Замок памяти (Готье/Касаткин)

Замок памяти («Слежу, как под золою чёрной...») автор Теофиль Готье (1811—1872), пер. Михаил Александрович Касаткин (1902—1974)

Язык оригинала: французский. Название в оригинале: Le Château du Souvenir. — Дата создания: 1861 (перевод). Источник: Готье Т. Эмали и камеи: Сборник / Сост. Г. К. Косиков. — М.: Радуга, 1989.

ЗАМОК ПАМЯТИ

Слежу, как под золою чёрной
Камин мой светится чуть-чуть,
И к Замку Памяти упорно
Ищу в былом заглохший путь.

Синеют сквозь туман неясно
Леса, поля, холмов горбы,
И вопрошает взор напрасно
Все придорожные столбы.

Среди руин, окутан тенью,
Иду я медленно вперёд —
И в край таинственный забвенья
Уводит каждый поворот.

Спешу, ищу чего-то жадно —
И память, призрачно-светла,
Мне, как Тезею Ариадна,
Нить путеводную дала.

Уж различаю я дорогу,
Сверкает розоватый луч —
И башня Замка понемногу
Растёт, вставая из-за круч.

Густа древесная аркада,
Шаги глушит кудрявый мох;
В коврах душистых листопада
Забытый путь, как лента, лёг.

Колючий терн встает стеною,
Лианы вьют своё кольцо;
Ветвь, отведённая рукою,
С размаху бьёт меня в лицо.

И вот в конце опушки хмурой
Я вижу Замок наконец —
Замшелых башен амбразуры
И кровли стрельчатый венец.

Не вьётся синей бороздою
Дым над трубою в вышине,
Не светит яркою звездою
Огонь в решётчатом окне.

Повис, чернея, мост подъёмный
С концами порванных цепей;
Зарос трясиной ров огромный,
Сплетеньем стеблей и корней.

И дикий плющ, цепляясь смело,
Обвил все выступы кругом
И душит старой башни тело,
Платя гостеприимству злом.

Ступени стоптаны годами;
Всё — запустенье, всё — ущерб;
И выцвел, вымытый дождями,
Над входом мой фамильный герб.

Взволнованный, толкаю дверь я, —
Она дрожит, скрипя петлёй, —
И спёртый воздух подземелья
Пахнул холодною струёй.

Крапива руки жжёт сурово,
Раскинул зонтики лопух;
От запаха болиголова
Уже захватывает дух.

Пятном зеленовато-серым
Тень липы, старой уж теперь,
Скользит по мраморным химерам,
Бессменно сторожащим дверь.

И, лапой львиной угрожая,
Они мне преграждают путь —
Но я спокойно успеваю
Им слово тайное шепнуть —

И прохожу. Ворчит сердито
Пёс, растянувшись на полу.
Мои шаги тревожат плиты
И эхо сонное в углу.

Сквозь окна жёлтые покоев,
Скользя по мрамору колонн,
Ложится луч на штоф обоев,
Где всюду виден Аполлон,

Вот Дафна перед тёмным гротом,
Спасаясь, падает на мох,
Над нею — раненный Эротом —
Склонился златокудрый бог.

Стада, плешивые от моли,
Пасёт Адмету Аполлон,
И в плаче муз — стенанья боли,
Пинд выцвел, горем поражён.

Безмолвный дух — Уединенье,
Бродя по комнатам в тоске,
Выводит пальцем: «Запустенье» —
На пыльной мраморной доске.

Заметны глазу еле-еле,
Как царство сонное гостей,
Портреты — блёклые пастели —
Красавиц юных и друзей.

Откинут креп моей рукою:
Брильянты, фижмы и гипюр,
Осиный стан… Передо мною
Она — в наряде Помпадур!

Под лепестками розы белой,
Прикрыта кружевом чуть-чуть,
Себя показывает смело
В голубоватых жилках грудь.

Слеза в глазах полуоткрытых,
Как на листке дождинки дрожь,
И пурпур нежный на ланитах —
Предсмертного румянца ложь.

Из-за густых ресниц уныло
Прелестный свой, печальный взор
На мне она остановила —
И я заметил в нём укор.

Нет, как бы ни был я далёко,
В душе моей ты каждый день —
Цветок пастели, жертва рока,
Былого маскарада тень!..

…А вот красавица другая,
Смеясь, откидывает газ,
Мадонн Мурильо затмевая
Огнями андалузских глаз.

Наш север, опушась снегами
И сыпля блёстки серебра,
Убрал восточными цветами
Вторую Петру Камарра:

Загар на щёки ей ложится
Поверх румянца горячей,
Глаза сверкают сквозь ресницы
Сияньем солнечных лучей,

В улыбке губ, сердца тревожа,
Сверкают зубы белизной;
Её краса с гранатом схожа,
С багряной розой в летний зной.

С моей гитарой я немало
В канцонах воспевал её;
Она пришла ко мне — и стало
Альгамброй скромное жильё,

…Пред красотой её соседки
Опять я замедляю шаг:
В массивных кольцах руки крепки,
Грудь в бархате и жемчугах.

С лицом скучающей инфанты,
Невольной пленницы дворца,
Перебирает бриллианты
Она в сокровищах ларца,

Рот чувственный и влажный красен,
В крови сердец окрашен он,
Взгляд глаз её жестоко-страстен,
Надменным вызовом зажжён.

Нет, то не грации виденье:
Пленённый мощной красотой,
Найдёшь лишь гордое презренье
В любви Венеры этой злой.

При ней амуру не резвиться,
Без колотушек не расти…
О демон мой! Моя тигрица!
Прощай навеки — и прости!..

…Мелькает тень в пустынном зале,
Будя зеркал вечерний бред,
Рисуя в бронзовом овале
Давно забытый мой портрет.

Неясный призрак, гость случайный,
Чей образ сгладиться готов,
Глядит из глубины зеркальной,
Из мрака прожитых годов.

В жилете пурпурнее розы
(Смущавшем некогда ханжей)
Он словно ищет нужной позы
Для Деверья иль Буланже.

Гроза всей пошлости плешивой,
Враг буржуа — волос копна
До плеч ложится львиной гривой,
Как будто рыжая волна.

Таким — романтиком не в меру,
Бойцом, кому искусство — бог,
Шагал я дерзко по партеру,
Когда трубил Эрнани в рог,

…Спустилась ночь, темнеют стены,
Проснулись шорохи в углах,
И тайна, как механик сцены,
Внезапно вызывает страх.

И, вспыхнув, тускло засверкали
Огни бесчисленных кенкет
В зловеще-сумрачном накале,
Как огоньков могильных свет!

Дверь тихой отперта рукою,
И сквозь бездонной тьмы провал
Виденья бледные толпою
Безмолвно наполняют зал.

Портреты покидают рамы,
Подав друг другу тайный знак;
Платком обмахиваясь, дамы
С лица стирают жёлтый лак.

В кружок уселись гости чинно
И трут ладонью о ладонь,
Отогреваясь у камина,
Где вспыхнул тотчас же огонь.

Недавний прах, жилец могилы,
Свой облик обретает вновь:
В нём пробудились снова силы,
По венам снова льётся кровь;

Румянец на лице алеет,
Как в тот, давно минувший год…
Друзья, о ком душа жалеет,
Благодарю за ваш приход!

Воскрес год восемьсот тридцатый,
Друзья глядят сквозь мрак густой,
Мы — как отрантские пираты:
Теперь нас десять, было сто.

Один, как Фридрих Барбаросса,
В дремоте ждёт далекий зов;
Другой на дерзких смотрит косо,
Расправив кончики усов.

Тоску, невидимую свету,
Борель под гордый плащ укрыл,
Куря беспечно сигарету,
Что «papelito» окрестил.

Тот говорит мне про усилья
Мечты, несбыточной давно, —
Икар, в пути спаливший крылья,
Что всем порывам суждено.

Тот драму стряпает в задоре,
С героем на иной фасон,
Где сведены в одном узоре
И Жан Мольер и Кальдерон.

Том, очарован запустеньем,
«Love’s labours lost» прочесть не прочь,
А Фриц толкует с упоеньем
Всем про «Вальпургиеву ночь».

Но уж рассвет глядится в окна,
Бледнея, призраки скользят,
И в дымке их, как сквозь волокна,
Предметы различает взгляд.

Кенкеты гаснут… меньше свету,
Камин подёрнулся золой,
Туман струится по паркету…
Прощай, заветный замок мой!

Спешит декабрьская денница
Песок часов перевернуть.
В дверь Настоящее стучится —
Но как забыть к Былому путь!

1861

Примечания