Отпущенное слово (Терновский)/Сентябрь грядущего года
| ← Если победят «ваши»… | Отпущенное слово () Сентябрь грядущего года |
Из двух писем → |
| Дата создания: 30 сентября 1968. |
Высказываться по острым общественным проблемам мне случалось и до «перестройки». Вот несколько примеров.
…В ночь на 21 августа 68 г грянула советская оккупация Чехословакии.
Если перелистать советские газеты того времени, — создастся впечатление, что все до единого советские граждане горячо поддержали «братскую помощь» народу Чехословакии. Это, разумеется, не так. Впрочем, я не считаю, что все публиковавшиеся тогда в газетах письма и заявления о поддержке этой акции советских властей были только фарисейством или порождением страха. Кто-то, быть может, даже поверил в подлинность обращения за помощью анонимных «партийных и государственных деятелей Чехословакии», кто-то был обманут многомесячной пропагандой об угрозе «контрреволюции». Еще больше людей считали в душевной простоте, что раз СССР в 45 г освободил Чехословакию от гитлеровской оккупации, то нам навечно принадлежит право решать за чехов и словаков — какое государственное устройство, какие порядки и какой строй для них подходят.
Но были в Советском Союзе и люди, думавшие по другому. С «чехословацкой весной», принесшей свободу и обновление чешскому обществу, либеральная российская интеллигенция связывала надежды на возобновление демократических реформ в СССР. Оккупация Чехословакии была для таких людей страшным ударом. И некоторые из них решались выразить свой протест открыто. Сегодня многим известно о демонстрации на Красной площади 25 августа 68 г. Но неверно думать, что выступление семи демонстрантов в защиту Чехословакии было единственным. Еще накануне советской интервенции в редакции ряда чехословацких газет с письмом, осуждавшим советскую клевету на «новый курс» чешских реформаторов, обратился А. Марченко (вскоре арестованный и осужденный); известны подобные же письма В. Павлинчука, 5-и советских «инакомыслящих» коммунистов. В первую же ночь вслед за советским вторжением на Аничковом мосту в Ленинграде появилась надпись: «Вон Брежнева из Чехословакии»; изобличенный в этом «преступлении» 20-летний ленинградец Богуславский был вскоре осужден к 3-м годам лагеря. Были случаи, когда люди на собраниях открыто голосовали против резолюций в поддержку вторжения. В Москве ходили по рукам листовки, осуждавшие советскую интервенцию; П. Григоренко и И. Яхимович выступили с открытым обращением «К гражданам Советского Союза» в связи с самосожжением в Праге Яна Палаха. Ряд материалов на чехословацкую тему имел хождение в Самиздате. Словом, далеко не все наши сограждане одобрили международный разбой, творимый от нашего имени, и не все из них смолчали.
…Меня это имперское насильничество советского руководства буквально потрясло. В связи с чехословацкими событиями я написал откровенную и резкую статью. Мне хотелось не только изложить свой взгляд на происшедшее, но и задаться вопросом: что нас ожидает, если все мы и впредь будем вести себя трусливо и покорно? если, несогласные в душе, будем и дальше аплодировать разбою — или молчать? Что тогда ждет нас через год?
Чтобы подчеркнуть эту обеспокоенность будущим, свою статью, законченную в сентябре 68 г, я озаглавил «Сентябрь 69 года». Это привело к досадному недоразумению. Когда мне стали попадаться машинописные копии моей статьи, я убедился, что перепечатчики в большинстве исправляют «опечатку», — ставят в заголовке вместо будущего, 69 г, текущий, 68-й. Тогда я уточнил название своей статьи: «Сентябрь ГРЯДУЩЕГО года».
Мне рассказывали (самому услышать мне не довелось), что мой «Сентябрь» не раз звучал по «голосам»; он был также напечатан в журнале «Посев», а в 72 г — в сборнике «Вольное слово».
…Перечитывая спустя 30 лет эту, на одном дыхании написанную, статью, я ясно вижу свои тогдашние иллюзии и наивность. Но я не вправе ничего менять по существу. Ибо статья — документ ТОЙ, ушедшей эпохи.
…Тогда, на пороге своего посвящения в правозащитники, я не решился выступить открыто и воспользовался псевдонимом — «Валентин КОМАРОВ».
В дальнейшем я не пользовался псевдонимами и всегда подписывался собственным именем.
ЛЮДИ, ОПАСНОСТЬ СЕГОДНЯ НЕЗРИМО НАВИСЛА НАД КАЖДЫМ ИЗ НАС. КТО БЫ ОН НИ БЫЛ. МУЖЧИНА, ЖЕНЩИНА ИЛИ РЕБЕНОК. РАБОЧИЙ ИЛИ УЧЕНЫЙ, КОЛХОЗНИК ИЛИ ВРАЧ, ПИСАТЕЛЬ ИЛИ САМЫЙ ВЫСШИЙ ЧЛЕН ПРАВИТЕЛЬСТВА.
ОПАСНОСТЬ, КОТОРАЯ УЖЕ СЕГОДНЯ ЛЕДЕНИТ И МЕРТВИТ НАШ НАРОД.
ОПАСНОСТЬ, КОТОРАЯ ЗАВТРА МОЖЕТ УНЕСТИ СОТНИ, ТЫСЯЧИ, А БЫТЬ МОЖЕТ — МИЛЛИОНЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЖИЗНЕЙ.
ОПАСНОСТЬ, КОТОРАЯ ТЕМ СИЛЬНЕЕ, ЧТО ЛИШЬ НЕМНОГИЕ ЕЕ СОЗНАЮТ.
ОПАСНОСТЬ, КОТОРУЮ ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО ОТВРАТИТЬ.
Нашествие.
Август 68 г на наших глазах стал историей. Как сентябрь 38-го. Как сентябрь 39-го. Как июнь 41-го.
Мы спали, когда войска 5-и стран, клацая гусеницами танков, без предупреждения ринулись спасать братскую Чехословакию от собственного правительства, от предстоящего съезда компартии, от неугодных нам прессы и радио, от интеллигенции, от народа, от самой себя. На запятках броневых карет тряслись журналисты и репортеры, дабы живописать славный подвиг, поведать о радости спасенных братьев, а главное — оправдать вторжение, из-под земли, а добыть неуловимую контрреволюцию. Роли были разучены, задания поставлены, сигнал дан. Ничто, казалось, не могло отвратить чудовищно великую победу над маленьким беззащитным народом. И не наша вина, что все это удалось далеко не полностью.
Случилось неожиданное. Блистательный блиц-криг не принес желанных результатов. Удар непобедимой армады пришелся как бы по воздуху. Противник растворился.
Чехи не оказали вооруженного сопротивления. Но и не признали власть своих «освободителей». Органы законной власти, оставленные нами на свободе члены ЦК КПЧ, рабочие и студенты, коммунисты и беспартийные, словом, весь народ от мала до велика, все, ради кого вломились в чешский дом незваные спасители, отказывались быть спасенными. Не находилось предателей. Партийные и государственные деятели один за другим отказывались признать, что обращались к правительствам 5-и стран с просьбой о помощи. Нерасходившееся и бессонно заседавшее Национальное собрание требовало вывода войск, освобождения арестованных нами членов ЦК КПЧ и правительства. Армия заявила, что будет подчиняться только приказам законного президента страны. Подпольно от «освободителей» проведенный в этих действительно чрезвычайных обстоятельствах съезд КПЧ, собравший, несмотря на оккупацию, значительное большинство депутатов, избранных до вторжения, — этот съезд коммунистов поддержал январский курс и вновь избрал в ЦК арестованных его членов во главе с Дубчеком, а впредь до их освобождения образовал временный Центральный Комитет. Этот съезд потребовал вывода войск оккупантов и обратился ко всем компартиям мира с просьбой о поддержке и защите. Немедленно и в полным согласии с международным оккупационным правом съезд чехословацких коммунистов был объявлен нами незаконным сборищем. И поделом: его делегаты действительно не отмечали свои мандаты в советской военной комендатуре.
Отпор был тем более эффективным, что был мирным. Редкие столкновения возникали стихийно и не были делом рук контрреволюционеров. «Контрреволюционерами» сплошь и рядом оказывались коммунисты и эмоциональная молодежь, дерзко забрасывающая камнями танки и нагло называвшая оккупантами братские полчища, топчущие землю их Родины. Сопротивление было мирным, но не было молчаливым. Ушедшие в подполье радио и печать сообщали о каждом шаге оккупантов. — «Солдаты, вас обманули! Мы вас не звали! Идите по домам!» — неслось из репродукторов. — «Социализм есть, контрреволюции нет!» — молча кричали стены. Ширился протест и международной общественности. Оккупация Чехословакии вызвала резкое и почти единодушное осуждение западных компартий. Обсуждение в ООН чехословацкого вопроса грозило нам крупным дипломатическим поражением. И хотя наши танки стояли в Праге и во всех населенных пунктах Чехословакии, народ маленькой страны не прекращал своего мужественного сопротивления. Перед лицом вторжения Чехословакия оказалась действительно единой, — от ребенка до 72-летнего президента.
И произошло невероятное: могущественнейший насильник вынужден был отступать и маневрировать. Он принужден был освободить арестованных членов ЦК КПЧ, признать правительство, говорящее об оккупации лишь как о «политической реальности», подписать соглашение, в котором говорилось о выводе войск по мере «нормализации», обещать невмешательство этих войск во внутренние дела страны.
Создалось и длится до сих пор чрезвычайно редкое в истории положение неустойчивого равновесия — двоевластие. С одной стороны правительство, поддерживаемое народом, с другой — войска оккупантов, опирающиеся на силу оружия. От того, как разрешится это положение, кто в конечном счете возьмет верх, зависит очень многое, почти все.
Его причины: вымышленные…
— «Пусть оккупанты. Пусть попрали, раздавили, растоптали суверенитет беззащитной страны. Нарушили международное право? Пусть. Не впервой. Да и не мы одни. А разве не нашей кровью оплачено освобождение Чехословакии в 45-м году? Разве при этом мы не завоевали навечно право победителей решать за освобожденных чехов и словаков — какой строй и государственный порядок подходит для них, в чем их интересы и суверенитет, кто и откуда им угрожает? Вопрос стоит так: в наших интересах было ввести в Чехословакию свои войска? Была в этом военная целесообразность? Существовала угроза контрреволюции? — значит, надо было ввести войска, что бы ни орали за границей, что бы ни шептали наши интеллигентные гаврики. Слова словами, — политика — она почти всегда грязная штука, — а великодержавный эгоизм в конце концов прежде всего.»
Так рассуждают сейчас многие. Поэтому стоит разобраться — сколь весомы доводы, приводимые нашими властями в объяснение своей акции. А заодно подумать, каковы действительные причины, заставившие их решиться на это международное преступление. Причины эти безусловно были важными. Ведь предстояло — и это было ясно — годами платить тяжелейшую цену международного презрения, потери доверия не только со стороны врагов, но и у друзей, утраты малейших надежд на разрядку международной напряженности.
Так в чем же эти доводы? И каковы эти причины?
Сегодня даже наша пресса предпочитает не вспоминать детскую сказочку, как «чешские партийные и государственные деятели» обратились к нам с просьбой о помощи. Можно лишь гадать — Брежнев и Подгорный или Громыко и Шелест избрали для себя такой псевдоним. Что же касается военной целесообразности и угрозы контрреволюции, то о них стоит поговорить подробней.
При всем самом настойчивом желании, при всей настоятельнейшей необходимости отечественная пропаганда не смогла привести ни одного доказательства действительной военной угрозы извне для суверенитета Чехословакии. Да и в качестве выдвинутого на Запад рубежа обороны Чехословакия в ракетно-ядерный век утратила прежнее военное значение.
На протяжении 20-и лет Чехословакия неизменно поддерживала нас по всем внешнеполитическим вопросам и была наиболее искренним и лояльным нашим союзником. Конечно, после января нам пришлось выслушать достаточно неприятных, в большинстве своем — заслуженных упреков. Чехословакия действительно хотела большей самостоятельности в партнерстве с Советским Союзом. Более выгодных торговых и экономических отношений с Советским Союзом. Более равноправного сотрудничества с Советским Союзом в рамках Варшавского договора. Переориентацией внешней политики и не пахло: не испытывая доверия к ФРГ, Чехословакия хотела оставаться под зонтиком Варшавского пакта, а кроме того в ней были традиционно сильны симпатии к России. Так выиграли мы или проиграли, превратив искреннего друга в принужденного к дружбе союзника? Укрепили ли мы Варшавский пакт, убедительно доказав, что «зонтик» в любой момент может обернуться для наших союзников удавкой на шее? (Сегодня вступлением Польши, Венгрии и Чехии в НАТО громче всех возмущаются коммунисты. Но винить в этом им следует прежде всего самих себя. Потому что именно вершившая всем в СССР коммунистическая камарилья ответственна и за сталинско-гитлеровский раздел Польши в 39 г; и за кровавое подавление Венгерской революции в 56 г; и за оккупацию Чехословакии в 68 г. Разумеется, эти страны не забыли преподнесенные уроки. И не проискам ЦРУ мы обязаны тем, что НАТО ныне стоит у наших западных границ. По справедливости нам следует благодарить за это именно КПСС. — Примечание 99 г.)
Можно с уверенностью сказать, что чехословацкая акция не увеличила, а намного уменьшила нашу безопасность. Резко возросла международная напряженность. НАТО, единство которого слабело в связи с уменьшением опасности европейской войны, получило теперь мощный стимул для дальнейшего существования. Мы нанесли непоправимый вред коммунистическому движению за рубежом, окончательно похоронили его единство. Мы сами, наконец, дали толчок для выхода на мировую арену крайних антикоммунистических сил.
Но тогда, наверное, существовала угроза контрреволюции? Пусть она не может оправдать непрошеных спасителей, но даст, по крайней мере, то утешение, что действовали мы, хотя и незаконно, но с благими намерениями. Как доктор, вырезающий смертельно опасный аппендицит без согласия больного. («Вырезать аппендицит» — намеренная медицинская безграмотность. Мне, врачу, хотелось таким образом отвести возможные предположения о моем авторстве, создать некое психологическое алиби. — Примечание 99 г.) Увы, при ближайшем рассмотрении становится ясно, что сенсационное открытие нашей прессой «изготовившейся для последнего прыжка мирной контрреволюции» представляет собой от начала и до конца дезинформацию и ложь.
Прислужническая и подстрекательская роль отечественной прессы и радио безусловно получит заслуженную оценку в истории. Что, как не сознательную дезинформацию, представляют собой подборки бессовестно надерганных и подтасованных цитат из никогда не публиковавшихся у нас чехословацких статей и документов (как например, «Две тысячи слов»?)
Вспомните с каким сарказмом высмеивались нашей прессой «безосновательные» опасения чехов по поводу так называемых «штабных учений» в Чехословакии и «учений служб тыла» возле ее границ. С каким негодованием отвергались «клеветнические домыслы» буржуазных агентств о политическом и военном давлении на Чехословакию, о подлинном значении этих учений и маневров. В какую лужу сели все эти писаки теперь, когда ложь о возможности советской оккупации Чехословакии так убедительно опровергнута раз и навсегда!
До каких горних высот цинизма надо дойти, чтобы естественнейшую (и при этом исключительно сдержанную!) реакцию народа на коварное вторжение называть контрреволюцией! Чтобы возмущение незваными «спасителями», арестовывающими членов правительства и ЦК КПЧ, захватывающими редакции и радиостанции, объяснять происками международного империализма! То, что насильников не встречали цветами, возмущало нашу прессу до глубины души. — «Кто ответит за гибель советского танка? За смерть двух наших корреспондентов?» — с благородным негодованием вопрошает «Комсомольская правда». Что ж, ей нетрудно ответить: — Те, кто принял преступное решение, кто послал их оккупантами в никому не угрожавшую страну.
Самым сильным доводом взаправдашнего существования контрреволюции можно счесть решительное и эффективное противодействие оккупантам с первых же дней вторжения. Листовки, подпольно издающиеся газеты, подпольно работающие радиостанции, забастовки, единство действий народа, — за этим действительно чувствуется продуманное сопротивление, направляющая рука разветвленной и дисциплинированной организации, понимавшей возможность вторжения и принявшей заранее меры для невоенного отпора ему. И в этом наша пропаганда не солгала. Такая организация в Чехословакии действительно есть. Только называется она не «Клуб 231». И не «Клуб беспартийных активистов». Не даже ЦРУ. Я назову ее настоящее имя: коммунистическая партия Чехословакии.
Да, именно КПЧ возглавила героическое сопротивление оккупации, и скрыть этот факт — было главной заботой отечественной службы дезинформации. Немудрено: повсеместная поддержка народом этого сопротивления служит лучшим подтверждением неподдельного авторитета и доверия, завоеванных КПЧ на пути январского курса, лучшим доказательством, что угроза контрреволюции существовала лишь в желтых писаниях наших лживых ПРАВДАписцев.
Как веет от этого чем-то близким и памятным! Подлый обман своего народа. Коварная оккупация дружественной нам страны. Лживая демагогия, переворачивающая понятия, называющая насильника — спасителем, мужество — низостью и предательство — подвигом. Воскресение утихавшей «холодное» войны. Угроза войны горячей.
О, я узнаю эти незабвенные черты! И я думаю: если б он мог увидеть это сам… как порадовался бы сегодня Иосиф Виссарионович!
…И подлинные.
Значит ли все это, что решение наших властей об оккупации Чехословакии было невольной и трагической ошибкой, грубым просчетом, порожденным политической некомпетентностью и профессиональной непригодностью? Значит ли это, что опасности в чехословацкой ситуации не существовало? Нет, опасность действительно была. Но для кого? и в чем она состояла? И здесь мы подходим к подлинным причинам вторжения.
50-летие Октября было ознаменовано возрождением сталинских методов в партийной и государственной деятельности. Усилением цензурного гнета. Политическими процессами, сопровождающимися фальсифицированными обвинениями в связях с зарубежными подрывными организациями. Травлей в печати людей, осмеливавшихся протестовать против беззаконий. Справлялся, похоже, не полувековой юбилей Октября, а 30-летие 37-го года!
Но одновременно власти столкнулись с мужественным сопротивлением этим тенденциям. Впервые в советской истории ни один акт произвола не обошелся без публичного протеста. Протестовали писатели, художники, студенты, беспартийные и члены КПСС, рабочие и деятели науки. Большое распространение получили открытые письма в редакции советских газет, в советские государственные и партийные органы. Счастливо найденная форма протеста лишала власти малейшей возможности квалифицировать его как противозаконное и уголовно наказуемое деяние. Шельмуя «подписантов» в печати и на собраниях, преследуя их административно, власти вынуждены были, однако, оставлять их на свободе. Или идти на явные фальсификации, фабрикуя против них фальшивые обвинения в связях с заграницей, в нарушении правил уличного движения, паспортного режима или в тунеядстве.
Но при чем тут Чехословакия? Все дело в том, что там в это время происходил обратный процесс. Все то, к чему стремились, чего требовали прогрессивные круги в Советском Союзе, на практике осуществлялось в Чехословакии. Не только возвращалось доброе имя жертвам произвола, но была сделана попытка отыскать причины беззаконий и привлечь их виновников хотя бы к моральной ответственности. Демократические свободы, до той поры, как и у нас, существовавшие в Чехословакии только на бумаге, были на самом деле предоставлены ее народу. Особенно волновала наши власти отмена партийной и государственной цензуры. — Ежели каждый будет говорить и писать то, что действительно думает, так этак никакого социализма, никакого порядка не останется, — возмущались «наблюдатели», «журналисты», «литераторы».(Псевдонимы ряда видных советских партийцев. Примечание 99 г.) Хуже всего с их точки зрения было то, что эти преобразования осуществлялись не кем иным, как коммунистами, причем при сохранении всех завоеваний социализма, то есть прежде всего — обобществления главных средств производства. Что преобразования эти не приводили к волнениям и беспорядкам, не разрушали чешской государственности. Пример Чехословакии доказывал: осуществление на деле демократических свобод ни в коей мере не угрожает социализму. Он разоблачал затверженную ложь, будто свобода для выражения каждым своих взглядов и воззрений неизбежно приведет к потере социалистических завоеваний и к реставрации капитализма. Можно сказать, что успех чешского эксперимента, построение чехами на деле подлинно демократического социализма были бы несравненно опаснее для наших лидеров, чем провал нового курса. Ведь их успех послужил бы притягательным примером, поставил бы под сомнение единственность и необходимость нашего — подконвойного — пути к социализму, единственность и неизбежность нашей кровавой его модели.
Вторжение в Чехословакию не было ни в интересах чехословацкого народа. Ни в интересах советского народа. Ни в интересах коммунистического движения, социалистического содружества или дела сохранения мира. Оккупация Чехословакии была осуществлена исключительно в эгоистических интересах взявшей верх группы сторонников сталинского курса. Для них успех Чехословакии на новом пути действительно порождал опасность, — для сталинизма, а не для социализма. Не для коммунистического движения, а для сталинских последышей. Для их авторитета. Для их власти. Мириться дольше с новым чехословацким курсом становилось для них невозможно.
Сначала были испробованы мирные средства давления. Журналистская свора изо дня в день охаивала преобразования в Чехословакии. Когда это не помогло, — на Чехословакию было оказано политическое и экономическое давление, военный шантаж. Зловещее Варшавское совещание, встречи в Чиерни над Тиссой, в Братиславе. Чехословацкие коммунисты продолжали отстаивать свой курс. Назначенный на начало сентября Чрезвычайный съезд КПЧ несомненно подтвердил бы его, придал бы ему авторитет всей чешской компартии.
Ждать больше было нельзя. Поэтому была решена операция 21 августа.
Двойная угроза.
Августовские дни, по-видимому, лишний раз доказали: что бы ни решили наши власти, — надругаться ли над независимостью и суверенитетом дружественной социалистической страны, поддержать ли тиранический, преследующий коммунистов режим, отказывающий другому народу в праве на существование, организовать ли антиконституционный судебный фарс, устроить ли очередной идеологический погром или, наконец, объявить день открытых убийств, — в любом случае они могут не опасаться сколь-либо значительного противодействия со стороны нашего народа. Собрания, митинги, резолюции одобрения. Можно сомневаться в их искренности, но властям нужна не наша искренность, а наше соучастие, и в громадном большинстве случаев они его получили. Сегодня все мы — соучастники преступления.
— «Что после драки кулаками махать? Победителей не судят. Со своей справедливостью — да под танк, — так лучше? Вон чехи — и те понемногу смиряются. За границей шум поутихает. А у нас и подавно тихо.
И хорошо, что тихо. Вот, говорят, на Красной площади демонстрантов каких-то схватили. Ну, что они доказали, чего добились? Слыхано ли, — по своей воле, — да на Лобное место взойти?!
Вступаться за кого-то? Нет уж, извините. Мы люди маленькие. Своя голова дороже. Потихоньку, в своем уголочке переждать, перетерпеть худые времена, запрятаться с головой под подушку, под одеяло, хоть под женину юбку, только б уцелеть, жить, жить! Нехай с ней, со справедливостью! Некрасиво? Плевать! Зато целее, безопаснее.»
Безопаснее? И тут я должен вернуться к началу своей статьи. Нет, молчаливое попустительство опасней всего. Не для чехов. Не для справедливости. Для нас самих. Для здравомыслящих умников, надеющихся переждать занимающийся в доме пожар в собственной комнатенке. Рабское молчание, угодливая покорность однажды уже навлекли на нашу страну сталинщину, — от которой, увы! — не в последнюю очередь страдали и гибли молчаливенькие и покорненькие.
Существует логика преступления. Военная акция против Чехословакии привела к военным угрозам Румынии и Югославии, к «маневрам» на румынской границе, поразительно напоминающим «учения служб тыла» накануне вторжения. Сделанный шаг делает необходимым следующий. Между тем следующая военная акция, еще одно безответственное решение могут привести к мировой войне, к гибели сотен миллионов — да, представьте! — СОТЕН МИЛЛИОНОВ людей. А кто может сказать — отменена ли румынская экспедиция или только отложена?
Новый 37-й год и третья мировая война стоят на пороге. Отвратимы ли они? Есть ли у нас какая-то альтернатива? Ведь преступление не может остановиться само. Оно может быть только остановлено.
Как? Ответить нелегко, но и медлить нельзя. Кто может сказать — сколько у нас остается времени? От Мюнхена до сентября 39-го года прошел неполный год. Год отделяет нас и от СЕНТЯБРЯ ГРЯДУЩЕГО, 69-го ГОДА.
Проблески оптимизма.
Но возможно ли что-то сделать? Большинство слишком равнодушно, запугано и инертно; сознающие опасность люди — только немногочисленная и разобщенная кучка; а власти — всесильны. В их руках все средства информации и пропаганды, они жестоко подавляют даже намек на протест, в их распоряжении, наконец, милиция и войска, и они, безусловно, не поколеблются применить их и против своего народа, даже против женщин и детей, если их власти будет грозить малейшая опасность.
И все же положение совсем не так беспросветно, как в 37-ом году, как даже каких-нибудь 10-12 лет назад. Да, властям еще подконтрольны действия и поступки большинства. Но непоправимой слабостью их является то, что ими потерян контроль над умами. Рассеивается массовый гипноз и густая коричневая пелена демагогии, оправдывавшие высшей государственной целесообразностью преследования и репрессии против неугодных, инакомыслящих или просто невинных людей, возводившие простой протест против несправедливых действий властей в ранг государственной измены. Не случайно именно в последние годы получили распространение бесцензурные статьи и исследования, — как анализ природы соцреализма Синявским, как «Размышления» академика Сахарова и другие. Начавшийся процесс духовного раскрепощения естественен и необратим. Его не остановить ни расправой с их авторами, ни теоретическими заклинаниями «Правды». Ведь идея не гибнет с тем, кто ее высказал: порождаемая духом времени, она неизбежно будет возникать снова и снова в головах все новых людей, пока ни станет, наконец, достоянием всех.
Поэтому стремление властей навязать стране улучшенный вариант сталинщины встречает растущее сопротивление. Протестуют уже не только писатели и художники, но и студенты, и рабочие, и колхозники. Это значит, что практика открытых протестов воспринята народным сознанием как одна из форм борьбы с произволом.
Здесь уместно сказать о пионерах этого движения. Недавно даже люди прогрессивных взглядов говорили о «самоубийственности», бессмысленности, практической бесполезности этих протестов. А сейчас ясно: гражданское сознание, смелость и стойкость «подписантов» и демонстрантов уже сегодня принесли плоды. Десяток мужественных одиночек сделал дело государственной значимости. Открытые и гласные протесты не только служили духовному раскрепощению народа; не только создан прецедент — открытое обращение в советские и партийные органы не карается уголовно (что, впрочем, не мешает властям преследовать авторов этих писем более подло и иезуитски, — беззаконным увольнением с работы, лишением средств к существованию, общественным шельмованием). Главное в том, что эти протесты приостановили сползание страны в бездну новой сталинщины.
Оккупация Чехословакии служит еще одним подтверждением идейного банкротства неосталинистов, доказательством неспособности их удержать свою власть иначе как силой оружия. И даже силой оружия. Ведь чехи и словаки до сих пор держатся. Но если даже воинствующим сталинистам удастся восстановить в Чехословакии милый их сердцам «новый порядок», в конечном счете это их не спасет. Естественные, уже начавшиеся и идущие процессы раньше или позже приведут к демократическим преобразованиям и в нашей стране. Когда заговорит наш народ, когда он потребует свои права, — кого призовут на помощь наши навотновцы? Китайских братьев?
Демократическое обновление неизбежно и для нас, если… если его не оборвет тирания и как ее следствие — большая война.
Два встречных процесса происходят сегодня в мире. Два гонца везут два разных приказа на командный пункт истории. Война и уничтожение, — или обновление и мир? Кто из них успеет раньше?
Именно это зависит от нас.
Что к чему
В сущности от нас требуется и нам остается только одно: не давать себя запугать. Раз и навсегда отказаться от молчаливого соучастия в преступлениях сталинских последышей. Надо продолжать в сегодняшних, ставших для этого опасней, условиях, зародившуюся традицию сопротивления несправедливости. Форма этого сопротивления может быть различной. Но при одном непременном условии: сопротивление и протест должны быть ненасильственны и мирны.
Насилие порождает насилие. Насильственные действия послужили бы оправданием жестоких репрессий со стороны наших властей. Послужили бы к их выгоде. И напротив, мирный характер протеста, противопоставление насилию властей нравственной стойкости и верности своим убеждениям принесет нам не только моральное преимущество. Тогда на нашей стороне будет могущественнейший союзник, о котором нам пора вспомнить и с которым, пусть формально, вынуждены считаться и наши власти. Этот наш союзник — Конституция СССР.
Пора разобраться, — кто в действительности нарушает Главный Закон нашей страны. Пора понять:
- незаконно не высказывание «недозволенных» мыслей и убеждений, не самая резкая критика или протест против несправедливости, — незаконно преследование тех, кто на деле пользуется провозглашенной Конституцией свободой слова;
- незаконен не «самиздат», дающий тысячам и тысячам читать неизданные книги талантливых писателей, знакомиться со взглядами прогрессивно мыслящих людей, — противозаконна цензура, запрещающая и уродующая творения лучших писателей, самим существованием своим издевающаяся над записанной в Конституции свободой печати;
- преступники не те, кто демонстрирует в защиту несправедливо осужденных людей, суверенитета Чехословакии или самой Конституции, — преступно судебное (или любое иное!) преследование участников демонстраций.
Надо развернуть мирное движение за наши гражданские права. За свободу слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций, — за все те права, которые гарантирует нам наш Основной Закон. И которые до сих пор противозаконно отнимаются у нас сталинскими последышами. Надо всемерно разоблачать, доводить до народного сознания неконституционность преследований людей за убеждения, за распространение несекретной информации, за выступления в защиту товарищей, какими бы циркулярами или даже статьями Кодекса такие преследования ни прикрывались. Ибо подобные циркуляры и статьи неконституционны и недействительны, как противоречащие Конституции — Основному Закону государства.
Граждане великой страны, мы сполна отвечаем за нее, — хотим ли этого или нет. За то, чтобы в нашей стране всегда находила защиту справедливость, чтобы в ней уважались свобода и достоинство человека; за то, чтобы внешняя политика ее была бы мирной, честной и великодушной. Мы все отвечаем за это. Но мера этой ответственности выше у тех, кто, понимая опасность нынешней ситуации, имеет большую возможность влиять на нее.
Можно, пожалуй, и посочувствовать наивному пареньку, искренне поверившему, что свыше чем полумиллионные полчища пришли действительно на помощь Чехословакии, чтобы защитить ее народ от контрреволюции, а ее суверенитет — от угрозы извне. Подобная наивность депутата Верховного Совета, министра или члена ЦК КПСС заставляет задуматься, — чьи в действительности интересы он представляет и перед кем, — перед народом или только перед вставшей ныне у руля сталинистской верхушкой он считает себя ответственным. Неоценимое значение могло бы иметь открытое осуждение оккупации Чехословакии даже немногими сознающими ответственность перед народом и страной депутатами Верховного Совета. Ибо именно им, согласно Конституции, принадлежит в Советском Союзе верховная власть.
Немалая доля наших бед объясняется голодным информационным пайком, на котором десятилетиями держат нас наши властители. События у нас и за рубежом освещаются неполно и искаженно. Масса фактов и сведений, известных всему миру и несекретных, у нас вообще находятся под запретом по той причине, что власти сочли невыгодной для себя их публикацию. Так, об осуждении большинством компартий мира оккупации Чехословакии нам сообщали неполно и глухо. А об аресте нами в начале вторжения членов ЦК КПЧ во главе с Дубчеком наша пресса вообще не упоминала. До сих пор только из передач зарубежного радио могли узнать советские люди и о демонстрации героической семерки в защиту Чехословакии на Красной площади 25-го августа. Мужественные демонстранты скоро предстанут перед судом по обвинению в «грубом нарушении общественного порядка, создающем помехи работе учреждений и транспорту» (!). Между тем отечественная служба информации пытается скрыть от нас этот пример гражданственности и смелости.
Сталинисты цинично обманывают народ, — этому могли бы помешать сознающие свой долг писатели, журналисты, репортеры. Их гражданственность и честность могли бы сыграть большую роль в освобождении страны от пут сталинщины. Ведь широкая гласность и произвол несовместимы, — это еще раз подтвердил весь ход событий в Чехословакии.
Сопротивляться несправедливости должен и может каждый. Не только на улицах и площадях. На своем обычном месте. Для этого нужно гражданское мужество. Ведь под сапогом наших внутренних оккупантов даже негромкое: — «Я не согласен» — может стать подлинным подвигом. Да, сопротивляться устоявшейся несправедливости трудно и опасною Но безопасного и легкого пути у нас нет. Сопротивление произволу может стоить головы каждому. Но трусливое попустительство обернется катастрофой для всех.
Если мы — каждый — победим сидящий в нас страх, если мы не будем мириться с несправедливостью, если мы найдем мужество не делать и не говорить ничего вопреки своей совести, мы отвратим грозящие нам опасности. И сообща навечно выметем из нашего общего дома позор и проклятье сталинщины.
Попробуем!
— «Все это прекрасно, только так не бывает, — слышу я чей-то трезвый, рассудительный голос. — Это, увы, не соответствует человеческой натуре. Кто решится ради идеи рисковать всем? Это утопия. Невозможно.»
— Да, невозможно, — соглашаюсь я. — Невозможно, если мы заранее решили, что это нам не под силу. Но человек не смерит своих сил, не узнает, на что он способен, пока не испытает себя. А испытав — совершает порой то, к чему прежде не считал себя способным, открывает в себе силы, о которых никогда не подозревал. Мы лучше и сильнее, чем привыкли о себе думать.
Давайте попробуем! Попробуем считать себя свободными и мужественными людьми. А не рабами сидящего внутри страха. Давайте просто стоять друг за друга и не предавать товарища. Ведь смог же это сделать народ Чехословакии! Сумеем ли это мы?
Попробуем!
А тогда, — скажу я напоследок словами поэта, — тогда — И НЕВОЗМОЖНОЕ — ВОЗМОЖНО.
30 сентября 68 г.
Валентин КОМАРОВ
