго находясь в изоляции, он не знал действительного положения.
Письмо к АМЕТОВУ - это элементарная полемика с журнальной статьей.
В октябре суд отправил дело на доследование ввиду неполноты следствия и недостаточной конкретизации обвинения. Новых фактов, однако, выявлено не было. В действиях ДЖЕМИЛЕВА нет состава преступления. Адвокат считает обвинение не доказанным и просит суд вынести оправдательный приговор.
Последнее слово ДЖЕМИЛЕВА
"Моя судьба связана с судьбой моего народа, выселенного в 1944 году". Судья перебивает: "Мы сейчас обсуждаем не это". Судья и дальше перебивал Мустафу, пытавшегося сказать о предыдущих своих процессах и их связи с нынешним. Асан крикнул из зала: "Это последнее слово. Что же вы перебиваете?" Судья приказывает Асану выйти, к нему подходят два милиционера. Выдворение Асана вызвало бурное возмущение за дверями суда. Как и накануне, порядок наводят грубой силой. Когда из-за шума речь Мустафы была приостановлена, Васфие сказала по-татарски: "Это наши друзья. Самый громкий голос - это "шакер" (т.е. "сахар"). Судья приказал ей выйти "за подсказку", но она категорически отказалась. Ее выволокли из зала, и тут снова Сахаров ударил кого-то из охраны. Мать Мустафы в слезах сама выходит из зала. Она кричит по-русски и по-татарски: "Убийцы! Даже последнего слова моему сыну не дали. Он десять месяцев голодает, он не может говорить, а вы его перебиваете".
Судья объявляет 15-минутный перерыв, во время которого всех выталкивают из вестибюля на улицу. САХАРОВА и БОННЕР (которую перед этим отвели в милицейскую комнату в здании суда) увозят в отделение милиции. Там врач, осмотревший БОННЕР по ее настоянию, засвидетельствовал кровоподтеки.
После перерыва судья снова предупреждает ДЖЕМИЛЕВА: "Не занимайтесь агитацией".
Мустафа отвечает: "Какая уж агитация, в зале - один мой брат". (Васфие и Асана в зал не пустили, мать была не в состоянии пойти).
ДЖЕМИЛЕВ продолжает речь.
"Я не хотел участвовать в этом процессе, потому что приговоры выносятся заранее, независимо от доказательств. Но затем я решил принять участие в суде, чтобы нельзя было сказать, что я косвенно признал свою вину, не имея аргументов для опровержения обвинения.
Обвинение строилось на показаниях ДВОРЯНСКОГО. Он здесь отверг их как подписанные в результате шантажа и угроз. Казалось бы, обвинение должно этим встревожиться, заняться расследованием, чтобы не допускать подобных акций в отношении других заключенных. Но для этого надо иметь честность и гражданское мужество".
Судья: "Вы оскорбляете обвинителя".
ДЖЕМИЛЕВ: "А меня оскорблял обвинитель - это ничего?"
Судья: "Вас никто не оскорблял. Предупреждаю, вы будете лишены слова".
ДЖЕМИЛЕВ: "У нас свойственно преувеличивать роль личности в истории. Со мной расправляются, думая, что я играю особую роль в движении. Правда, обвинитель изображал меня одиночкой, делая вид, что никакого движения не существует. Но мое место займут другие, может быть, они более правильно поведут себя.
На все время лишения свободы я продолжаю голодовку. Я иду на эту крайнюю меру, чтобы подобные расправы не повторились с другими.
Я не жду от суда гуманности. Мне нужна не гуманность, а справедливость".
Приговор суда полностью воспроизводит обвинительное заключение по всем эпизодам, включая инкриминирование ДЖЕМИЛЕВУ трех "Деклараций". В качестве доказательства добавлено, что в список 15 свидетелей, предложенный ДЖЕМИЛЕВЫМ, входят татары, ныне проживающие в Крыму. Вина ДЖЕМИЛЕВА доказывается показаниями ДВОРЯНСКОГО на следствии. Его отказ от них объявлен ложным и опровергнутым его допросом, показаниями других свидетелей и подсудимого.
ДЖЕМИЛЕВ, сказано в приговоре, будучи трижды судим, не встал на путь исправления.
Суд приговорил ДЖЕМИЛЕВА к двум с половиной годам заключения в ИТК строгого режима.
Суд вынес также частное определение о возбуждении против ДВОРЯНСКОГО уголовного дела о "даче ложных показаний на суде".
*****
В тот же день родственникам Мустафы (всем вместе) дали свидание. Перед свиданием они разговаривали с заместителем начальника тюрьмы РАДЧЕНКО о выходе Мустафы из голодовки, если он согласится прекратить ее. РАДЧЕНКО обещал медицинское наблюдение, диету, тихую камеру, в любое время передачи, включая соки, необходимые для выхода из голодовки.
Свидание шло через двойную стеклянную перегородку. Родственники сказали Мустафе, что все его друзья, и среди них семья ГРИГОРЕНКО и семья САХАРОВА, просят его снять голодовку. Сделано все, чтобы дело стало достоянием гласности. Снятие голодовки облегчит и кассацию. Мать особенно уговаривала Мустафу - за себя и от имени его больного отца.
Мустафа согласился снять голодовку.
Начальник тюрьмы СУРОВ подтвердил обещание РАДЧЕНКО поместить ДЖЕМИЛЕВА по его выбору в одиночную камеру или в камеру с "тихими стариками", а не в обычную, где "уголовщина и возможны всякие эксцессы".
В конце апреля Е.Г.БОННЭР получила обратно посылку с соками, отправленную Мустафе, с наклейкой: "Возвращено. Не являетесь родственником". (Такое ограничение не предусмотрено законом и беспрецедентно).
Есть опасения, что в случае подтверждения приговора в кассационной инстанции ДЖЕМИЛЕВ возобновит голодовку.
Протесты. Обращения
К женщинам мира
Мой сын Мустафа ДЖЕМИЛЕВ осужден в пятый раз. Первый
раз без всякого суда он был приговорен со всем нашим
крымско-татарским народом к выселению с родины...
С малых лет Мустафа мечтал вместе со своим народом
вернуться на родину отцов. Этому он посвятил всю свою
жизнь... Я была на заседании суда в Омске... я сама
видела, что все обвинения и весь суд построены на лжи и
что единственная цель суда - расправиться с сыном за его
любовь к нашему народу.
Ничего, кроме мести, на этом суде не было...
Помогите мне спасти моего сына!
Махцуре МУСТАФАЕВА-ДЖЕМИЛЕВА
Узбекская ССР, Сыр-Дарьинская обл.,
г. Гулистан, Октябрьская ул., 16
*****
Известный историк Александр НЕКРИЧ опубликовал 17 апреля заявление для печати "Смеем ли мы молчать?"
"...Крымский татарин ДЖЕМИЛЕВ отдал многие годы
своей жизни борьбе за восстановление гражданских прав
крымско-татарского народа и возвращение его на
историческую родину в Крым, откуда крымские татары были
насильственно депортированы в мае 1944г. Хотя
незаконность этого акта была позднее признана советским
правительством и формально все права крымских татар были
восстановлены, им не дают жить на земле своих отцов..."
НЕКРИЧ говорит о том, что "ДЖЕМИЛЕВА боятся выпустить на свободу", о ложных обвинениях и "духе произвола и человеконенавистничества" вокруг судебного разбирательства.
"...Я обращаюсь ко всем людям, считающим себя
порядочными:
Не закрывайте глаза на творящиеся произвол и
беззаконие.
И я спрашиваю вас: "Смеем ли мы молчать?!"
Я обращаюсь прежде всего к своим коллегам,
историкам в СССР и за рубежом, к историкам, которые по
своему профессиональному долгу обязаны поддерживать
огонь истины, зажженный Прометеем:
Встанем на защиту ДЖЕМИЛЕВА, БУКОВСКОГО, СУПЕРФИНА,
КОВАЛЕВА и других, томящихся в заключении за свои
убеждения. Будем бороться за амнистию политическим
заключенным во всем мире, но прежде всего в своей
собственной стране.
Сегодня нужно спасти ДЖЕМИЛЕВА. В этом наш долг,
человеческий и профессиональный.
И отрешимся от постыдного молчания".
*****
Лев КОПЕЛЕВ в статье-обращении "Спасти Мустафу ДЖЕМИЛЕВА!" (22 апреля) пишет о прежних и о последнем суде над ДЖЕМИЛЕВЫМ. Он заявляет:
"Чудовищный приговор должен быть отменен, чтобы
спасти жизнь Мустафы ДЖЕМИЛЕВА, чтобы избавить всех нас -
его соотечественников и сограждан - от позорной вины".
КОПЕЛЕВ называет имена людей, осужденных в последние годы "вопреки Конституции СССР", и отмечает, что соблюдение внешних форм правосудия (по сравнению со сталинскими "тройками") не спасает от произвола и беззакония.
"Неужели исполнители репрессий и те пропагандисты,
литераторы и прочие, которые пытаются их оправдать, - не
понимают, что они доказывают лишь свое неверие в силы
советского государства и в убедительность идей, якобы ими
защищаемых?"
КОПЕЛЕВ призывает легальными и мирными средствами добиваться гласности и настоящей свободы слова, требовать амнистии.
"Только так можно воспрепятствовать упрямым
"наследникам СТАЛИНА", нерадивым и бессовестным
чиновникам, нарушать наши гражданские права и подвергать
людей страданиям, подобным тем, какие сейчас испытывает
Мустафа ДЖЕМИЛЕВ".
*****
П.Г.ГРИГОРЕНКО и А.Д.САХАРОВ сделали 18 мая заявление, призывающее защитить Владимира ДВОРЯНСКОГО. В заявлении изложена история вовлечения ДВОРЯНСКОГО - посулами, угрозами, наказаниями - в дело ДЖЕМИЛЕВА в качестве сначала доносчика, а затем - свидетеля.
"Определение суда - расправа за честность, за то,
что человек, оболгавший товарища по заключению, раскаялся
в содеянном и нашел мужество сознаться во лжи. Суд хочет
создать прецедент расправы над теми, кто не захочет лгать
по велению карательных органов. Суд передает беззащитного
заключенного в руки тех, кто принудил его к даче нужных
следствию ложных показаний. Особенно следует опасаться
физической расправы над ДВОРЯНСКИМ руками уголовников.
Мы призываем защитить Владимира ДВОРЯНСКОГО!"
*****
П.Г.ГРИГОРЕНКО. Заявление для печати и радио. 18 мая 1976г.
Это заявление или, скорее, статья выражает не только отношение автора к "делу ДЖЕМИЛЕВА". Сообщается, что в 1968-69гг. Мустафа завершил исторический труд, изъятый КГБ и не увидевший свет. П.Г.ГРИГОРЕНКО, опираясь на изложение этой работы, фактически сделанное Мустафой на суде 1970г., дает очерк истории крымских татар с древних времен. Здесь же описано, со многими цифровыми данными, и выселение из Крыма, и нынешнее положение нации. Отношение государства к требованию 850-тысячного народа автономного национального существования на своей родине автор сопоставляет с демонстрацией уважения к зарубежным малым нациям.
"Во всяком случае, отношение советского
правительства к крымским татарам ни в коей мере не
соответствует духу Хельсинки. И народы Европы не должны с
этим мириться. А особенно это относится к малым народам.
Если они теперь не встанут на защиту крымских татар, то в
будущем они сами могут оказаться в сходном положении.
Приглянутся, например, кому-нибудь швейцарские горы и
долины, и появятся вместо швейцарцев немцы, французы,
итальянцы, ранее проживавшие в Швейцарии".
*****
Группа содействия выполнению Хельсинских соглашений (см. наст. выпуск) составила документ о нарушении гуманитарных статей Заключительного Акта Европейского Совещания в "деле ДЖЕМИЛЕВА".
*****
149 человек подписали следующее заявление.
В защиту Мустафы ДЖЕМИЛЕВА
Судебный процесс 14-15 апреля 1976г. над Мустафой
ДЖЕМИЛЕВЫМ в г. Омске продемонстрировал циничное
пренебрежение законом со стороны властей - даже в
пределах тех антиконституционных статей Уголовного
кодекса, по которым судят советских инакомыслящих и
борцов за гражданские права. ДЖЕМИЛЕВ уже пробыл в
лагерях 7 лет. Упорное стремление властей любой ценой
продлить его заключение, способы, которыми пытались
подготовить лжесвидетельства, бесцеремонность, с которой
суд игнорировал указание адвоката на полное отсутствие
состава преступления, - все это свидетельствует о
живучести сталинских методов расправы над неугодными
людьми.
После 10 месяцев голодовки-протеста против
фальсифицированных обвинений осуждение М.ДЖЕМИЛЕВА на 2,5
года строгого режима может оказаться равнозначным
смертному приговору. Мы обращаемся к мировой
общественности и, в частности, к мусульманским лидерам с
просьбой решительно выступить в защиту ДЖЕМИЛЕВА.
Одновременно мы считаем необходимым еще раз привлечь
внимание к проблеме крымских татар.
В опасном положении оказался теперь главный и
практически единственный свидетель обвинения -
заключенный Владимир ДВОРЯНСКИЙ. Он отказался в суде от
данных им ранее ложных показаний, несмотря на давление
судьи и прокурора. Он заявил, что показания, подписанные
им в ходе следствия, были результатом давления и угроз.
Мы требуем полного пересмотра дела и освобождения
Мустафы ДЖЕМИЛЕВА.
*****
Протест против нового приговора ДЖЕМИЛЕВУ, адресованный партийным и правительственным органам, подписали около 1600 крымских татар, живущих в Средней Азии, и свыше 800 - из Крыма и ближайших районов.
Статью Л.К.ЧУКОВСКОЙ "Хроника" публикует полностью.
Лицо бесчеловечья
14 апреля 1976 года в городе Омске судили Мустафу
ДЖЕМИЛЕВА.
Почему в Омске ? Потому, что последний свой срок
Мустафа отбывал в лагере неподалеку от Омска. Это раз.
Потому, что Омск - город, представляющий большие удобства
для проведения суда: он крепко-накрепко закрыт для
иностранцев. Это два. Тут, вдали от корреспондентского
глаза, сподручнее производить отбор: кого - впустить,
кого - оставить за дверью. Подобная сортировка
производится у нас во всех городах, хотя бы и в Москве;
но в Москве - шуму не оберешься, а в Омске?... Кого там
заботит татарин Мустафа ДЖЕМИЛЕВ? Он такой же чужак среди
тамошних жителей, как тайге вокруг Омска чужды кипарисы.
Однако в полном беззвучии и безлюдии процесс Мустафы
ДЖЕМИЛЕВА провести не удалось даже в Омске. Недаром
четверть своей жизни прожил Мустафа в тюрьме и лагере (8
лет, а ему 33!). Трижды откладывался суд, и трижды за
тысячи километров прилетали в Омск его сородичи и друзья.
Прилетели и в четвертый раз - из Узбекистана, с Украины,
а двое - из Москвы.
Всего 16 человек.
Но мест для них в зале суда не нашлось.
Сначала не пустили никого, потом только ближайших
родственников, да и то не на все время суда.
Подумайте сами: к чему вообще на суде родные и
друзья подсудимого? Это не та публика, в которой
нуждается суд. Отойдите, граждане, не мешайте работать!
Граждане, зал не резиновый! На всех не напасешься! Сами
видите, сколько народу! (Суд-то ведь у нас не
какой-нибудь, а открытый, публичный. Как же без публики?
Мы закон соблюдаем. Заблаговременно с черного хода
введена в зал своя родная, особая, отборная публика...)
Приезжие? Посидят за дверью. Мать? Ну, мать,
пожалуй, пустим, она, конечно, мать, а мы, конечно,
гуманисты. Как же это - мать не пустить? Разве можно?
Когда надо - пустим, когда надо - выведем. Ну, ладно уж,
братьев и сестру. Остальные за дверью. А начнут
фордыбачиться - им уготованы синяки и прогулка в милицию.
Мешают суду работать. Та же заблаговременная публика и
руки скрутит, и по коридору проволочит. Умельцы.
Профессионалы. Для них это дело привычное.
...Почему я пишу о процессе Мустафы ДЖЕМИЛЕВА?
Надеюсь ли помочь ему? Нет. Но на этом суде с такой
очевидностью являют себя черты бесчеловечья, что не
запечатлеть их грешно.
Начинаю с конца. Священное право каждого
подсудимого, кто бы он ни был, - выговорить свое
последнее слово. В последний раз обратиться к уму и
сердцу людей, воззвать к их чувству справедливости, долга
и чести. Право подсудимого на последнюю речь, длинную или
короткую, сохраняется законом во всех странах мира.
Охраняется оно и советским законом. На бумаге. В
действительности же редко получает подсудимый возможность
произнести свою речь до конца. В особенности в тех
случаях, когда занят он не опровержением хитросплетенных
кляуз, а обосновывает в последней речи суть своей мысли,
причину причин своих действий.
Судья не дал Мустафе ДЖЕМИЛЕВУ произнести последнее
слово. А между тем обрывать Мустафу - это не только
преступление против закона, но и преступление против
человечности.
ДЖЕМИЛЕВ предстал перед судом после 10 месяцев
голодовки. "Предстал" тут не совсем уместное обозначение:
стоять у него не было сил. Отвечая на вопросы судьи,
прокурора, защитника, он кое-как поднимался со скамьи
подсудимых: поддерживали его с двух сторон конвоиры. Но
еще труднее, чем стоять, было ему говорить. Он шевелил
губами и шелестел. Каждое слово - пытка, потому что в
течение 10 месяцев его, чтобы он не умер от голода,
насильно кормили через зонд, а зонд, ежедневно
вставляемый в горло, не может не поцарапать гортань. К
тому же Мустафа тяжко болен: болезнь сердца, болезнь
желудка, атрофия печени.
А у судьи - атрофия человеческих чувств. Он - тот
сытый, который не разумеет голодного; тот здоровый,
который не разумеет больного; тот судья, чье судейское
кресло прочно, всеми четырьмя ногами оперто на помост
КГБ; он - тот бесчеловечный, кто способен спокойно
оборвать последнее слово подсудимого, зная, что оно, быть
может, есть предпоследнее слово, выговариваемое Мустафой
на земле.
- Не мешайте ему говорить! - просит брат Мустафы.
Судья удаляет его из зала, как удалили и сестру, "за
нарушение порядка".
Порядка?
О, когда же наконец в Советском Союзе будет нарушен
порядок, позволяющий власти затыкать говорящим рты?
Конституция СССР обеспечивает гражданам свободу
слова. Законы тоже обеспечивают. Но две формулы,
необъятные по своей пустоте и емкости: "антисоветская
пропаганда" и "антисоветская клевета" обеспечивают
уничтожение этой свободы. Да и человека зараз. Вне
зависимости от того, говорит он правду или лжет. Он
делает явным нечто, скрываемое властью, - пусть умолкнет.
"Что у кого болит, тот о том и говорит". Так, например, у
Мустафы ДЖЕМИЛЕВА болит Крым, он о нем и говорит. Татары,
насильственно и бесстыдно выселенные из Крыма в 1944
году, желают вернуться в возделанный ими и возлюбленный
ими Крым. Почему в мирной речи ДЖЕМИЛЕВА надо непременно
расслышать "антисоветскую пропаганду", а не вполне
естественный призыв к открытому, громкому, всенародному
обсуждению гноящегося, саднящего вопроса? Почему надо
непременно загнать боль внутрь, а человека в гроб? Почему
вообще каждая работающая мысль, рожденная живой болью,
есть антисоветчина? Понятие "антисоветчина" столь же
неопределенно, сколь и вместительно. Это воистину
ненасытная прорва, пожирающая людские судьбы и мысли.
Сотни и тысячи судеб - безгласно, бесследно, бесплодно.
Сейчас, кроме судьбы ДЖЕМИЛЕВА, меня заботит судьба
еще одного человека, причастного к процессу Мустафы.
Фамилия - ДВОРЯНСКИЙ, возраст - 26 лет. На нем, на его
показаниях весь процесс собственно и держался. ДВОРЯНСКИЙ
тоже лагерник, но я не знаю даже - уголовник или
политический. Его долагерное прошлое неведомо мне, а от
предстоящего волосы становятся дыбом.
ДЖЕМИЛЕВА судили за "антисоветскую пропаганду",
которую он будто бы продолжал вести, отбывая срок
заключения неподалеку от Омска. Кто слушал он него
недозволенные слова? ДВОРЯНСКИЙ... Новое следствие над
ДЖЕМИЛЕВЫМ, уже отбывшим очередной срок, началось, когда
до воли ему оставалось 3 дня. Ворота лагеря отворятся
перед тобою вот-вот, но напрасно ты считаешь часы: воли
тебе не видать. Против тебя начато новое дело. Протестуя
против этого обдуманного, изощренного издевательства,
ДЖЕМИЛЕВ объявил голодовку.
Не помогло. Его насильно кормили через зонд и 14
апреля полуживого привезли в суд.
И тут свершилось чудо. Иначе случившееся я назвать
не могу. Свидетель ДВОРЯНСКИЙ - тот самый, на чьих
показаниях основывался весь затеянный заново суд, -
распрямился в полный человеческий рост и в полный
человеческий голос заявил суду, что показания его, данные
им на следствии против ДЖЕМИЛЕВА, - ложь. (Так, наверно,
человек выходит из укрытия навстречу пулям). ДВОРЯНСКИЙ
заявил, что ложные показания на следствии были даны им
под давлением. В ход были пущены посулы, карцер, угрозы.
Он сопротивлялся. В карцер его таскали 5 раз. Дашь
показания на ДЖЕМИЛЕВА - переведем тебя поближе к дому,
сократим тебе срок. Не дашь - худо будет и тебе, и семье
твоей, пеняй на себя. Вот он и оболгал ДЖЕМИЛЕВА. А
теперь заявляет: ничего, порочащего советский строй,
никогда от Мустафы не слыхал.
Мне не известно, кем ДВОРЯНСКИЙ был ранее, но на
суде он повел себя как человек. Доблестный человек. А вел
ли себя как человек судья?
Я не юристка, но и не имея юридического образования,
на основе простого здравого смысла, я знаю, твердо и
точно знаю, что обязан был сделать в этом случае судья.
Немедленно освободить ДЖЕМИЛЕВА: ведь обвинение-то
рухнуло! Немедленно завести уголовное дело против
следователей, вымогавших ложные показания у ДВОРЯНСКОГО.
Но это могло бы произойти в том случае, если бы суд
решал дело по правде и по закону. Тогда заявление
ДВОРЯНСКОГО все изменило бы. Суд же решал дело по
неправде и беззаконию, а главное, по заранее данному
распоряжению свыше.
Видела ли я это распоряжение? Нет, не видела. Таких
распоряжений никогда не видит никто. Мы испытываем только
их результаты.
Суд вынес приговор Мустафе ДЖЕМИЛЕВУ: два с
половиной года исправительно-трудовых лагерей строгого
режима за антисоветскую пропаганду. Два с половиной года
да еще три дня: недосиженные трое суток, оставшиеся от
предыдущего срока.
Суд вынес также "особое определение": привлечь к
уголовной ответственности... Кого? Вы полагаете -
следователей, вымогавших у ДВОРЯНСКОГО ложные показания?
Нет, привлечь к ответственности ДВОРЯНСКОГО. За что? За
дачу ложных показаний. Так которых же? Тех, что он дал в
лагере? Нет, на суде.
Вот оно - лицо бесчеловечья.
23 апреля 1976г., Москва
Еще два документа
Листовку, приводимую ниже, многие крымские татары находили в своих почтовых ящиках примерно в январе 1976г., т.е. задолго до суда. Тем не менее, ее авторам, как видно из текста листовки, были доступны некоторые материалы дела.
Азиз аркъадашлар!!!*
Мы давно замечаем, что кое-кто смотрит на наших
людей как на "серую массу", которую можно одурманить и
сбить с толку. Об этих людях у нас сложилось определенное
мнение. Считаем своим долгом поделиться нашими
соображениями со своим народом.
В 1968-70гг. нашлись такие деятели, как
П.Г.ГРИГОРЕНКО, И.Я.ГАБАЙ, Мустафа ДЖЕМИЛЕВ, которые за
нас стали думать и решать. Наконец, чтобы приспособить
наши умы и дела к своим эгоистическим интересам, они
сочинили некий Устав Землячества, отведя в нем для себя
руководящую роль. Однако абсурдность этой затеи была
настолько явной, что ее без лишних разговоров отвергли
даже те, на кого эти горе-стратеги возлагали какие-то
надежды. Потерпев крах, эти отщепенцы все же не унимались
и нашли себе "верных друзей" на Западе. В угоду их вкусам
они самонадеянно перекраивали народные документы, не
обращая никакого внимания на протесты с мест.
В последнее время А.Д.САХАРОВ с помощью таких как
М.ДЖЕМИЛЕВ пытается снова навязать нам что-то похожее на
ранее отвергнутое землячество. Ими сочинен проект
"Декларации". Как удалось выяснить, второй ее пункт
написан примерно так:
"Участниками объединения могут быть сограждане
крымско-татарской национальности, независимо от того, в
каких странах они проживают, и независимо от политических
взглядов".
По этому гнусному замыслу А.Д.САХАРОВА и М.ДЖЕМИЛЕВА
выходит, что Герои Советского Союза Узеир АБДИРАМАНОВ,
Сейтнафе СЕИТВЕЛИЕВ, Абдраим РЕШИТОВ и другие ветераны,
участвовавшие в разгроме фашизма, теперь должны
помириться и объединиться с теми, кто ранее боролся с
ними на стороне гитлеровских полчищ, напавших на нашу
Родину.
Например: с такими, как бывший редактор
профашистской газеты "Аза Крым" Мемет МУЕДИНОВ, или
бывший ставленник фашистских властей в Крыму Эдиге КРЫМАЛ
и им подобными, которые живут в других странах и
придерживаются противоположных нам политических взглядов.
Все это оскорбительно для нас, советских людей, это
неслыханное глумление над светлой памятью героев-партизан
Абдулы ДАГДЖИ, Алиме АБДЕНАНОВОЙ, погибших смертью
храбрых от рук фашистских палачей.
До этих вещей могли додуматься только люди,
порвавшие с народом и высокомерно попирающие все то, что
для него дорого и свято.
Мы не сомневаемся, что грязная возня отщепенцев
вызовет справедливое и суровое осуждение со стороны всего
нашего народа.
Представители крымско-татарской интеллигенции
__________
* Дорогие соотечественники
*****
14 апреля агентство ТАСС распространило сообщение, где говорилось, что супруги САХАРОВЫ ворвались в зал суда в Омске, потребовали освободить им место, а когда их призвали к порядку, ударили милиционера и коменданта суда.
На следующий день появилось еще одно сообщение ТАСС:
Вот как это было
Москва, 16 апреля(ТАСС). Некоторые недобросовестные
источники информации распространили версию о том, будто
бы в Омске САХАРОВ и его жена БОННЭР подверглись избиению
работниками милиции. Мы попросили корреспондента ТАСС в
Омске Виктора ЛОБОДУ сообщить о том, что в
действительности произошло. Он сообщим, что
распространяемая западными источниками со ссылкой на
БОННЭР версия об их "избиении" лжива.
15 апреля произошло следующее. Супруги САХАРОВЫ были
вызваны в отделение милиции города Омска, где продолжался
разбор дела об их хулиганской выходке, совершенной
накануне. Однако САХАРОВ и БОННЭР отказались явиться в
милицию, нарушая тем самым советские законы. Вместо этого
они направились к зданию суда, где слушалось уголовное
судебное дело ДЖЕМИЛЕВА. Навстречу САХАРОВУ из здания
суда вышли брат и сестра подсудимого, которых
председатель суда вынужден был удалить из зала заседаний
из-за того, что они мешали ведению судопроизводства,
прерывали окриками свидетелей, оскорбляли судей.
ДЖЕМИЛЕВЫ о чем-то переговорили с САХАРОВЫМ, тот подошел
к работнику милиции, стоящему у здания, и, ни слова не
говоря, ударил его в лицо. Это вызвало возмущение граждан
на улице. В ответ на их требование утихомириться САХАРОВ
и БОННЭР учинили драку, на сей раз с гражданами,
осуждавшими их поведение.
Представители милиции, разняв дерущихся, пригласили
САХАРОВА, БОННЭР и потерпевших в драке советских граждан
в отделение милиции, где пострадавшие написали заявление,
требуя наказать САХАРОВЫХ за хулиганство. Дежурный по
отделению составил протокол о случившемся, однако САХАРОВ
и его жена отказались подписать этот документ, а когда их
предупредили об уголовной ответственности за хулиганство,
они пытались бежать из здания милиции, но были задержаны.
После завершения оформления надлежащей документации
САХАРОВ и БОННЭР были отпущены, но предупреждены о том,
что они своим поведением нарушили советский закон и могут
быть привлечены к уголовной ответственности. После этого
супружеская чета САХАРОВЫХ сочла за благо ретироваться из
Омска и первым же самолетом вылетела в Москву.
Оба сообщения в СССР опубликованы не были.
You are reading ХРОНИКА ТЕКУЩИХ СОБЫТИЙ, ВЫПУСК 40, 20 мая 1976г.
headfile: XTC4000
previous file: XTC4003 ,
this flle: XTC4004 ,
Next file: XTC4005
