Об О. Э. Мандельштаме (Борис Кузин)/Необъяснимый поступок

Материал из Wikilivres.ru
Перейти к навигацииПерейти к поиску

Читателя! Советчика! Врача! Об О. Э. Мандельштаме ~ Необъяснимый поступок
автор Борис Сергеевич Кузин
Источник: Кузин Б. С. Воспоминания. Произведения. Переписка. Мандельштам Н. Я. 192 письма к Б. С. Кузину. — СПб.: ООО «Инапресс», 1999. — 800 с.




Необъяснимый поступок

Познакомившись с Мандельштамом только в 1930 г., я не могу представить себе его без Надежды Яковлевны. Они были всегда вместе. Вдвоём они, за редкими исключениями, приходили ко мне. Обоих их я всегда заставал, придя к ним. С обоими шел куда-нибудь. Очень часто супруга друга бывает принудительным дополнением. Никогда я не воспринимал Н. Я. как такое дополнение. Мне даже и не приходила в голову мысль, что я дружу с кем-то одним из них. Предмет наших разговоров нисколько не изменялся в зависимости от того, были ли мы вдвоём или втроём. Разве что только с О. Э. мне иногда приходилось в повышенном тоне разговаривать по поводу какого-нибудь его очередного заскока. С Н. Я. таких разговоров не бывало, так как она никаких химер не придумывала.

В 1934 г. отправился в ссылку О. Э., а весной 1935 забрали меня. Выйдя через два с лишним года из лагеря, я списался с Мандельштамами, приехавшими тогда в Москву. Но мы успели обменяться лишь немногими письмами, так как вскоре О. Э. был арестован и отправлен в лагерь на Колыму. В начале 1938 г. [1] Н. Я., зная, что первые вести от О. Э. из этого лагеря придут нескоро, и что зимовать ему придется где-то близ Владивостока, приехала ко мне в Шортанды. Она договорилась с братом, что он немедленно оповестит её, если что-либо узнает об О. Э. Находясь у меня, Н. Я. по памяти записала все не напечатанные стихотворения О. Э. и оставила эти записи у меня. Её память удивительна. Но после выхода американского собрания сочинений Мандельштама я увидал, что всё же она сохранила в памяти не всё. Откуда же тогда стали известны стихи, отсутствующие в моем списке? — Всего вероятнее, что у Н. Я. существовала и другая запись. Тогда отпадает и вопрос о расхождениях, чаще небольших, но иногда и существенных, между текстом опубликованным и сохранившимся у меня[2]. Первый, вероятно, более достоверен. Но, может быть, и не всегда.

Не помню точно, сколько времени Н. Я. пробыла у меня. Однажды от её брата пришла телеграмма, извещавшая о смерти О. Э. Н. Я. немедленно выехала в Москву[3].

После её отъезда между нами установилась очень постоянная и частая переписка. Весной 1945 г. я, по пути в Сталинабад (до того и теперь Душанбе), остановился у неё в Ташкенте, где она жила во время войны. С тех пор я больше с ней не встречался, но наш обмен письмами продолжался.

И вот произошло нечто, лишённое всякого основания и смысла. В один из послевоенных годов я эту переписку оборвал. Без всяких объяснений, так как объяснять своё поведение мне было нечем. И мало того, что без объяснений, — с полной уверенностью, что буду заподозрен в трусости. — Ведь в это время вторая волна сталинского террора как раз набирала свою полную силу и такое подозрение напрашивалось само собой. Я не имел в жизни случая проявить героизм. Поэтому я не могу утверждать, что трусость мне чужда. Но я хорошо знаю, — сознание, что я совершил постыдный поступок, было бы для меня непереносимо. Я и до сих пор не понимаю, что заставило меня прекратить переписку с Н. Я. Очень твердо помню, что все наши письма были самые дружеские. Никаких споров мы в них не вели и поэтому обидеть друг друга не могли. Мой поступок мучил меня, и я искал для него всяких объяснений. Возможно, в то особенно мрачное время постоянные мысли о мучениях О. Э. перед смертью стали для меня совсем непереносимы, и я, бессознательно спасаясь от боли, сторонился от всего, что эти мысли вызывало. Но я не уверен, что это объяснение справедливо. Сведения о Н. Я. доходили до меня из разных источников. Каждый раз, слыша о ней, я вспоминал о своём безобразном поступке. Но я не пытался восстановить наши отношения, хотя я думаю, что это было бы возможно, если бы я написал Н. Я. приблизительно то, о чем говорю сейчас.

Одно только я вижу положительное последствие своего необъяснимого поведения. Как мне передавали, вокруг Н. Я., живущей теперь в Москве, образовалось подобие литературного или литературоведческого салона. Возник он, вероятно, на почве подготовки к печати сочинений Мандельштама. Я однажды описал (в воспоминаниях о Н. Д. Леонове), как судьба уберегла меня от вступления на «литературное» поприще. Если бы я продолжал свои отношения с Н. Я., то неминуемо вступил бы в какие-то связи с теми, кто создают — иного слова я не могу найти — культ Мандельштама. Я не люблю ни салонов, ни культов. Об О. Э. я хочу сохранить воспоминание как о самом мне дорогом друге. А объект культа — тем самым уже не друг. И я не совсем уверен, что издания стихов и прозы Мандельштама следовало добиваться. Ведь если бы они были у нас теперь напечатаны, то в каком изуродованном виде!

Увидав американское издание Мандельштама[4], я вздохнул с полным облегчением. Его творения не потеряны. Пусть они будут трудно доступны русскому читателю хотя бы и ещё сто лет. В великой русской литературе место Мандельштама сохранено навсегда.

Две поправки

Только две, потому что я не успел прочитать всю рукопись Н. Я.

1. Н. Я. пишет, что А. А. Морозов сообщил ей, будто я совсем не был знаком с «Путешествием в Армению». Это неверно. У меня за время моих странствий по Казахстану пропал оставшийся в Москве номер журнала, в котором оно было напечатано. Но знал я «Путешествие» очень хорошо ещё до его напечатания и о многом в нём спорил с О. Э.

2. Неверно, что я заявил на следствии, что я хочу смерти своей матери. Н. Я. забыла мой рассказ об этом. — Следователь, как обычно, всячески меня застращивал. Обещав загнать меня куда-то чуть не на всю жизнь, а то и расстрелять, он, тоже традиционно, воскликнул: «Подумайте, что будет с вашей матерью! Как она это переживет?» На это я ему ответил: «Она этого не переживет. Я знаю, что она умрет. Но что же я могу сделать?» — Сделать-то, конечно, было известно что.

Октябрь 1970

Примечания

  1. Н. Я. Мандельштам гостила у Б. С. Кузина в ноябре-декабре 1938 г.
  2. В личном архиве Б. С. Кузина записи текстов стихотворений О. Э. Мандельштама, сделанные рукой Н. Я. Мандельштам, отсутствуют.
  3. По письмам Н. Я. Мандельштам к Б. С. Кузину с 30 декабря 1938 г. по 30 января 1939 г. последовательность событий представляется иначе.
  4. Б. С. Кузин мог быть знаком с двумя американскими изданиями сочинений О. Э. Мандельштама, подготовленными Г. Струве и Б. Филипповым. 1). Собрание сочинений. — Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1955. 2) Собрание сочинений: [В 4 т.]. — Вашингтон; Нью-Йорк. — 1964—1969.

© Boris Kuzin / Борис Сергеевич Кузин.

Info icon.png Данное произведение является собственностью своего правообладателя и представлено здесь исключительно в ознакомительных целях. Если правообладатель не согласен с публикацией, она будет удалена по первому требованию. / This work belongs to its legal owner and presented here for informational purposes only. If the owner does not agree with the publication, it will be removed upon request.