Стрела дрожит и рвется с тетивы.
Короткое: «иду с косой на вы!», –
бежит на чемоданах по наклейкам.
Гремит сплошное «горе москалям!».
Но прежде, чем «алейкум-ас-салям»,
должно же прозвучать «салям-алейкум».
Какой надзорщик и какой эдил
за этою толпой не уследил,
которым был обманут хитрым трюком,
что завалился, как к себе домой,
бакинский комиссар двадцать восьмой
с калашниковым, шашкой и урюком?
...Он огорчен, что нынче на Руси
еще не каждый выучил фарси,
не отличит халяля от харама,
и уж совсем ему невмоготу
что здесь ни на урду, ни на пушту
не говорят до наглости упрямо.
Здесь плохо то, что ни единый банк
не примет деньги за обычный танк,
да и базуку продадут едва ли,
и счастья своего абориген
не понимает, ибо гексоген
держать не хочет у себя в подвале.
Ужасно то, что здесь не каждый рад
признать великий русский эмират,
и что обычный поп и даже лама
ни Колеса Закона, ни креста
не выбросят, и даже их уста
не выговорят формулу ислама.
И то уж хорошо, что горожан
отлично соблазняет баклажан,
и рядом помидор блестит вдобавок,
и что теплеет русская душа,
когда айва, хурма и черемша
сияют, попадая на прилавок.
Что здесь хозяин распахнул избу,
и сам к себе провел шайтан-арбу,
и круглый год не падают продажи,
что очень ценят здесь люля-кебаб,
что это край вполне доступных баб,
и столько их, что слишком много даже.
Но плохо то, что на любой гектар
приходится по тысяче татар,
которых с места просто так не сдвинешь,
что каждый тут себя начальством мнит,
и нагло говорит, что он суннит,
и там, где старт, выходит, там и финиш.
Да тут еще к тому же и башкир
то мастер, то профессор, то банкир,
нахально жрет харам в любом трактире,
скелеты держит в запертом шкафу
и не желает сваливать в Уфу,
а пляшет и играет на думбыре.
Не помнит места недостойный раб.
Как могут нигериец и араб
сносить недобролюбие режима?
Рассудка нет в урусах и хохлах.
Как терпит эту публику Аллах, –
воистину уму непостижимо.
Встает рассвет, истаивает мгла,
мелькают чайки, галки, сокола,
не отличишь орла от херувима,
допит нарзан, доеден пармезан,
и вот уже разносится азан
без коего Москва непредставима.
В запасе порох, пули и картечь,
занесены калашников и меч,
и покарать готовы святотатца,
да сгинет тот, кто злобу затаил,
да защищает ангел Джебраил
того, кто здесь решил обосноваться.
