Страницы из дневника (Смирнов)/1982-07-16
| Страницы из дневника/1982-07-16. Июль — сентябрь 1982 |
| Дата создания: Июль — сентябрь 1982. |
6 июля 1982, вторник, Москва.
В четверг [1-го июля] мы были у Тани с Валерой. они нас вкусно угостили. Взяли у них почитать «Эликсиры Дьявола» Гофмана. В пятницу был Гершкович, в субботу мы ждали Дорохова, но он не пришёл. Печатали фотографии. В этот день Вася женился на Кате Чемберджи. Весь день лил дождь. В воскресенье ждали Беринского, но он позвонил вечером и передоговорился на сегодня. Вчера к нам приходили Дороховы. Весь вечер они ругались друг с другом. Дорохов [недавно вернувшийся из Афганистана] торговал джинсами и дублёнкой — дублёнку ему не удалось нам всучить при всём старании. Поздно вечером 6-го позвонил Гершкович и спросил, присылали ли нам когда-нибудь из-за границы магнитные плёнки? Он получил извещение срочно получить пакет и заплатить пошлину 17 рублей и 25 копеек. Я посоветовал ему спросить у Шнитке, но он сказал, что не хочет с таким вопросом к нему обращаться. Я сказал, что напечатал фотографии, четыре для него, и хотел бы их ему передать или послать по почте. Он сказал, что получает корреспонденцию на К-9 — домой ему плохо доходит. А встретиться предложил в четверг. Но в четверг мы договорились быть у Сони — значит пошлю по почте.
А по поводу посылки я предположил, что это скорее всего три пластинки и ещё чего-нибудь. Оказалось, что это пакет от председателя общества Берга (членом которого Гершкович состоит) с музыкой этого председателя.
11 июля 1982, воскресенье, Сухуми
Сегодня рано утром на поезде № 49 мы прибыли в Сухуми. Добрались на троллейбусе, так как наш автобус остался поджидать фирменный поезд, который должен был прибыть через час после нашего. Первый кого мы встретили в доме творчества был Кива. Расположились мы в № 34 на 4-ом этаже окнами на гору. По дороге на завтрак встретили Реджепова и Галахова. Пока больше никого из знакомых нет. Были на пляже и помылись в душе.
29 июля 1982, четверг, Сухуми
Сегодня утром Леночка посетовала на то, что я не веду дневник. Но дни здесь настолько похожи один на другой и происходит так мало нового, что за весь наш отдых я почти ни разу не почувствовал необходимости это делать.
На второй день нашего здесь пребывания [12-го] мы встретили Вику Яглинг с сыном Витей. Через пару дней мы пригласили их к нам в гости на блины с икрой и очень мило провели вечер. По 2-3 раза в неделю звонили в Музфонд Наташе, но ничего до сих пор не прояснилось с Сортавалой. Звонили и домой — там ждут нас письма из Франции (с предложением участвовать в каком-то конкурсе) и от Клер, которая пишет, что Леночкин флейтовый концерт исполнялся (или будет исполняться) в католическом университете. Мама моя зазывает нас во Фрунзе и, в случае неудачи с Сортавалой, мы, видимо, туда и отправимся.
Получили мы чрезвычайно интересное и содержательное письмо он Филиппа Моисеевича — настолько серьёзное, что я в недоумении, как на него отвечать.
[Дело в том, что перед отъездом в Сухуми я написал Гершковичу письмо, черновик которого у меня сохранился. Я благодарил за интерес к нашей музыке, за то, что его слова позволили нам критически взглянуть на свои сочинения. «В музыке, — писал я, — мы стремимся к идеалам, которые, как нам кажется, недалеки от Ваших. Мы не стараемся украсить свои сочинения внешними приметами времени, не „пытаемся обогнать своё время“… Идеалом для нас являются те композиторы, которых Вы считаете Великими Мастерами. Правда, Брамс для нас пока ещё Великий Мастер — что от лёгкой музыки Вы обнаружили, например, в его Четвертой симфонии? — было бы интересно узнать. Озадачило нас Ваше утверждение, что надо отказаться от таланта. Кто-нибудь из Великих Мастеров отказывался от своего таланта? Моцарт, Бетховен, Берг или Веберн?»
Ответ был таким:
Дорогие Лена и Дима, в том, что я вам говорил, вы ищете непременную истину. Вы её там не найдёте, потому что она там непременной истиной и является, — но только для меня. Она моя, личная. Рассказал о ней не с тем, чтобы навязать её вам, а так, как люди рассказывают о чем-то им принадлежащем. Например, о добротном пальто или о любимой собаке.
Очень мы ошибаемся, когда думаем, что гениальность — это превосходная степень таланта. Гений и талант ничего общего между собой не имеют. Талант берет в охапку; гений — взвешивает: не умом, а тем, что мы называем сердцем, а Шекспир называл печенью. Но у гения горячий мозг и холодное сердце, и тем самым его охапка и его счёт неразлучны. Для таланта же инвентарный день своей охапки требует командировочной поездки.
Когда я сказал, что пора отказаться от таланта, я не договорил: «необходимость стать альпинистом», — прибавил я про себя. Не быть добреньким относительно самого себя; не превратить «творческий процесс» в глаженье себя по головке; не разрешать себе быть с музыкой на «ты»… Вот через какую русскую баню пришлось бы сегодня пройти тому, кто почувствовал бы необходимость относиться таким же серьёзнейшим образом к себе, как к музыке, к музыке, как к самому себе. С лёгким паром он может, конечно, оказаться освобождённым от желания писать музыку. Но бояться волков — в лес не ходить.
Есть два вида композиторов. Те, которые делают музыку, и те, которые с музыкой что-то делают. Для того, чтобы пересчитать первых по пальцам (я имею в виду последние 250 лет), нам не пришлось бы утрудить пальцы наших ног; пальцев рук хватит с лихвой. Вторые же — это все остальные; их бы хватило на то, чтобы составить население не совсем карликового государства.
Музыка первых делается звуками, но существует независимо от звуков. Музыка вторых делается ради звуков. Первая — это мир кристаллов: вторая — мир (хороших и плохих) каш.
Геометрия (не в пространстве, а) во времени, представляемая произведением Бетховена (которое тем самым превращает субстанцию времени в субстанцию пространства), на самом деле ничего общего с музыкой прекраснейшего музыканта Брамса — историческое значение которого (косвенно!) огромно — не имеет. В то время как Шуман и Мендельсон — таланты умопомрачительной высоты — делали свои лубочнообразные симфонии, сонаты и т. д; Брамс (как и Вагнер, но иначе чем Вагнер) понял суть Бетховена. Однако это не было творческим пониманием. Из понимания Бетховена Вагнер извлёк возможность стать Вагнером. Брамса же уничтожило его непутёвое стремление стать вторым Бетховеном. Я по-прежнему очень люблю личность Брамса и поэтому преисполнен большим к ней состраданием.
Словом «лёгкая музыка» я пользовался не в отрицающем смысле. Я им хотел лишь охарактеризовать музыку, которая, могущая находиться (с каких-нибудь точек зрения) даже на высоком уровне — так или иначе «лёгкой»-таки музыки, — не принадлежит по своей сущности Великому Мастеру. (Вы никогда не спрашивали себя, почему нет понятия «лёгкая живопись»?)
Великие Мастера составляют строгую органическую цепь. Они всегда «новаторы» и никогда «авангардисты». (В одном письме Шёнберг говорит: «А что я — модернист?..») Новаторство — это единственная возможность остаться на рельсах традиции. Тем менее может оно быть делом нашего более или менее случайного выбора… Великие Мастера были великими музыковедами, которые результаты своих (нужных их творчеству) исследований держали про себя. В условиях заката Запада Шёнберг и Веберн отклонились от этой герметичности. Правда, — главным образом не письменно, а устно.
Я к вам, Лена и Дима, отношусь хорошо. Талант не порок. От него можно отталкиваться к чему-то более стоящему. Желаю вам успеха, и чтобы он не отнял у вас стремления сегодня работать лучше, чем вчера, а завтра — лучше, чем сегодня. Главное: чтобы послезавтра вы не потеряли из-за него — из-за успеха — вашей несомненной душевной честности, потеря которой на почве музыки влечёт за собой — как я, к великому моему сожалению, мог недавно убедиться — и потерю честности вообще самым подлейшим образом. Ars una — успехи разные бывают…
16 июля 1982 г.
В тот же день я ответил ему: «Спасибо за Ваше прекрасное письмо... Большинство людей, с которыми мы близки, честно и увлеченно занимаются своим искусством, но ни у кого нет таких серьёзных знаний, твердых принципов и такой глубокой веры в то, что они делают. Наша вера (а без неё мы вряд ли смогли бы писать музыку) основана не столько на знании, сколько на интуиции. Мы стараемся, чтобы наши музыкальные идеи не были кашей, пусть даже и хорошей. Взаимосвязь, стройность, совершенство – то, чего и мы пытаемся достичь... По поводу модернизма – соблазн называться авангардистами нас никогда не привлекал... Мы пытаемся найти в современной музыке нечто адекватное тому, что мы ценим в музыке прошлого...»]
Я закончил перевод «Острова на Луне» Блейка и сделал для него несколько иллюстраций. Прочли мы здесь «Чайльда Гарольда» (в переводе Левика), «Жизнь Данте» Боккаччо и роман «Наш общий друг» Диккенса (в жутком переводе Волжиной и Дарузи — но оторваться от последнего романа было невозможно и Леночка то и дело пускала слёзы от удовольствия, когда я читал ей вслух. Много здесь болеем — у Лены почти сплошная цепь: живот — горло — нос — глаза — снова живот, но всё-таки выпало несколько дней отдыха, когда ничего не болело. Дней десять назад Реджеп повёл нас пить пиво с рыбкой, и Лена так пристрастилась к этому занятию, что уж с утра думает о том, как перед ужином мы отправимся в сторону Келасури за пивом. Пиво действительно очень хорошее.
3 августа 1982, вторник, Сухуми
Вчера, лёжа на пляже, мы заговорили о доброте и уме, и предположили, что эти два качества редко сочетаются в одном человеке. Мы даже не могли привести ни одного примера. Также мы не могли вспомнить человека глупого и злого. Думаю, что добро и ум уравновешивают друг друга. Добро перевешивает зло, как и ум перевешивает глупость.
13 августа 1982, пятница, Москва
Только что закончился один день и начался другой. Одна минута первого ночи. Мы проводили Таню с Валерой до трамвая, а теперь Лена забралась в ванночку. Эта неделя в Москве прошла довольно суетно. 6-го утром мы вернулись из Сухуми. Я позвонил в Музфонд — всё оказалось нормально. После обеда мы выкупили путёвки с 15 августа по 3 сентября. Успели в милицию. Начальник паспортного стола опять напомнил нам о своих поэтических способностях. Спросил Лену, на чьи стихи она пишет: «Мандельштама? Это еврей что-ли? Евреи все друг другу пишут, один одну строчку, другой другую».
7-го вместе с Таней [Чивиковой] отправились на дачу к Шутям [в Степановку]. Видели там и Раскатовых.
8-го мама вернулась из Рязани. У неё проблема с зубом. Вечером у нас Таня с Валерой. Эти дни сидим над проверкой партий. Я ещё делаю клавир 2-ой Симфонии.
9-го были у т. Кати и мамы. Ей [маме] вырвали зуб.
10-го мама с Витей у нас в гостях. Потом приходил Юра Бараш.
В среду 11-го мы ездили в город: я — в комбинат Музфонда и в нотный магазин, Лена — в Музфонд возвращать проверенные партии. Вечером зашли к т. Кате.
12-го утром проводил маму на аэровокзал. Лена ходила за билетами. Вечером пришли Таня с Валерой. Слушали Симфонию Шнитке. Таня сказала, что занимается переводами Жана Кокто. Сегодня вечером будем в Ленинграде, а завтра уже в Сортавале — даже не верится.
16 августа 1982, понедельник, Сортавала
В Ленинград приехали в 12 часов [ночи] и около часу ночи добрались до дяди Ади. Наутро поехали за билетами — нашу телеграмму проигнорировали, нахамили и достались нам только плацкартные места. Леночка была расстроена, но обрадовалась моему предложению сходить в Эрмитаж — после такой неприятной сцены с заместительницей начальника вокзала, которая с менторским видом ткнула в какого-то работягу: «Чем он хуже вас? Почему он должен ехать в общем, а вы в купейном?» — после такой приземлённой сцены захотелось чего-то возвышенного. Мы, как всегда, отправились к итальянцам, потом мне вздумалось посмотреть англичан. Пообедали в «Неве». На Литейном купили две книги: Смоллет Голдсмит из БВЛ и «Дантовские чтения» с новым переводом 11 песен Ада. Вечером у д. Ади застали говорливого Колю.
Вчера в 7.30 утра прибыли в Сортавалу. Нас не встретили — пришлось брать такси. В доме композиторов все спали. По случаю воскресения никого из персонала не оказалось, и директор долго подбирал ключи к нашему замку. Первый, кого мы увидели, была Денисовская Галя. Потом вышел голый по пояс Денисов и сказал, что ему неудобно, что он занимает нашу комнату, вернее не он, а Галя — он к ней не заходит, а сам живёт напротив — в «Лобановской» комнате. Потом за завтраком мы увидели Ларису и Валю Сильвестровых. Валя сказал, что нас хотят поссорить: его вселили в дачу Денисова, а Денисова — в наш пансионат. Я сказал: «Но это им не удастся!» — [Он ответил:] «Им-то не удастся, но, может быть, удастся другим.»
Потом мы зашли к Лёньке Бобылёву — вместо Милочки у него оказался Коля Захарьев. Видели Мартынова, Харютченко. Кнайфель чувствовал себя неважно, и Таня пустила нас к нему только после ужина. Весь день шёл дождь. Но мы, невзирая на него и на утверждение, что в лесу грибов нет, нашли один белый, один овечий и шесть сыроежек. Когда мы бродили по лесу, у меня сложилось:
Мы с Мурочкой долго бродили по чаще |
18 августа 1982, среда, Сортавала
В понедельник (16-го) отправились на горки, но лишь убедились в отсутствии грибов. Вечером пили чай у Сильвестровых. Денисов сцепился с Ларисой из-за отношения к обслуживающему персоналу. Лариса возмущалась подавальщицами в столовой, а Денисов их защищал, за что Валя назвал его конформистом. «Лучше быть конформистом на словах, чем в музыке», — парировал Эдисон Васильевич.
Вчера (17-го) пошли по маршруту Круглое — Рачье в таком составе: мы, Кнайфели и Валя Сильвестров. Грибов почти не было. Было немного черники. Таня предложила Вале поискать ягод на одном черничном кусте. [Валя ответил:] «Искать? Тогда не надо. Мне уже надоело искать. Всё ищешь-ищешь. Пора бы, чтобы уж кто-нибудь и меня находил». Вечером ходили на Пергамент и сеяли несколько снимков.
[19 августа 1982, четверг, Сортавала
Мы получили открытку от Гершковича:
Зря вы, дорогие Лена и Дима, отнесли содержание моего письма к себе. Оно абсолютно не личное.
Во-вторых, вы не обратили внимание на его эпиграф: с самого начала я сказал, что это моя личная правда.
Причем не заметили, что ч нем что-то есть, боком совпадающее с вашей интуицией.
И в третьих: вы меня убедили в том, что музыкальная теория и эстетика не годятся в эпистолярный жанр.
Привет, Гер[шкович].
14 авг. 1982 (штамп московского почтамта).]
22 августа 1982, воскресенье, Сортавала
19-го числа выдался чудный день. Лес напомнил нам нашу последнюю прошлогоднюю прогулку с Денисовым. Вокруг Фей было довольно много сыроежек, по дороге попадались лисички. Когда мы дошли до «Чёрта», я пожалел, что нет бумаги, карандаша и красок. Надо когда-нибудь его нарисовать. После обеда накопали картошки в огороде Лёшки-банщика. Картошка нынче дефицит. До ужина жарили грибы. В 9 часов вечера собрались в 16-й даче у Сильвестровых. [Чтобы отметить 10-летний юбилей нашей свадьбы.] Денисов и Бобылёв пришли с небольшим опозданием. Кнайфели подарили нам будильник. Атмосфера была более официальная, чем обычно. Отношения между нами и Сильвестровыми, между Денисовым и Сильвестровыми — чуть натянуты. Но и между самими Сильвестровыми — в этот день мы особенно это почувствовали — отношения не в порядке. Лариса кричала за столом на Валю: «Не ври! Молчи, а если открываешь рот, говори что-нибудь такое, чтобы все смеялись.» В довершение всего явилась Галя без приглашения и стала пересказывать местные сплетни, так что все забыли про нас и про наш юбилей. Я разжёг костёр и мы сидели вокруг него допоздна.
Утром 20-го было пасмурно, и мы просидели в комнате. После обеда немного покатались на лодке. Денисов с Таней Гринденко ездили на машине и привезли несколько приличных грибов. Немного играли в пинг-понг. Немного посидели в компании Лёньки и Харютченко. В это ночь уехал Захарьев.
Вчера дождь лил целый день. Только к вечеру погода слегка наладилась. Я прочёл Лене рассказ Вагнера «Паломничество к Бетховену» и статью «Художник и публика» — нам очень понравилось. После ужина, как всегда прошлись до Пергамента, несмотря на то, что Лене нездоровится. Перед сном начали перечитывать «Страдания юного Вертера» вслух.
25 августа 1982, среда, Сортавала
22-го в воскресенье мы пошли не за грибами, а за травой-зверобоем. Лариса накануне дала нам заваренный термос этого зверобоя, сказала, что помогает от 100 болезней, с том числе от живота — Лена, по-видимому, отравилась. Но, кроме этой травы, мы нашли на Барабошке 3 красных гриба, а на обратном пути на дорожке Лена обнаружила приличный белый. Два маленьких подосиновика мы оставили — пусть подрастут до завтра. После обеда пошли играть в пинг-понг. Потом пришёл Лёнька и стал играть с Леной. Я пошёл домой, и у меня как-то само дописалось стихотворение, первая строфа которого возникла 18-го в среду в лесу, когда мы бродили вокруг озера Фей.
|
23-го мы снова пошли на озеро Барабошку. Обошли его вокруг, но грибов почти не было. Два подосиновичка, оставленные в прошлый раз, почти не выросли и мы долго сомневались, брать их или рискнуть оставить до завтра, но победило первое. Зато после обеда на наших горках мы нашли огромный белый и два больших красных. За полдником Таня Гринденко посоветовала обратить внимание на ягоды, которых в этом году много. После ужина никто из наших не пошёл не пошёл к Пергаменту. Денисов на восемь заказал разговор с Митькой, а потом пошёл в гости к Артемьевым. Кнайфели пошли в гости к каким-то ленинградцам. Валя отправился кататься на лодке. Мы взяли бидон и за два с половиной часа наполнили его до половины малиной.
Вчера (24-го августа во вторник) мы решили снова обойти Фей — но на этот раз грибов совсем уж не было. Пока мы ходили, я хорошо себе представил пьесу, которую я мог бы написать для духового оркестра, когда мы проходили мимо творилок, я пожалел, что не могу сейчас пойти и записать это — наверняка всё забуду. После обеда занимались засахариванием малины. Потом пошли к Лёньке, дали ему почитать условия Гаврского конкурса — но он отнёсся к нему скептически. Перед ужином набрали ещё полбидона малины. За ужином к нам подсел Денисов, и я подсунул ему условия конкурса, чтобы он разъяснил мне два непонятных места. Денисов стал читать всё подряд и несколько раз наскакивал на меня, когда я встревал. Вечером у Лёньки сидела компания — Харютченки и две официантки. Мы не стали заходить и попрощались с ним на улице. Потом пошли к Сильвестровым разъедать арбуз.
29 августа 1982, воскресенье, Сортавала
В среду 25-го на завтрак я захватил фотоаппарат, чтобы поснимать отъезжающего Лёньку [Бобылёва]. И решил на всякий случай занять очередь в баню. Передо мной уже были Бойко и Белокуров. Они ушли, и я должен был дожидаться следующего, того, кто займёт за мной. Пока я сидел в этой дурацкой очереди, Лена стала меня повсюду искать. Она побежала к Лёньке и увидела такую картину: он только что продрал глаза и был в сомнамбулическом состоянии, по всей комнате были разбросаны его вещи, хотя автобус должен был отъехать через 10 минут. Тем временем, я не выдержал сидения в очереди и пошёл в столовую. Лену я не нашёл, что-то там перекусил, и тут прибежала взволнованная Лена со стаканом кофе в руке: «Куда ты пропал?!» Оказывается, она бегала к Лёньке, потом к Денисову, не выпуская подстаканника из рук. Автобус уже собирался отъезжать, а Лёньки всё не было. Мы побежали к нему, чтобы поторопить его. Вещи всё так же были разбросаны. Транзистор стоял на столе посреди арбузных корок, рыбной шелухи, огрызков хлеба, окурков, перевёрнутых стаканов и хрипел. Лёнька неторопливым движением отправлял в чемодан очередной носок. «Давай быстрее!» — крикнул я ему. «Быстрее не могу». — он был совершенно в обалделом состоянии. Я схватил транзистор, ещё какие то шмотки, запихал всё в чемодан, выдернул из него ключ — он мешал застегнуть ремни. «Что ты делаешь», — промямлил Лёнька, — куда ты кладёшь, туда надо тапочки". Но я уже схватил чемодан, Лена сумки и тапочки, и мы побежали к автобусу. Лёнька не сразу последовал за нами. Отъезжающие волновались, провожающие смеялись, когда медленной шатающейся походкой Лёнька пересёк поляну. Я успел два раза его щёлкнуть фотоаппаратом. «Я должен позавтракать», -- заявил Лёнька. Но мы уже заталкивали его в отъезжающий автобус. "А паёк? [Я заплатил за паёк!!] Но дверь закрылась и автобус уехал. Через некоторое время я обнаружил в кармане ключ от его чемодана. Потом Денисов нам рассказывал, что Лёнька не давал своим соседям уснуть до 4-х часов — гремело радио, и кто-то там смеялся. Рано утром он встретил Лёньку на дорожке в туалет. «Здравствуйте, Лёня», — сказал Денисов. Лёнька посмотрел на него непонимающими глазами и проговорил: «Да?» Таня Гринденко была в восторге от Лёнькиного поведения — какой хороший человек! Напился, чуть не опоздал на автобус! Теперь-то уж точно она будет играть то, что он её попросил. За грибами мы в этот день не пошли. Перед обедом мы помылись в бане. С вечерней прогулкой ничего не вышло — все куда-то разбрелись.
26-го в четверг пошли на Барабошку. Лена одна нашла пять белых грибов. Ещё было 12 красных. После обеда на горке Лена ещё нашла прекрасный белый гриб. Заполнили бидон тёртой малиной.
27-го пошли на Карасёвое, потом на Васину горку, искупались на Рачьем — стоял прекрасный солнечный день. Грибных успехов в этот день не было. Перед обедом Лена сходила в баню. Договорились с Шуриком и Денисовым встретиться на полднике и пойти фотографироваться. Мы с Денисовым пришли без опоздания, попили чаю. Шурика встретили только минут через 20. Он снимал кинокамерой Таню, которая щёлкала фотоаппаратом. Шурик зашёл ещё за одним фотоаппаратом со слайдами, и мы пошли к Сильвестровым. Лариса встретила нас обиженным выражением лица. Оказывается, Шурик договорился зайти к ним в 5 часов и на полчаса опоздал. У неё испортилось из-за этого настроение и фотографироваться она отказалась. Мы пошли в сторону Пергамента. По дороге встретили Олю с тремя коровами и бычком, что Шурик запечатлел на киноплёнку, а я на фото. Потом все забрались в малинник — и это было зафиксировано. Потом выбрали зелёную лужайку и Шурик сделал несколько групповых слайдов. На обратном пути на дороге Шурик несколько раз щёлкнул нас с Леной на мой фотоаппарат. Я услыхал сзади машину и сказал: «Это будет наша последняя фотография», — чем расстроил Леночку.
После ужина мы все засели у телевизора смотреть «Рабу любви». Мы уже видели этот фильм и он нам очень не понравился. Но мы захотели проверить своё впечатление, так как Шурик был в восторге от этого фильма и от Никиты Михалкова вообще. Денисов и Валя смотрели этот фильм первый раз. Когда мы вышли из телевизорной, Денисов сказал: «Ну, Шурик, за этот фильм я готов тебя просто убить!»
И он разнёс его в пух и прах, не оставив мокрого места. Последний его аргумент был: «Этот фильм рассчитан на дураков». Мы с Леночкой были очень довольны такой резкой отповедью.
Шурик с Валей пошли куда-то, кажется за молоком, а мы в сторону Пергамента. Когда мы возвращались, уже стемнело, и на дороге мы увидели силуэты наших Шурика с Валей, размахивавших руками — бурно что-то обсуждавших. Когда мы приблизились, Валя сказал, что считает необходимым поговорить. «Я не хочу, чтобы между нами лежал камень. Я хочу его бросить».
Смысл его пылкой проповеди сводился к тому, что он предлагает своей музыкой нечто небывалое, а мы, и Денисов, и ещё некоторые серьёзные музыканты «закрыты» и не можем, и не хотим проникнуть в его мир и оценить его по достоинству. Он сказал, что язык, который был достигнут с таким трудом нововенцами — в преодолении романтической традиции и Малера — теперь многими используется с лёгкостью «некоторые в нём купаются и закоснели» — по-видимому, камешек и в Денисовский огород. Сильвестров пришёл к своему новому языку, убедившись, что музыка, которую он писал раньше, ценилась его слушателями лишь за общий стиль — никто, даже серьёзные музыканты не видели её красоты, не замечали тех деталей, которые Валя считал основными в своей музыке. Он говорил долго и никто его не перебивал. Потом Денисов ещё раз повторил, что удивлён, что Валя так влюблён в свою музыку, так её защищает. Кроме того, он сказал, что не считал эти сочинения (циклы песен) серьёзными, а считал их стилизациями, что в них моделирован жанр гитарного романса — то, что для Высоцкого хорошо, для Сильвестрова странно. Я сказал, что если бы автором этих песен не был Сильвестров, мы бы не стали их слушать. Шурик яростно защищал Валю и говорил, что мы ничего не понимаем. Разошлись мы в первом часу ночи.
28-го в субботу с утра был дождь. Перед обедом я помылся в бане. Потом мы сходили к Чёрту — грибов было очень мало. Вечером прогулка не состоялась. Валя сослался на головную боль. Шурик пошёл провожать его до дачи. Денисов увлёкся разговором с Таней Гринденко. Мы сидели на веранде Денисова и ели арбуз, наблюдая прекрасную радугу.
Сегодня мы прогулялись по нашим горкам и нашли 17 белых, 12 красных, 2 подберёзовика, насколько рыжиков и сыроежки. Сейчас я сижу и жарю эти сыроежки — вечером в даче Шурика устроим проводы Денисова.
1 сентября 1982, среда, Сортавала
Вечером 29-го мы собрались у Шурика. Денисов пришёл последним. Сказал, что у него болит живот — ни есть, ни пить он не будет. Выпили за Шурикино «новоселье» — после рюмки водки у Денисова прошёл живот. Я рассказал, как мы с Леной собирали грибы. По характеру вскрика партнёра определяем какой гриб он нашёл. Рассказал, что сегодня последовал совету Тани Гринденко: остановился — грибов никаких не было, стал внимательно приглядываться вокруг — и в друг увидел двух сросшихся близнецов — два прекрасных белых гриба. «Вот видишь, Валя, — сказал Денисов, — как полезно бывает смотреть вокруг, что другие делают, а не только смотреть, что у тебя внутри».
Но это был единственный камешек в Валин огород, вообще он был настроен примиренчески. Денисов сказал, что, по словам Казенина [Владислав Игоревич Казенин — композитор, член правления Союза композиторов СССР и РСФСР], композиторам сильно повысили ставки за сочинения.
Лариса сказала Вале, чтобы он отдал заявку на Пятую симфонию. «Да они ж требуют актуальную тематику! Я говорю им: Вы Шопена слушаете? Моцарта слушаете? Так вот, они же для себя писали!» Лариса накинулась на Валю: «Перестань жаловаться!» Тот по телевизору началась кинопанорама с участием Никиты Михалкова, и Шурик впёрся в телевизор.
Утром 30-го мы распрощались с Денисовым и пошли на Барабошку. Результат — 11 белых и 28 красных. Пока мы ходили, мне пришло в голову, что можно было бы написать поэму или стихи, включающую музыку и рисунки — наверное, что-то в этом роде уже было, но сплести это так, чтобы все три вида искусства выступали на равных — задача неимоверно сложная, особенно трудно избежать искусственности. Днём перевёл стихотворение «The Birds» Блейка. Вечером ходили за малиной для т. Лены.
Вчера (31-го) съездили в Сортавала, отправили вещи посылкой. В этот день уехали последние из августовского заезда — Бертрам с женой и Корганов. Контингент дома творчества сильно изменился — приехали заядлые грибники, поэтому нас тянуло в лес. Как назло долго на могли уехать из Сортавалы — ждали то директора, то автобус. Со скуки Лена прочла какой-то дурацкий рассказ в журнале «Советский воин». Приехали в начале второго и до обеда, минут за сорок, около дома нашли два белых и семь красных. Однако, после обеда нам не повезло. Проделав путь от Карасёвого до Рачьего с обходом Фей, мы нашли только десятка полтора сыроежек. Лене, правда, посчастливилось найти один белый гриб — да и тот был маленький и неуклюжий с едва заметной головкой и широкой подгнившей ножкой. Итого в этом году мы нашли 42 белых гриба. До ужина и после играли в эрудит. Вечером болтали с Шуриком, пока он ждал телефонного разговора с Ленинградом. Он забавно рассказал нам, как весь ленинградский ВААП переполошился из-за того, что Юрген Кёхель, приехав в Ленинград, сказал, что кроме Кнайфеля никому не будет звонить и ни с кем из композиторов не хочет встречаться. В результате он не встретился и с Кнайфелем — договорился и не пришёл.
2 сентября 1982, четверг, Сортавала
Вчера утром пошли на горки. Грибов было немного. После обеда Леночка заснула, а я перевёл стихотворение Блейка «В тени мирта». Потом мне пришла идея прогуляться около дома. Я разбудил Лену, и мы за полтора часа набрали уйму красных. Всего за день было 11 белых и 36 красных. Вечером с Шуриком прогулялись до Пергамента. Была страшная оранжевая Луна.
Сегодня (2-го) были на Барабошке, почти что дошли до Крестового, а после обеда, как и вчера, прогулялись рядом с домом. Результат похож на вчерашний — 7 белых и 36 красных. В лесу дикое количество свинушек:
Куда ни глянешь — Шахбагян, |
[Оба родились в год свиньи.]
Я решил попробовать их засолить. Для этого мне пришлось преодолевать бурный протест Леночки.
Примечания
© Д. Смирнов-Садовский / D. Smirnov-Sadovsky
|
Это произведение опубликовано на Wikilivres.ru под лицензией Creative Commons    и может быть воспроизведено при условии указания авторства и его некоммерческого использования без права создавать производные произведения на его основе.
|
