Москвабург, Москватаун, Москвабад, Москваштадт,
жестяные поляны, бетонные чащи,
перевалочный пункт человеческих стад,
эдак тысячу лет над болотом торчащий.
Угасающий дух, ослабевшая плоть,
друг на друга вслепую ползущие строчки,
предпоследние таты, последняя водь,
камчадалки, тувинки, нанайки, орочки.
Воздух осени горькой печалью набряк.
темносерое облако смотрится в речку.
Враскорячку стоит в подворотне каряк,
прижимая к стене молодую керечку.
В этих каменных джунглях, в кирпичной тайге,
скороходы безноги, гимнасты горбаты,
бесполезные гривны, таньга и тенге
превращаются в нищие кьяты и баты.
Здесь бобовый король триста лет на бобах,
на трибуне оратор теряет здоровье,
на армянском базаре опять Карабах,
на абхазском базаре опять Приднестровье.
Не понять, что за действо народы творят,
безнадежно зенит и надир перепутав,
сговорившись, эвенк, тофалар и бурят
бьют селькупов, долган, алеутов, якутов.
На молитву становятся перс и таджик,
по проспектам шагают татарские рати
и все чаще звучит то узбекский язык,
то вьетнамский язык, то язык гуджарати.
Растаман распахнул наркоманский карман
то, что есть, то и есть, никакого секрета,
а туркмен деловито готовит саман
для постройки мечети, не то минарета.
От подобной картины взрывается мозг
здесь разлука привычна, а встреча случайна,
и дымит анашою дощатый киоск
где торчит бородища последнего айна.
Мусульманами полон подвал и чердак,
у любого наган, у любого дубина,
и творится намаз, и творится бардак.
Дайте визу в Москву: надоела чужбина.
