Бесстрашный итальянец, для чего
Могилы ворошить
Забытых наших предков? И к чему
Их заставляешь с веком говорить?
Он захирел и погружен во тьму.
Заговорили фолианты разом,
И звуки славных дней
Дошли до нас и вызвали волненье.
Скажи, зачем ты оживил страницы
И разбудил забывчивый наш разум?
В пыли монастырей
Они закончили свой век в забвенье,
И вновь им суждено на свет родиться.
Уж не судьбой ли ты ведом был властно
И понял, что перечить ей напрасно?
Знать, сами боги так распорядились,
Чтоб наше поколенье,
Презрев деянья славные отцов,
Питало к прошлому пренебреженье.
Но нас потряс хор страстных голосов.
Покуда небо нам благоволит
И из бессмертных кто-то,
Так вспомним ныне — или будет поздно —
Италии великие свершенья,
Как долг сыновний строго нам велит!
Чтоб пало царство гнета,
К чему нас предки призывают грозно,
Покончим с леностью без промедленья.
Нам должно дух геройский возродить —
Негоже Родине трусливой слыть.
О предки славные, вы верите еще,
Что духом мы воспрянем?
Для вас, возможно, будущее зримо,
А мы смиренно лямку жизни тянем.
Просвета нет, и боль невыносима.
Грядущее я вижу, как в бреду,-
Надежды никакой.
Герои прошлого, под вашей сенью
Живут никчемные пустые люди,
Ленивые и злые на беду,
И я средь них — изгой.
Стыда не зная, предают сомненью
Величье ваше. Время всех рассудит.
Для мира мы пока — пример глумленья,
О чем грядущие узнают поколенья.
Настойчивый искатель древних свитков,
Тебе лишь одному
Фортуна уготовила удачу
И помогла природному уму
Решить блестяще трудную задачу.
Сокрытые от взоров письмена
Выходят из забвенья,
Чтоб нам явить величье прежних дней
И Рима, и Афин.
О нравы! О былые времена!
Все меркнет при сравненье
Со славой спящих вечным сном мужей
На сером фоне нынешних годин.
Пока Италия живет в позоре,
Былого искры ветер гасит в море.
Еще твой прах священный не остыл,
Борец с судьбиной злой,
Познавший в жизни тяжкие страданья.
Тебе стал Ад милей, чем мир земной.
Что Ад, коль здесь безмерны испытанья?
Другой певец, умелыми руками
Водивший по струнам,
Извлек волшебные из лиры звуки,
Хотя в любви сам счастья не познал.
Стих итальянский напоен слезами.
Передалась и нам
Былая скорбь, и страждем мы от муки,
С младенчества познав мечты провал.
Видать, до самой гробовой доски
Не сможем отрешиться от тоски.
Со звездами и морем, лигуриец,
Ты смело жизнь связал,
Столпы Геракла за кормой оставил
И, несмотря на грозных волн оскал,
Свой парусник в опасный путь направил,
Блеснул луч солнца из морских глубин,
Хотя настала ночь.
В пучине нарождался новый день,
А ты средь волн, исполненный надежды,
Был над стихией грозной властелин,
Сумевший превозмочь
Невзгоды. А вдали густая сень
Неведомых земель. Мир прост, как
прежде,-
Он не расширился и даже сжался,
Каким всегда ребенку представлялся.
О чудные виденья дальних стран,
Навеянные сном!
Авроры ложе, где оно средь ночи?
Где звезды отдыхают ясным днем,
Когда светило ослепляет очи
И льет на землю свой волшебный свет?
Мы все прозрели разом.
Мир на клочке бумаги уместился:
Разгаданы последние загадки,
Все стало явным — тайны больше нет.
Вознагражден наш разум:
Он к необъятному всегда стремился,
И ты открытьем подтвердил догадки.
Оставили нас детские мечтанья,
Но, повзрослев, мы обрели страданья.
Его рожденье озарил луч солнца,
Воздав хвалу поэту —
Певцу любви и рыцарских сражений,
Чей голос сладостный звучит по свету,
И нашу жизнь обогащает гений.
Италия надежду обрела.
О славные турниры!
О башни, кельи, дамы и наряды!
Меня прельстили призрачные чувства,
Фантазия поэта увлекала,
Как и его кумиры.
Забыты ныне прежние обряды,
И мы лишились радости искусства.
Так чем же славится сия юдоль?
Она лишь порождает скорбь и боль.
Возвышенный твой ум, Торквато, небом
Нам отдан навсегда.
Тебе достались горькие рыданья,
А страстный дух упрятан в панцирь льда.
Ты так горел огнем негодованья,
Что трепетали злобные тираны.
Их месть была жестока.
Любовь — последнее земное обольщенье —
Покинула тебя. Толпа не раз
Сердечные усугубляла раны,
Хоть жил ты одиноко.
К нам запоздалое пришло прозренье,
Когда уж пробил твой последний час.
Но смерть была как милость, а не зло-
Венец бессмертья увенчал чело.
Но если пожелаешь к нам вернуться
Из сумрачной могилы,
Чтоб повторить жизнь бедного скитальца,
И если не изменят тебе силы,
Собою явишь вновь пример страдальца —
Ведь наше бытие так изменилось.
Какое состраданье,
Когда всяк думает лишь о себе?
Величие считается безумством,
И равнодушие в сердца вселилось.
Имеют здесь признанье
Лишь мерзость сильных, и такой судьбе
Нельзя перечить — это вольнодумство.
Здесь предпочтенье цифрам — не стихам,
И в этом сможешь убедиться сам.
Италия с тех пор не знала боле,
О гений несчастливый,
Певца, который бы с тобой сравнился,
Оставив позади свой век постылый,
Пока аллоброг гордый не явился.
Он свыше наделен воображеньем,
А не землей бесплодной.
Без власти, без оружия пиит
(Какая смелость!) избирает сцену,
Чтоб всех тиранов вызвать на сраженье.
А слог его свободный
С подмостков жалких искренне звучит
И страстью наполняет всю арену.
Один без помощи клеймит он леность
И нашей праздной жизни бренность.
Ко злу питая гордое презренье,
Жизнь прожив безупречно,
Ты избежал прихода худших дней.
О мой Витторио, поэт сердечный,
Сия страна не для души твоей.
Не прожил бы и дня любой писатель
Средь жалких пошляков,
Где всяк печется о себе самом,
А помыслы убоги и ничтожны.
Древнейших рукописей открыватель,
Буди же мертвецов,
Коль спят живые беспробудным сном —
Для них души порывы невозможны.
Сей грязный век позора и стыда
Воспрянет или сгинет навсегда.
