Дрожит отраженье усталого Бога
и медленно тонет в зеркальных глубинах,
а в воздухе торная тает дорога,
чужая дорога, ведущая мимо.
Последняя тайна незрячего мира
как лист, опускается плавно на землю,
и тихо уйдя с невесёлого пира
пророкам суровым я больше не внемлю.
Ведь снова ответил я силой на силу,
и вновь на удар я ответил ударом,
покуда по волнам забвенья носило
кораблик утрат, обернувшихся даром,
безгрешным грехом, добродетелью грешной,
свободой, распятой толпой обстоятельств,
бесплодной смоковницей, тенью кромешной
весёлой игрой шаловливых предательств.
Меня призывают неясные тени,
и ласковый шёпот баюкает нежно,
тебе головою уткнувшись в колени,
я прошлого морок отброшу небрежно.
Ах, как мне найти это самое слово?
Ах, как мне поймать этой мысли значенье?
Ах, как мне бежать от разгневанных взоров
неистовых демонов воображенья?
А Бог утомлённый присел на скамейку,
покашлял, вздохнул и уткнулся в газету.
А там, за стеклом, голосит канарейка
и фикус испуганно тянется к свету.
Холодный уют нелюбимого дома,
где призраки бродят, друг друга не видя,
где всё позабыто и всё незнакомо,
дотла растворившись в случайной обиде.
О, где ты, мираж пасторального рая?
Под поступью тяжкой скрипят половицы,
и молча танцуют в огне, не сгорая,
надменных пророков холодные лица.
Мы снова отведаем зрелищ и хлеба,
увядших цветов и ненужных объятий,
зарытых талантов и брошенных в небо
бесплодных молитв и бессильных проклятий.
По улице сонной промчат колесницы,
угаснет закат, а восход не начнётся,
и сами собой шевельнутся страницы,
и каменный воздух неслышно качнётся.
А Бог, дочитав, разрывает газету,
и медленно буквы сползают на землю,
и вновь я ищу у пророков ответа,
и вновь я ответу пророков не внемлю.
Прекрасная дама князей и маркизов
в несвежем белье по бульвару проходит,
и падают голуби с черных карнизов,
и нищие нищих по паперти водят.
Выходит из пены морской Афродита —
откормленной плоти холодная груда,
и молча на старое глядя корыто,
старуха сидит в ожидании чуда.
Под взглядом моим разлетаются скалы,
и плавится воздух, стекая на землю.
Пророков на свете осталось немало,
но я, как и прежде, пророкам не внемлю.
Бездонное небо, пучина морская,
хрустят под ногами истлевшие кости,
но вечно бежит по песку Навсикая
и вечно уходят спасённые гости.
А Бог пересел на другую скамейку,
ногой отодвинул пустую посуду,
движеньем бровей усмирил канарейку
и мирно уснул в ожидании чуда...
И пляшет иголка в невидимых пальцах,
мелькают обрывки разорванных нитей,
судьба вышивает на сломанных пяльцах
невнятный узор непонятных событий.
Бессмысленной веры тоскливую скуку
со вздохом придавит безверия камень,
и холодом смертным лизнув мою руку,
бушует в кусте несжигающий пламень.
А в небе проплыло горящее слово,
трамвай прогремел в никуда ниоткуда,
и смотрит на мир, неподкупно-сурово
гиены глава с иоаннова блюда.
Течёт надо мной непонятная сила,
танцуют вампиры под полной луною,
и мордой уткнувшись в ночное светило,
я хвост подожму и негромко завою...
