ХРИСТИАНСТВО. Содержание:
| 128 |
| I. | 130 |
| II. | 152 |
| III. | 168 |
| IV. | 177 |
| V. | 184 |
Христианство—одна из распространенных религий. Основное учение его заключается в догмате о «богочеловеке», сыне божьем, сошедшем на землю и принявшем страдание и смерть и затем воскресшем в целях искупления людей от первородного греха, в к-рый впало человечество, по учению церкви, после того, как первые люди Адам и Ева съели в раю запрещенный плод. В культе страдающего богочеловека обожествлялось само страдание, провозглашались высшим идеалом покорность и смирение. Выдвигая фантастический образ «богочеловека», раннее X. поучало, что самое ценное в человеке—это его человеческая личность, человек как таковой. В конечном итоге человеческую личность X. сводило к «духовной природе» человека, к его душе. Земной мир провозглашается X. временным пристанищем человека. Земная жизнь—подготовка к вечной жизни за гробом. Все эти фантастические идеи и образы возникли как выражение в религиозной форме краха античного рабовладельческого общества. «Христианству предшествовал окончательный крах античных „мировых порядков“... христианство было просто выражением этого краха» (Маркс и Энгельс, Рецензия на кн. Т. Ф. Даумера «Религия нового века», в кн.: Маркс и Энгельс, О религии и борьбе с нею, т. I, [М.], 1933, стр. 284). X. появилось в то же время как выражение беспомощности покоренных Римом народов перед все нивелирующей силой римского владычества, разрушившей в завоеванных странах «прежний политический порядок, а затем косвенным образом и старые общественные условия жизни» (Энгельс, Бруно Бауэр и раннее христианство, в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. XV, стр. 605). На этой почве выросла религия страдающего богочеловека. Вместо народов, классов, старых национальных религий на первое место выдвигается человек как таковой, его внутренний, духовный мир. X. провозгласило: «Нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, ни варвара, ни скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Колос., III, 11). Здесь уже имеются в X. элементы того «культа абстрактного человека», к-рый достиг полного своего развития в капиталистическом обществе.
Маркс писал в «Капитале»: «Религиозный мир есть только рефлекс реального мира. Для общества товаропроизводителей, характерное общественно-производственное отношение которого состоит в том, что продукты труда являются здесь для них товарами, т. е. стоимостями, и что отдельные частные работы приравниваются здесь друг к другу в этой единообразной форме как одинаковый человеческий труд,— Для такого общества наиболее подходящей формой религии является христианство с его культом абстрактного человека, в особенности в своих буржуазных разновидностях, каковы протестантизм, деизм и т. д.» (Маркс, Капитал, т. I, 8 изд., стр. 37). При капитализме в культе абстрактного человека находит свое фантастическое выражение эксплоатация наемного труда, при к-ром личная свобода и человеческое достоинство трудящегося считаются якобы неприкосновенными,—мнимое равенство всех перед «демократическими свободами» буржуазного общества.
X., как и всякая религия классового общества, играет на протяжении всего своего существования реакционную эксплоататорскую роль, благословляя и оправдывая эксплоатацию и гнет как установленные богом, отвлекая трудящиеся массы от революционной борьбы застращиванием адскими муками и обещаниями райского блаженства. Культ абстрактного человека в системе одурманивания X. эксплоатируемых масс занимает выдающееся место. Провозглашая равенство всех перед богом как действительное настоящее равенство, X. освящало существование классов, благословляло эксплоатацию и гнет рабовладельческого, феодального и капиталистического общества. В статье «Коммунизм „Рейнского обозревателя“» Маркс так охарактеризовал классовую эксплоататорскую роль X. на протяжении всей его истории. «Социальные принципы Христианства оправдывали античное рабство, превозносили средневековое крепостничество и умеют также, в случае нужды, защитить, хотя и с жалкой гримасой, современное угнетение пролетариата. Социальные принципы христианства проповедуют необходимость существопапин классов—господствующего и порабощаемого,—и для последнего у них находится лишь благочестивое пожелание, чтобы первый ему благодетельствовал. Социальные принципы христианства переносят на небо обещанное консисторским советником (автор, с к-рым полемизирует Маркс.—Ред.) вознаграждение за все перенесенные на земле мерзости и тем самым оправдывают продолжение этих мерзостей на земле. Социальные принципы христианства провозглашают все гнусности угнетателей против угнетаемых либо справедливым наказанием за первородный и другие грехи либо испытанием, которое господь в своей премудрости ниспосылает искупленным им людям. Социальные принципы христианства превозносят трусость, презрение к самому себе, самоунижение, подчинение, смирение, словом—все качества черни, но для пролетариата, который не желает, чтобы с ним обращались, как с отребьем человечества, для пролетариата смелость, самосознание, чувство гордости и независимости—важнее хлеба. На социальных принципах христианства лежит печать пронырливости и ханжества, пролетариат же—революционен» (Маркс и Энгельс, Соч., т. V, стр. 173—74).
Являясь фантастическим, превратным отражением общественного бытия, X. изменялось и развивалось в соответствии с изменениями, происходившими в общественных отношениях. Первоначальное X., возникшее в эпоху распада рабовладельческого общества, получает дальнейшее развитие в соответствии с отношениями феодального строя; православие и католицизм являются характерными разновидностями феодального X.; капитализм создает буржуазные разновидности X. в виде протестантизма, деизма и разнообразного современного сектантства. Этот исторический характер X., как и всякой религии, его обусловленность определенной исторической обстановкой, служит достаточным опровержением церковного учения об его богооткровенном происхождении и говорит о неизбежном конце X., когда исчезнет то «несовершенство» общественного бытия, фантастическим отражением к-рого в сознании людей оно является.
Источники о первоначальном X. Источники для изучения происхождения и начальной истории X. чрезвычайно многообразны. Сюда входят прежде всего источники по истории Римской империи 1—2 вв., по к-рым надлежит ознакомиться с «данными отношениями реальной жизни», фантастическим отражением к-рых явилось X. Однако «крах античных мировых порядков» не нашел достаточного отражения в исторической литературе того времени. Историки интересовались по преимуществу внешними политическими событиями, вопросы экономики затрагиваются у них лишь случайно, мимоходом, и часто история сводится у них к биографиям политических деятелей (Светоний, Плутарх, Ариан). Историки, отражающие взгляды монархических придворных кругов (Веллей Патеркул), так же, как панегирики (напр. панегирик Плиния Младшего на Траяна) и памятники типа «Завещания Августа», способны скорее исказить, чем отразить истинное положение вещей; ими-то и пользуются буржуазные историки, чтобы доказать мнимый расцвет Рима в эпоху зарождения X. О несоответствии тогдашней историографии своим задачам свидетельствует сатира Лукиана «Quomodo hist. Sit conser.». Наиболее ценны исторические произведения идеолога аристократическо-сенатской партии Тацита, а также Кассия Диона, Диодора Сицилийского и Иосифа Флавия. Большое значение имеет также дошедшая до нас переписка Плиния Младшего, Сенеки и др. О положении сельского хозяйства в Римской империи ценные данные сообщают Колумелла и труды римских землемеров—т. н. gr matici scriptores.
Сохранилось также большое количество законодательных актов—leges—отдельно или в цитатах у древних авторов (перечень у Daremberg Saglio s. v. «lex»); важным дополнением к ним служат «Дигесты»—сборник извлечений из трудов 40 древних юристов, издан, в 533. Отдельные ценные замечания о технике, экономике и быте рассеяны в «Естественной истории« Плиния Старшего. Художественная литература 1—2 вв. многое дает не только для характеристики умонастроения верхушки римского общества, но и для истории хозяйства. Особенно важны в этом отношении эпиграммы Марциала, сатиры Ювенала и блестящий роман Петрония. Понятно, поэты, как и историки, исполнили социальный заказ правящих классов. Поэты и писатели, даже вышедшие из низов, как Марциал, тянулись ко двору, к виллам богачей, идеологию к-рых выражали. Для того чтобы из древней литературы извлечь правильное представление о социальных условиях возникновения X., ее необходимо подвергнуть марксистской критике и дополнить свидетельствами прямых источников —папирусных текстов, надписей, остреков (черепки, заменяющие для мелких записей дорогой папирус), монет, тессер (металлические жетоны, к-рые раздавали городской бедноте на право пользования разными благами) и др. Эти большей частью датированные подлинные документы самого разнообразного содержания охватывают все стороны личной, экономической и общественно-политической жизни того времени.
Для характеристики идеологической подготовки X. в эллинистической философии и иудействе важнее всего сочинения Филона Александрийского, «отца христианства», по выражению Энгельса, и «дяди христианства»—Сенеки; для 2 в.—«Вольтер классической древности» Лукиан; о восточных культах и религиозном синкретизме, помимо археологических памятников, материал у Плутарха, Апулея, Павсания, Лукиана, Фирмика Матерна, Климента Александрийского.
Для понимания социальной сущности X. необходимо, конечно, изучить и христианскую литературу. Кроме канонической литературы, творений отцов церкви и апологетов, большое значение имеет апокрифическая литература—иудейская и христианская,—поскольку она не подверглась церковной обработке и сохранила многие древние черты. В эту литературу входят апокрифические евангелия (Евы, от евреев, египтян, Маркиона, Фомы, Иакова, Василида, Валентина, Карпократа, Коринфа и др.), «деяния» (Фомы, Иоанна, Петра, Павла и Феклы и др.), «логии» (изречения Иисуса), христианские и иудейские апокалипсисы (Петра, Еноха, Варуха, IV кн. Ездры, Сивиллины книги и т. д.). Литература эта известна гл. образом но цитатам у церковных писателей и по папирусным отрывкам. О ересях и сектах писали Ириней (вторая половина 2 в.), Тертуллиан (род. ок. 160), Ипполит (первая половина 3 в.), Евсевий (прибл. 260—340) и особенно Епифаний (4 в.). К древнейшей христианской литературе относятся писания так наз. «мужей апостольских»—Варнавы, Климента Римского, Игнатия, Поликарпа, Юстина Философа (вторая половина 2 в.). Для истории организации христианских общин середины 2 в. важны «Дидахэ»—руководство для христианских общин—и «Пастырь» Ерма. Древнейшие апологеты 2 в.—Афинагор, Аристид, Татион, отчасти Тертуллиан. Много материалов о раннем X. содержат сочинения Климента Александрийского (150—215). Значительный интерес представляет антихристианская литература древности. Здесь первое место принадлежит Лукиану («О смерти Перегрина»), Цельсу, сочинение которого «Alethes logos» почти целиком цитируется у Оригена, и Фронтону («Октавий» Минуция Феликса).
Подлинных христианских документов 1—2 вв. не сохранилось. Древнейшее христианское письмо на папирусе относится к концу 3 века. Христианские надписи также не древнее 3 века. Наконец христианские катакомбы также не дают достоверного материала древнее 3 века (см. Евангелия, Апокрифы, Канон, Апологеты, Отцы церкви).
Социально-экономические причины возникновения X. Согласно богословской традиции, основанной на евангельской мифологии, X. возникло в Палестине в правление императора Тиберия как учение богочеловека Иисуса Христа, распятого в Иерусалиме в 33 году. Научный анализ истории происхождения X. показывает, что эти богословские утверждения в корне ложны. Иисус Христос (см.)—существо мифическое, как и большинство евангельских персонажей, а первые христианские общины появились не в Палестине, а среди евреев, живших в эмиграции, в диаспоре (см.). X. возникло в условиях разложения античного рабовладельческого общества. Внешний блеск и военное могущество Рима 1 и 2 вв. прикрывали глубокое внутреннее разложение, начало распада всех связей, на к-рых держалась римская мировая держава. Римское общество целиком покоилось на рабстве. Но помимо основного антагонизма между рабовладельцами и рабами развитие частной земельной и движимой собственности вызвало резкие противоречия внутри привилегированного класса свободных. Последний век республики проходит под знаком ожесточенной борьбы между крупными собственниками и все более нищавшим мелким крестьянством; борьба эта, принимавшая временами характер гражданской войны и закончившаяся диктатурой цезарей, разлагала античное общество, но существенно не затрагивала самой системы рабства; ведь рабы, по выражению Маркса, служили лишь пьедесталом для борьбы, разыгрывавшейся внутри привилегированного меньшинства. Разложение в античное общество вносил и развившийся купеческий и ростовщический капитал. Но в условиях античного общества «влияние торговли и развитие купеческого капитала постоянно имеет своим результатом рабовладельческое хозяйство» (Маркс, Капитал, т. III, 8 изд., стр. 232) и не могло привести к созданию нового типа производственных отношений. Разложение рабовладельческого хозяйства сказывается уже в начале существования империи в том, что рабство становится экономически невыгодным. Рабский труд, основанный на беспощадной хищнической эксплоатации раба,—труд, очень мало производительный. Он был экономически выгоден тогда, когда он был дешев благодаря обильному притоку рабов в результате удачных походов, когда хозяйство было по преимуществу экстенсивное, когда низкая производительность труда компенсировалась численностью дешевых рабов. Но когда тогдашний мир, orbis terrarum, в основном был завоеван Римом, приток рабов извне сократился и стоимость раба поднялась, а развитие ремесл и интенсивных форм сельского х-ва потребовали квалифицированной рабочей силы, применение рабского труда стало невыгодным. Мелкие землевладельцы, задыхаясь под тяжестью налогов и поборов, ростовщических процентов, кабальных обязательств, должны были поддерживать свое существование каторжным трудом, еще более подчеркивая низкую производительность рабского труда; но в то же время рабский труд своей дешевизной конкурировал с трудом свободного земледельца и ремесленника, еще более принижая и без того крайне низкий жизненный уровень их. При всем том сохранялся выработавшийся в рабовладельческом обществе взгляд на труд, как на занятие, недостойное свободного человека. «Неблагородны и презренны промыслы поденщиков и всех тех, кто продает свою работу, а не искусство, ибо само получение платы служит задатком на рабство»,—писал Цицерон. Таким образом не только рабы, но и рабовладельцы и неимущие свободные испытывали неудобства рабства. Многие римляне отдавали себе отчет в этом. «Хуже всего,—пишет Плиний Старший,—обрабатывать землю при помощи рабов, да и все, что делают отчаявшиеся люди (ничего не стоит)»; а Плиний Младший как передовой хозяин считал невыгодным пользоваться трудом закованных рабов. Пытались ввести кое-какие реформы—снабжали рабов нек-рым фондом (peculium) и предоставляли им хозяйствовать самостоятельно с тем, чтобы они отдавали заработок хозяину, но оставляли кое-что и себе; сажали раба на землю на правах полусвободного арендатора; наконец, просто отпускали на волю рабов, ставших обузой; последнее явление приняло столь массовый характер, что уже при Августе был издан указ, ограничивающий право отпуска на волю рабов. Но такие частичные реформы не могли радикально изменить положения, т. е. отменить систему рабовладения. Эксплоататорский класс в целом никогда добровольно не отказывается от своих классовых привилегий; для этого нужна революция. Революция рабов при поддержке незаинтересованных в сохранении рабского строя мелких собственников в конце-концов ликвидировала рабовладельцев. Но в период республики и в первые века империи восстания рабов были безуспешны. Римские историки, считая самый факт восстания рабов позором для Рима, неохотно пишут о рабских восстаниях; однако мы имеем сведения о грандиозных рабских восстаниях, заставивших могущественный Рим мобилизовать всю свою военную мощь для их подавления. Сицилийское восстание 136 до хр. э., восстание Спартака 73—71 были настоящими серьезными войнами. Угроза восстаний постоянно висела над Римом. Варрон поэтому настоятельно рекомендует не держать в одном имении рабов одной и той же национальности. Сенека пишет: «Когда-то сенат постановил, чтобы рабы отличались по внешности от свободных, потом поняли, как было бы опасно, если бы наши рабы начали нас считать». Но Рим был в то время очень силен, а рабы неорганпзованы, и все восстания их неизменно кончались поражениями и жесточайшими репрессиями. Положение рабов, стонавших в оковах в своих ужасных подземных казематах—рабочих казармах (эргастулах), было отчаянным; никакого просвета, казалось, не было видно. Бессильный гнев и ненависть усиливались тем, что большинство рабов было из военнопленных, к-рые помнили еще дни своей свободы.
Но тяжесть римского кулака испытывали не только рабы. За исключением кучки богачей, прожигавших жизнь в чудовищной роскоши, о к-рой нам дают представление эпиграммы Марциала, роман Петрония и сатиры Персия, кризис рабовладельческой системы давал себя чувствовать всем классам населения империи. Концентрация землевладения в крупных латифундиях, разоряя мелкого крестьянина, приводила при рабской системе труда к запустению земли. «Латифундии погубили Италию и начинают уже губить и провинции»,—жалуется Плиний. Сенека пишет о «пустынях Апулии». Дион Златоуст красочно описывает превращение цветущего города и его области в безлюдную местность с редким рыбачьим и пастушечьим населением. Плутарх, Дион Кассий, Страбон, Диодор, Тацит часто сообщают об исчезновении городов, о запустении полей. Многочисленные египетские папирусы свидетельствуют о том, что крестьяне под тяжестью налогов и натуральных повинностей массами покидают свои деревни и уходят, куда глаза глядят. Угрозами и обещаниями префекты Египта пытались вернуть беглецов на свои места, но административные меры ни к чему не приводили. Не помогло и наделение землей ветеранов. «Были приписаны к Таренту и Антию (в Юж. Италии) ветераны, но они не помогли безлюдью этих мест»,—сообщает Тацит. Императоры непрерывно принимают меры к заселению и обработке пустующих земель, предоставляя за это различные льготы. Нерва ассигновал 60 млн. сестерций на поддержку мелкого землевладения. Желающим предоставлялось занимать на льготных условиях пустующие казенные земли. Многократные эдикты императоров по этому поводу (lex Manciana, закон Траяна, эдикт Адриана de rudibus agris и др.) показывают, что и в 1 и 2 вв. запустение земли было массовым явлением; арендаторов приходилось удерживать на земле силой. Древние историки также жалуются на уменьшение народонаселения. Уже при Августе lex Papia Рорраеа (9 хр. э.) ограничивает права бездетных и холостых, а, с другой стороны, Август и Адриан поощряли многосемейных. Но эти паллиативы не могли изменить положения. Освободившиеся от собственности и труда земледельцы и ремесленники заполняли улицы городов, увеличивая ряды люмпен-пролетариев; в Риме их кормило государство, в провинции они были обречены на безысходную нищету, в лучшем случае они устраивались паразитами при богатых купцах типа Тримальхиона или при дворах опальных аристократов, живших в изгнании. Налоговой пресс, лихоимство и вымогательства императорских наместников, проконсулов, пропреторов и прокураторов выжимали из провинции последние соки. Для восстановления Рима после пожара 64, по свидетельству Тацита, «была опустошена Италия, были разорены провинции, союзные народы и государства, называемые свободными»; при тогдашней системе управления провинциями то был не случайный эпизод, а нормальное явление. Разоряя и угнетая все классы покоренных империей стран, римский кулак уничтожал в них политическую свободу, их национальный строй, государственные порядки, даже язык. Греческий «общий» язык (koine) на Востоке, латинский sermo vulgaris на Западе вытеснили национальные языки. Систематически проводившееся, начиная со знаменитого декрета Клавдия de jure honorum, дарование гражданских прав всему населению империи было лишь выражением всеобщего бесправия; право римского гражданства стало означать лишение всех прав и подчинение единому, уничтожившему все местные и национальные особенности римскому праву, «самому гнусному государственному праву, какое когда-либо существовало» (Энгельс, Бруно Бауэр и раннее христианство, в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. XV, стр. 607). Таким образом не было ни одного класса, к-рый не испытывал бы в той или иной мере тяжести кризиса рабовладельческого общества, не чувствовал бы гнета нивелирующей силы Рима, бороться с к-рой было невозможно. Иудейские восстания 1 и 2 вв. свидетельствуют о глубине отчаяния, заставлявшего еврейские народные массы браться за оружие против своих и чужеземных угнетателей. И господствующие классы Рима, в интересах к-рых создалась императорская власть, были бесправны по отношению к этой власти, к-рая воспринималась как неотвратимая необходимость. Таким образом все классы общества все больше проникались чувством собственной беспомощности, бессилия перед гнетущими общественными силами. Это чувство породило и питало упадочнические настроения, мистику и всевозможные суеверия, яростно бичуемые в сатирах Ювенала и зло осмеянные Лукианом. Сохранившиеся многочисленные т. н. «магические папирусы» показывают, как широко была распространена в разных слоях населения жажда чудесного избавления. Бегство от жизни в область мистики, стремление найти спасение в слиянии с божеством привели к широкому распространению культов восточных богов-спасителей; толпы бродячих проповедников и шарлатанов пропагандировали на улицах городов этих «спасителей» от всех зол. Но, как говорит Энгельс («Бруно Бауэр и раннее христианство»), «пересадка восточных религиозных культов в Рим только повредила римской религии, но задержать упадок восточных религий она не могла» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XV, стр. 608). Нивелирующая сила Рима сказалась и здесь.
Таким образом Римская империя во второй половине 1 в. представляла картину «всеобщего экономического, политического, умственного и морального разложения»; продуктом этого разложения, фантастическим выражением бессилия и безысходности явилось X., к-рое закрепило, освятило и оправдало это бессилие. Своим учением о воплощении и искуплении, о рае и аде, о всеобщей греховности и страшном суде X. дало страждущим и обремененным ту духовную сивуху, в которой они топили свои мечты о человеческой жизни. А своим отказом от свойственной национальным религиям обрядности оно отвечало потребности в повой мировой религии, годной для всех наций, уравненных в бесправии перед могучим Римом.
Мрачной действительности X. противопоставило тысячелетнее царство праведников, к-рое на первых порах мыслилось в весьма реальных земных чертах. Второе пришествие Христа и наступление тысячелетнего блаженства должно было произойти в самом ближайшем будущем. «Се гряду скоро»,—говорит от имени бога, грозного мстителя, автор самого раннего христианского произведения «Апокалипсис». Так в извращенном религиозной фантазией виде отразило раннее X. «живую, хотя по отношению к внешнему миру и бессильную ненависть» (Энгельс) рабов и других угнетенных слоев населения.
Отвлекая от действительной классовой борьбы трудящиеся и угнетенные массы античного общества, X. в то же время мобилизовало их на борьбу со старыми религиями, разогревало их фанатизм несбыточными надеждами на божественные награды на том свете. В этом смысле X. выступает как боевое движение, тем более реакционное, чем фанатичнее и непримиримее были его последователи.
X. не было единственной религией, в к-рой искали прибежища выбитые из колеи и неспособные к борьбе классы римского общества; наряду с ним существовали и старые античные религии, воспринявшие новые элементы с Востока в виде учения о боге-спасителе; возникали и новые, преимущественно синтетические культы (Сераписа, Гермеса-Тота и др.). Но X. было наиболее ярко выраженным продуктом разложения общества; разложение это, приводившее другие религии к упадку, являлось как-раз питательной средой для X. Религиозные реформаторы типа Аполлония Тианского, пытавшиеся оживить старую эллинскую религию или религии Востока, стремившиеся сохранить свой традиционный культ, не могли в новых условиях иметь серьезного успеха.
Только религия Митры долгое время оспаривала у X. претензии на мировое господство. Но митраизм не отвечал потребности обездоленных и угнетенных найти выход из этой юдоли печали, к тому же он не был проникнут тем боевым духом фанатической непримиримости и пламенной верой в близкое «тысячелетнее царство». Поэтому митраизм не мог устоять в борьбе со своим конкурентом—X., тем более, что к таинствам Митры не допускались женщины, которые занимали в раннехристианской пропаганде значительное место. Идеологически X. было подготовлено эллинистической философией, которая также отразила упадок и разложение античного общества. Старые философские школы хирели; платоновская академия, по свидетельству Сенеки («Naturales Cuestiones», VII, 32), совсем отмерла: эпигоны аристотелевской школы перипатетиков занимались преимущественно филологическими изысканиями; эпикурейская школа после гениальной поэмы Лукреция не дала ничего, стоющего внимания. Философия выраждалась в пустую риторику или в мистическое богословие. Расцвела школа стоиков, перенеся центр своего внимания в область богословия, которым окрашена ее этика. Из философии Платона и пифагорейцев были извлечены наиболее реакционные мистические идеи, к-рыми компиляторы начиняли свои туманные учения. Рядовые философы (их красочно описал Лукиан в диалогах «Vitaru и auctio», «Piscator» и др.) превратились в жалких бродячих проповедников и подчас шарлатанов, которые вульгаризировали ходкие религиозно-философские доктрины. Вульгаризированная философия и была усвоена ранним христианством. Большое значение для формирования X. имела стоическая философия, проповедывавшая самоотречение и презрение к земным благам. Современник Нерона, философ Сенека, к-рому обладание огромным богатством облегла то проповедь смирения и самоотречения для других, учил, что «тело—бремя души и наказание для него», что «мгновения смертной жизни лишь прелюдия для другой, лучшей и более долгой жизни». «Что такое римский всадник, или вольноотпущенник, или раб?—пустой звук... Подняться на небо можно и из закоулка. Воспрянь только и вообрази себя тоже достойным бога». Так стоики пытались утешить «страждущих и обремененных». Но особенно многим X. обязано той своеобразной смеси философии Платона с иудейским богословием, которую дал философ первой половины 1 в. Филон Александрийский. По Филону, материальный мир, в том числе и природа человека,—нечто низменное, греховное, недостойное абстрактного божества; тело—темница (desmo-terion) души, к-рая грязнится от соприкосновения с телом. Но между богом и материей существует посредник Логос—искупитель и божественный мессия; Логос «не является ни нерожденным, как бог, ни рожденным, как мы, а занимает середину между этими крайностими» («Quis rerum divinarum heres», 206 Cohn.); «первородный его Логос—старший ангел, как бы архангел, выступающий под многими именами» («De confusione linguarum», 146 Cohn.); он—«проситель за смертное, тоскующие по нетленному, посланник предводителя к его подчиненным» («Quis rer. div. her.», 205 Cohn.); путем аскетизма и самоотречения греховный человек может при посредстве Логоса очиститься от греха, и дух его, томящийся в оковах плоти, может вознестись к богу. Поэтому спасения легче может добиться бедняк, не преданный мирским наслаждениям и не связанный богатством. Эти идеи нашли благодарную почву в еврейской диаспоре (см.).
Роль диаспоры в распространении X. Большую роль в формировании и распространении X. сыграла диаспора. Военная политика Рима, разорявшего покоренные провинции, продававшего в рабство целые города, нивелирующая сила империи, разлагавшей старые национальные уклады, приводила к рассеянию покоренных наций, к утрате национальной культуры и национальной религии. С другой стороны, развитие торговых сношений в период завоевательных войн Рима содействовало расселению во всей империи утративших самостоятельность национальностей. Еврейская диаспора датируемся еще со времен завоевания Палестины Ассирией и Вавилонией, когда массы евреев выселились в Египет, Месопотамию и Персию. К 1 в. многочисленные евр. общины существовали в Месопотамии, Сирии, М. Азии, Аравии, Египте, Киренаике, Сев. Африке, Испании, Германии, Греции, Италии. Надпись 81 года, в которой еврейка сообщает об отпуске на волю своего раба, свидетельствует о наличии еврейской «синагоги» (общины) в Пантикапее (Керчь). В диаспоре евреи сохраняли слабую связь с Иудеей. Иудейские восстания носили местный характер и только восстание при Траяне нашло повидимому отклик в Египте. Мессианизм, носивший в Палестине еше воинственный характер, скрывавший под фантастической религиозной оболочкой и национально-демократическими лозунгами устремления боровшихся за свою самостоятельность торгово-ростовщических групп еврейских рабовладельцев, в диаспоре принял иные черты—чаяние мессии неземного, к-рый придет или даже уже пришел, чтобы уготовить путь грядущему царству божьему. В диаспоре евреи соблюдали обрезание, субботу и нек-рые другие обряды и формально продолжали считать Иерусалим центром своего культа. Однако со 160-х гг. до хр. э. до 73 хр. э. существовал храм в Леонтополе в Египте, основанный по образцу иерусалимского храма беглым первосвященником Онией. И в области культа сказалась нивелирующая сила Рима: разрушив, по выражению Энгельса, «унаследованные общественные формы, стародавнее политическое устройство и национальную независимость», она разрушила и «связанную с ними религию» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XV, стр. 607). Греческий перевод библии (септуагинта) был принят во всей диаспоре, основные молитвы в синагогах читались по-гречески. На евр. могилах вплоть до 6 века надписи делались исключительно на греч. и лат. яз. Даже для пропаганды иудаизма использовались «языческие» образцы (Сивиллины книги). Идеологи иудаизма подпадают под влияние греч. философии. По свидетельству Филона, многие понимают закон лишь как символ «вещей умопостигаемых». Экзегетика Аристовула, IV книга Маккавеев, «История евреев» Артапана наглядно показывают то смешение рационалистического вульгаризированного иудейства и вульгарной греч. философии, к-рое подготовило почву для восприятия первоначально-христианских идей греками и римлянами. Именно в диаспоре возникли вера в бессмертие души и еврейский монотеизм как иудаизированный продукт позднейшей греч. вульгарной философии. Это способствовало успеху пропаганды иудаизма, давшему повод Сенеке сказать, что «побежденные навязали свои законы победителям». Эта пропаганда проложила пути и каналы для пропаганды X. Таким образом вера в единого бога, в небесного мессию-спасителя, в бессмертие души, упрощенная обрядность, элементы, характеризующие по преимуществу X., были подготовлены в диаспоре, где успехом пользовались и культы других богов-спасителей и «единых» богов. Понятно поэтому, что автор древнехристианского произведения «Апокалипсис» обращается исключительно к малоазиатским общинам, а на составленной богословом Гарнаком карте распространения X. в конце 2 в., вопреки церковной традиции, фигурируют почти исключительно города М. Азии и Восточной Эллады.
Буржуазные историки о происхождении X. Буржуазные историки отрицают рабовладельческую формацию и рабство как основное, ведущее противоречие в античном обществе. Их излюбленный прием—модернизация античности. Еще Маркс в «Капитале» смеялся над «нелепым утверждением, что в античном мире капитал был вполне развит,—нехватало только свободного рабочего и кредитных учреждений» (Маркс. Капитал, т. I, 8 изд., стр. 110, см. подстрочн, прим.). Почин в этой модернизации античности принадлежит Т. Моммзену, к-рый хотел таким путем «свести древних с фантастического пьедестала... в реальный мир». По его стопам пошли Марквардт. Л. Фридлендер («Darstellungen aus der Sittengeschichte Roms») и особенно Г. Ферреро, к-рый в своем многотомном труде «Величие и падение Рима» доводит модернизацию до абсурда. Крупнейший буржуазный историк Э. Мейер прямо говорит, что древний мир выработал вполне современную культуру, что культуру эллинистической эпохи «следует представлять себе вполне современной во всех отношениях («Экономическое развитие древнего мира», СПБ, 1898, стр. 11, 75). Классовый смысл этой теории—показать, что капитализм и его религия—христианство—высший предел человеческой культуры, дальше к-poй человечество итти не может. У Э. Мейера эта мысль прямо выражена: «С падением древнего мира развитие начинается сызнова и снова возвращается к тем первым ступеням, которые уже давно были пройдены» (там же, стр. 11). Выполняя социальный заказ буржуазии—увековечить капиталистическую систему,—историки рисуют эпоху качала империи (1—2 вв.) как величайший расцвет хозяйственной жизни и X. как высший продукт этого расцвета. «Для Малой Азии, Фракии, Иллирии, Сев. Африки римское владычество обозначает эпоху их наивысшего расцвета»,— пишет Э. Мейер; и в другом месте: «Римская империя дала миру эпоху глубочайшего спокойствия» (стр. 79). Правда, он вынужден признать, что «признаки разложения обнаруживаются во всех областях уже в самую счастливую эпоху всемирной истории», во время Антонинов. Но причину этого разложения он видит в том, что культура получила слишком большое распространение в массах и т. о. растворилась. Столь же беспомощен в объяснении падения Рима О. Зеен («Geschichte des Unterganges der antiken Welt»), видящий основную причину разложения империи в «гибели наилучших во время проскрипции». А. М. Ростовцев в работе, написанной в 1925 (The Social and Economic Life of the Roman Empire»), вынужден признать свое бессилие объяснить гибель античной культуры. При таких предпосылках буржуазные историки не могут объяснить происхождение X.; тот же Мейер в своем трехтомном «Ursprung und Anfänge des Christentums» (1923—24) шагнул на несколько десятилетий назад даже по сравнению с либеральными протестантскими богословами. То же бессилие объяснить происхождение X. обнаружил Р. Ю. Виппер («Возникновение христианства», М., 1918). Его претензии стать выше «крайностей» идеализма и материализма Ленин определил как «...прислужничество господствующей буржуазии» (Ленин, Соч., т. XXVII, стр. 185). «Объективный» профессор исходит не из анализа римского общества, а из стремления «опровергнуть» марксистскую теорию и, не останавливаясь иеред клеветническим извращением марксизма, подбором евангельских цитат пытается доказать, что «ранние христианские общины... были организациями зажиточных людей, во главе которых стояла денежная, финансовая, аристократия»; но объяснить, почему у банкиров и финансистов возникло христианство, он не может. К тому же выводу, но с другой стороны, приходит В. Рожицын («Золотая легенда»). Перенося отношения, сложившиеся в христианской церкви к концу 3 в., на два столетия назад и применял по существу аргумент Каутского («едва ли христианство можно назвать религией рабов, для которых оно ничего не сделало»), В. Рожицын находит, что X. было выгодно только богатому рабу или вольноотпущеннику, что если не исключена «наличность в христианстве, быть может, подавляющей массы бедняков», то их роль не была ведущей. К точке зрения В. Рожицына близок и П. Ф. Преображенский («Тертуллиан и Рим») и одно время ее разделял и Н. Румянцев («Смерть и воскресение Спасителя» и др.). Все эти антимарксистские теорийки смыкаются с теорией Каутского, с построениями Виппера, историков и богословов типа Гарнака и Э. Мейера в том, что они по сути отвергают марксистско-ленинское понимание религии как «опиума народа», как «духовной сивухи»; для них X.—реальная политическая программа на земле, тогда как в действительности оно означало для «страждущих и обремененных» выход в ином мире, на небе. В лучшем случае В. Рожицын и его сторонники повторяют идеалистические утверждения буржуазных атеистов 18 в. о религии как выдуманном попами средстве обмана народных масс.
Теория Каутского. Каутский в своей теории происхождения X. (см. его книгу «Происхождение христианства», вышла в 1908) стоит на противоположной по сравнению с Энгельсом точке зрения. Сущность методологии Каутского состоит в том, что он, находясь в плену буржуазной историографии не понимает специфики закона движения рабовладельческой формации и классовой борьбы в римском государстве. А это непонимание Каутским социально-экономических условий эпохи возникновения X., социальных корней X., приводит его к созданию ревизионистской теории происхождения X.
Модернизируя социально-экономич. строй Рима, Каутский заявляет, что «римское общество в эпоху возникновения христианства дошло до порога современного капитализма» («Происхождение христианства», стр. 69, 2 изд., ГИЗ Украины). Каутский находится в плену буржуазной методологии, будучи в одном лагере с теми буржуазными историками Римской империи (Моммзеном, Фридлендером, Э. Мейером и др.), о к-рых говорили выше.
Каутский, отодвигая капитализм в глубь веков, вполне последовательно с этой точки зрения классовую борьбу в античном обществе отождествляет с классовой борьбой при капитализме. Ту борьбу, к-рую вели угнетенные классы античного общества, Каутский считает пролетарской борьбой, а первоначальное X. является, по Каутскому, революционной идеологией борющегося за свое освобождение пролетариата. Но под пролетариатом Каутский понимает фактически мелких собственников. Поэтому, называя первоначальные христианские общины пролетарскими по своему составу, он тут же заявляет, что они состояли из мелкого люда, ремесленников. [Необходимо отметить, что Энгельс в своем письме Каутскому 21/V 1895 по поводу его книги «Предшественники новейшего социализма» пишет, что употребляемый Каутским термин «пролетариат» не подходит, что нужно говорить о том «пред-пролетариате, который в 1789 произвел революцию в парижских предместьях» (Маркс и Энгельс, Письма, М.—Л., 1931, стр. 415)]. Мелкий люд, ремесленники придавали, по Каутскому, первоначальному X. якобы революционный характер.
Сущность учения Энгельса о происхождении X. состоит в том, что X. «хотело осуществить социальное переустройство не в этом мире, а в „потустороннем“, на небе» (Энгельс), для Каутского же «спасение от бедствия, которое возвестило христианство, понималось первоначально в весьма материальном смысле. На этом свете, а не на небе» (Каутский, Происхождение христианства, стр. 345). Каутский говорит о «социалистических тенденциях христианства», о «пролетарском характере раннехристианской общины» (там же, стр. 235, 236, 237), о «резко выраженном пролетарском характере общины», к-рая якобы стремилась к «коммунистической организации» (там же, стр. 300), о революционном «бунтарском характере» ранней христианской общины. Энгельс, наоборот, разоблачает легенду о коммунизме первоначального X. «Христианство знало только одно равенство всех людей, равенство первородного греха, вполне соответствовавшее его характеру религии рабов и угнетенных. Наряду с этим оно знало еще, может быть, равенство избранных, которое, однако, выдвигалось только в самом начальном периоде христианства. Следы общности имущества, встречающиеся тоже на первых шагах новой религии, являются скорее результатом необходимости для гонимых жить сплоченной жизнью, чем признаком высоких представлений о равенстве. Но вскоре установление противоположности между клиром и мирянами уничтожило и этот зачаток христианского равенства» (Энгельс, Анти-Дюринг, в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 104).
Ревизуя учение Энгельса о происхождении X., идеализируя первоначальное X., Каутский тем самым извращает марксистско-ленинское учение о реакционной роли религии как одного из орудий угнетения, извращает марксистско-ленинское учение о том, что «...гнет религии над человечеством есть лишь продукт и отражение экономического гнета внутри общества» (Ленин, Социализм и религия, Сочинения, т. VIII, стр. 422).
Попытки затушевать реакционный характер первоначального X. сказываются у Каутского очень ярко и в извращении Каутским вопроса об отношении X. к рабству. Каутский заявляет: «как собственно относились первые христиане к рабству, мы не знаем», но тут же добавляет: «мы уже видели, что эссеи отвергали рабство» (Каутский, Происхождение христианства, стр. 303). Как относились к рабству первые христиане, мы якобы не знаем, хотя все книги Нового Завета, к слову сказать, являющиеся для Каутского одним из важнейших «первоисточников», все время повторяют: «рабы, повинуйтесь господам своим». Не делая непосредственно сам вывода по вопросу об отношении X. к рабству, Каутский пытается подсказать его. Если, мол, о христианском отношении к рабству мы и не знаем ничего, то эссеи (одна из иудейских сект, предшествовавших X.) отрицали рабство. Утверждение Каутского о X. и рабстве, противореча всем фактическим данным, гармонирует со всей концепцией Каутского, идеализирующего X. Опираясь на огромное количество материала по вопросу о рабовладельческой формации, Маркс и Энгельс дают другую характеристику отношения X. к рабству.
В «Происхождении христианства» Каутский пытается на историческом материале доказать правильность высказанного им еще в 1902 (в статье «Социал-демократия и католическая церковь») и широко распространенного среди ревизионистов и оппортунистов 2 Интернационала взгляда о том, что необходимо различать религию как дело внутреннего убеждения от церковной догмы. «Внутренняя» религия якобы представляет собой возвышенное и чистое учение, «возвышение личности над ее преходящими интересами, в своем роде этический, какой-то чрезмерный идеализм», она легко соединима с социализмом. Но эта «внутренняя» религия искажается церковью. Такая история произошла якобы и с первоначальным X., представлявшим собой, по утверждению Каутского, революционное, коммунистическое движение. С образованием в христианских общинах клира и епископской власти первоначальное учение X. было извращено и превратилось в свою противоположность. В этом Каутский видит диалектику развития и удивляется, почему Энгельса не интересует подобный диалектический процесс. Но Энгельс представляет развитие христианства совсем не так, как оно дано у Каутского, и потому ничего и не говорит о «диалектике» развития X., выдуманной теоретиком ревизионизма. Своим «Происхождением христианства» Каутский пытается оправдать оппортунистическое отношение партий 2 Интернационала к религии как к частному делу.
Образование догматов и культа. Как указывает Энгельс, X. началось с образования «многочисленных сект, борющихся между собой по меньшей мере с такой же страстностью, как и с общим врагом» (К истории первоначального христианства, Маркс и Энгельс о религии и борьбе с нею, т. II, 1933, стр. 555), т. е. с нехристианским обществом, в окружении к-рого жили ранние христиане и к-рому они себя противопоставляли. Это были различные, частью иудейские (иудейской диаспоры), частью эллинские и восточные религиозные движения, из столкновения к-рых и рождалось X., его догматы и культ.
Древнейшим предметом споров в раннем X., следы к-рого сохранились в т. н. «Деяниях апостолов» и отчасти в таких древних апокрифах, как «Дидахэ» (гл. VI) и т. п., были вопросы об обязательности соблюдения у христиан библейских ритуальных законов о пище и обрезания. Повидимому самое раннее X., представлявшее собой одно из тех течений в мессионической диаспоре, к-рое отвергало культ мессии как бойца за освобождение евреев из-под власти римлян и противопоставляло ему культ мессии как искупителя грехов всех людей, признавало все же эти пищевые запреты и обрезание, отвергнув только обязательность посещения иерусалимского храма и библейскую теократию. Но скоро в той же диаспоре образовались более эллинизированные христианские группы, к-рые стали отрицать обязательность пищевых запретов и обрезания по крайней мере для христиан из эллинов и прочего иудейского населения тех сирийских и малоазиатских городов, где возникло X.
Со вхождением в X. большего количества эллинов эта группа получила преобладание, а сторонники первого направления замкнулись к началу 2 в. в обособленные секты, частью сохранившие прежнее, общее всем христианам наименование назареян, частью получившие название эбионитов (Евсевий, Церковная история), что значит «бедные», «убогие» и указывает на социальный состав этих сектантов. Эбионитские секты дожили до 5 века, когда растворились в манихействе. Догмат о «Богочеловеке», являющийся основным в X., был создан в ожесточенной борьбе между различными течениями раннего X. (подробно об образовании мифа о Христе см. Иисус Христос). Церковный историк начала 4 в. Евсевий Памфил передает в своей «Церковной истории» сохранившееся до его времен предание, что среди эбионитов было два течения по вопросу о Христе. Одни считали его за пророка типа библейских, хотя и высшего среди них, другие—за какое-то полубожественное существо.
Во 2 в. со вхождением в ряды христиан представителей зажиточных групп городского населения, среди к-рых встречалось немало гностиков, или «ученых», начинаются попытки уточнить учение о Христе, этом бледном и мифическом образе божественного спасителя, доставшемся в наследство X. второго века от христиан первого века. Ставятся вопросы об отношении Христа к богу и миру и об отношении бога к миру. Гностики (наиболее известные из них Сатурнин, Карпократ, Керинф, Василид, Валентин) были представителями того религиозного синкретизма, который сложился на базе оживленной торговли Римской империи с Востоком и являлся попыткой синкретического объединения культов богов спасителей из религиозно-философских систем Индии, Ирана. Вавилонии, Египта, античного мира и иудейского мессианства.
Для гностиков бог—бесконечное существо, пребывающее вне мира в абсолютном покое, в небытии, в плероме, напоминающей несколько буддистскую нирвану. Творец мира, демиург,—злое божество. Он добывает частицу бога, при помощи к-рой одухотворяет мир. Смысл дальнейшего существования—вернуть эту божественную частицу опять богу. В этих целях в мир и являются Христос и Иисус, к-рые в одних гностических системах понимаются тождественно, в других различно. Гностики проповедывали крайний аскетизм, но были движения, которые в борьбе с материей выдвигали и крайнюю разнузданность (николаиты, карпократиане).
Гностицизм никогда не был широким общественным движением в христианстве и оставался уделом немногих замкнутых групп. Но на христианскую теологию он сильно повлиял, внеся сюда в частности первые элементы культа троицы, широко распространенного в индусских, иранских и египетских культах. Бог, София, или божественная мудрость, и Христос гностических систем привели к зачаткам учения о троице. Уже в конце 2 и начале 3 вв. встречается т. н. апостольский символ, в к-ром проповедуется крещение во имя отца, сына и духа. Но отношение этих лиц в троице между собой еще не определено.
Из других сект 2 в. можно отметить еще маркионистов (см. Маркион) и монтанистов. Первые, популярные гл. обр. среди купечества римско-эллинских городов, примкнувшего к христианству (сам Маркион, по преданию, был купец), резко разорвали с библейскими традициями, которые содействовали обособлению и замкнутости. Монтанисты никакой новой догматики не выдвигали, а боролись против преобладания епископов, считая их власть новым явлением в христианстве. Последствием этой борьбы было утверждение епископами на рубеже 2 и 3 вв. церковного догмата об апостольском преемстве епископов. Согласно догмату, Христос назначил 12 апостолов управлять всей церковью, а эти назначали епископов. Апостольский символ и идею апостольского преемства епископов мы находим ясно выраженной уже в сочинении против ересей Иринея Лионского (на рубеже 2 и 3 вв.).
В 3 в. в X. борятся гл. обр. два направления: одно—отстаивавшее старый библейский монотеизм, другое—выдвигавшее в противовес культу библейского бога культы Христа и духа святого (см. Антитринитарии). Начинают складываться основы учения о троице, на к-рое сильно влияют близко родственные X. религии, в особенности митраизм. Кроме того продолжающаяся еще борьба остатков харисматического X. с епископами и усложняющейся церковной иерархией вызывает несколько местных расколов, получающих б. или м. широкое распространение (новициане, донатисты). В этих сектах находят свое религиозное отображение остатки демократической оппозиции рядовых масс клиру и поддерживающему последний состоятельному христианству. Особенно выделяется в этом отношении образовавшаяся на рубеже 3 и 4 вв. секта циркумцеллионов (см.).
В 4—8 вв. X., к к-рому примкнули уже императоры и правящая землевладельческо-военная и служилая знать, становится господствующей религией империи. Борьба различных церковных направлений становится в этот период борьбой за власть не только в церкви, но и в государстве, что придает ей особенно ожесточенный характер. В догматических спорах 4—8 веков можно усмотреть ряд прикрывавшихся ими общественно-политических движений в Римской империи и ее преемнице Византии. Примером может послужить хотя бы арианство, к-рое после своего кратковременного преобладания при императоре Констанции (337—361) было отвергнуто и повсеместно гонимо в империи, но немедленно же принято вандалами и готами, прикрывшими им свою борьбу с империей в 5, 6 и даже части 7. вв. (вестготы в Испании).
С догматической стороны ереси и секты 4—7 вв. являются продолжением тринитарных (о троице) и христианских (о природе Христа) споров 3 в. Они могут быть разделены на два главных направления—арианское и монофизитское—и ряд промежуточных компромиссных между ними форм. Первое подчеркивало в мифах о Христе антропоморфные (человекообразные) моменты; второе выдвигало божественность Христа. Это последнее направление, продолжавшее еще традиции докетов 2 века, было особенно популярно среди земледельческого коптского населения Египта и отсюда получило распространение в эфиопской (абиссинской) церкви. Промежуточные течения [никейцы, несториане, монофелиты, римско-византийское «православие» до эпохи разделения церквей (см.)] стремились в той или иной степени согласовать эти противоречия. В этих целях созывались так называемые «вселенские соборы» и установлены были канонические новозаветные писания (см. Канон, Иисус Христос, Евангелия, Антитринитарии, Арианство). 8—9 века в истории христианских расколов должны быть отмечены движением так называемых иконоборцев (см. Иконоборство), движением, возглавлявшимся императорской властью и направленным против монастырского землевладения.
Особо нужно поставить также среди христианских ересей 4—8 вв. т. н. манихейство (см.) и его продолжателей в раннем средневековьи—павликиан, богомилов, катаров. Явившееся в персидской сассанидской монархии 3 в., манихейство в своей основе было не разветвлением христианства, а самостоятельной новой религией, правда, возникшей на почве того эсхатологического религиозного синкретизма, на почве которого за два века перед тем образовалось и христианство. Попав в римскую империю в начале 4 века, манихейство застало христианскую церковь уже господствующей в государстве религиозной организацией и было загнано христианским клиром в подполье. Здесь оно в течение 4—6 вв. приняло христианизированную форму и слилось со многими гонимыми сектами. Остатки прежних сект первых трех веков вошли в него почти полностью и растворились в нем. Удержались только большие сектантские разветвления, вроде монофизитской, несторианской, арианской церквей. В результате всего этого получилось, что в христианстве первой половины средневековья образовались собственно две религии—одна господствующая римско-византийская церковь (впоследствии расколовшаяся), другая—тайное, подпольное манихейско-христианское сектантство, отдельные общины которого однако умели поддерживать между собой связь на довольно широкой периферии. Они сделались прибежищем всех недовольных и теснимых развивающимся феодализмом и его официальной церковностью элементов, религиозным отображением их неудовлетворенности феодальным обществом. Манихейско-христианские общины дотянули свое существование до 2-й половины средневековья, до выступления средневекового сектантства, в к-рое и влились, донеся через него многие элементы своей идеологии до эпохи реформации.—Резюмируя все сказанное о др.-христианских течениях и группировках 1—8 вв., мы видим, что оно являлось религиозным отображением борьбы различных классов и более мелких социальных групп, на которые распадалось население Римской империи, а впоследствии Византии и сопредельных с ней стран в эпохи разложения античной рабовладельческой формации и сменившего ее раннего феодализма.
Подобно догматам, христианский культ также не был создан сразу. Одной из наиболее характерных черт X. в его ранней, начальной стадии развития, т. е. в 1 в., было почти полное отсутствие обрядности. «Христианство не знало никаких вносящих разделение обрядов, не знало даже жертвоприношений и процессий классической древности. Отрицая таким образом все национальные религии и общую им всем обрядность, обращаясь ко всем народам без различия, христианство само становится первой возможной мировой религией» (Энгельс, Бруно Бауэр и раннее христианство, в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. XV, стр. 609). Действительно, как мы видим из дошедшей до нас тогдашней христианской литературы, напр. из «Откровения Иоанна», раннее X. не имело почти никаких обрядов. Часть христиан из иудеев продолжала держаться моисеева «закона Ягве», остальные же, большинство, соблюдали нек-рые главные иудейские праздники (пасху, пятидесятницу); вместо субботы имели свой «день господень», падавший у разных общин на разные дни недели и отмечавшийся общинным пиршеством—ужином; ужин этот («вечеря») тогда еще не соединялся с позднейшим таинством причащения, делался в складчину и состоял из хлеба, вина и овощей (мясо для большинства христиан по их бедности было недоступно); кроме пиршеств праздничные общинные собрания христиан сопровождались также совместными молитвами, песнопениями, проповедями и поучениями, пророческими экстатическими выступлениями, включая сюда и «глоссолалию—языкоговорение», чтением «священного писания», а также «посланий», писем, к-рыми обменивались иногда общины друг с другом; в нек-рые дни соблюдались пост и половое воздержание. Ни крещения, ни причащения, ни многих других религиозных обрядов и культовых предписаний, играющих большую роль в X., мы здесь еще не видим: они—продукт более позднего времени и последующего развития X., когда в христианские общины усиливается приток бывших приверженцев различных «языческих» религий. Поклонники фригийского Аттиса и Кибелы, египетской Изиды и Озириса, митраисты и т. д. приносят с собой наиболее близкие и привычные им элементы своих былых религий и культов, связывают их со своими новыми представлениями и мифами об Иисусе Христе. Новозаветная каноническая литература, а также и в особенности «Дидахэ», произведения Тертуллиана и др. церковных авторов 2—3 вв. определенно говорят нам, что именно со 2 в. в X. появились и начали играть видную роль различные «таинства» с крещением и причащением в центре. Совершение обоих этих таинств считаюсь тогда уже обязательным для принятия кандидатов в число полноправных членов христианской общины. При этом крещение, не без влияния со стороны фригийского культа Аттиса и Кибелы соединялось с двойным миропомазанием крещаемого и с возложением на него рук для магического очищения принимаемого в «лоно церкви» от грехов, для освобождения его от сатаны, злых духов и их «скверны» и для низведения на него «благодатных даров св. духа». Таинство причащения, воспринявшее в себя ряд существенных элементов из митраизма, носило характер обрядового вкушения «плоти и крови» божества с целью тесного мистического общения с ним. Совершение этих таинств связывалось у христиан обычно с днями крупных годовых и еженедельных праздников. Самый праздничный календарь христиан в это время тоже усложнился и обогатился: пасха потеряла свои былые иудейские черты, соединилась с многодневными весенними языческими празднествами «смерти и воскресения» многоименного «страдающего, умирающего и воскресающего» божества, распалась на «страстную седмицу» и на «пасху воскресения Христова» и сделалась главным христианским праздником. Определенное влияние на выработку всего этого обрядового содержания пасхи оказали соответствующие празднества из широко распространенных тогда в Римской империи культов фригийского Аттиса и финикийско-сирийского Адониса. Была оставлена в календаре, но подвергнута новой обработке и новому истолкованию иудейская «пятидесятница», или «троица», в обоснование к-рой был создан миф о «сошествии св. духа на апостолов» (см. «Деяния апостолов»[ВТ 1]). Во 2—3 веках был принят александрийско-египетский январский праздник «богоявления» синкретического греко-египетского божества Диониса-Озириса-Эона-Века, позднее в 4 веке оформившийся в «крещение господне». В 4 в. церковью, заключившей союз с римской императорской властью, был окончательно принят в свой календарь и выдвинут на видное место бывший общегосударственным зимний митраистический праздник «дня рождения непобедимого Солнца-Митры», который отныне стал именоваться «рождеством христовым». В том же 4 в. церковь ввела в свой календарь также местный римский «языческий» праздник февральского магического «очищения» городов и полей в конце года (год некогда начинался с марта) и наделила его названием «сретения господня» и «дня очищения Марии». Был введен т. н. «великий пост» перед пасхой по примеру и под влиянием «языческих» мистериальных религий и культов, особенно Митры, Аттиса и Адониса. Богослужебная сторона праздничных дней усложнилась и оформилась: соединенные с таинством причащения воскресные и др. общинные собрания и ужины-вечери христиан видоизменились и развились теперь в сложное церковное богослужение, в литургию, или обедню. К литургии были присоединены еще другие «службы», и все это стало отправляться теперь только «клиром»—духовенством при пассивном участии остальной рядовой массы верующих. Культовое почитание и поклонение христиане отныне стали воздавать не только, как раньше, мифическому Иисусу Христу, но и ангелам, «богоматери», различным мученикам и прочим «святым». В связи с этим стали развиваться у них также культы икон, мощей, «святых мест» и т. д. Непременной принадлежностью культа именно с этого времени делается у христиан также крест как магическое средство против «нечистой силы», широко распространенное среди многих народов древности и восходящее своими корнями к первобытному культу огня. Многочисленные эти и другие элементы различных религий и культов, господствовавших среди разноплеменного населения мировой римской империи, вливались в X., наделяли его новым обрядовым содержанием и тоже придавали ему мировой характер. Тертуллиан заявлял, что в их религии имелось все, что почиталось «всегда, везде и у всех народов».
Возникновение клира. Христианская церковная организация возникла не сразу. Древнейшие христианские общины в 1 в. и отчасти и во 2 в. вообще были слабо организованы и связаны друг с другом. Постоянного жречества вроде позднейшего клира первое время не было. Все христиане считали себя святыми. Только к концу 1 века, к эпохе возникновения «Дидахэ», намечаются первые руководители в лице странствующих пророков и апостолов. По своему социальному положению это—выходцы из различных слоев тогдашнего общества, можно сказать, зачастую деклассированный элемент, типа лукиановского Перегрина или тех странствующих магов, которые так часто встречались в эпоху упадка Римской империи. Это был люд бывалый, не чуждый шарлатанских фокуснических приемов. В христианских общинах они выступают прежде всего с «чудесами», чем особенно импонируют суеверной народной массе. Христиане считали этих людей («Дидахэ», гл. XI и след.) особыми божьими избранниками. Этому способствовало очень популярное у древних христиан учение о «харизме», заимствованное ими у мессианических общин диаспоры и у тайных античных мистических союзов типа элевсинского братства. Под харизмой понимался особый дар проповедывать, предсказывать, совершать чудеса, якобы даваемый богом нек-рым людям. Лица, претендовавшие на руководство христианскими общинами, выдавали себя за обладателей таких «харизм», откуда и термин «харизматики», который иногда прилагают к ним. С течением времени среди этих харизматиков образовалась некоторая специализация: апостолы, пророки, дидаскалы (учителя) и некоторые другие более мелкие персонажи. Их уже хорошо знают памятники христианской письменности на рубеже 1 и 2 веков, например «Дидахэ».
Различие между этими видами харизматиков однако было небольшое. Все они занимались чудесами и проповедью. Главенство принадлежало, как об этом свидетельствуют «Дидахэ» и «Пастырь» Ерма, пророкам; это были такие харизматики, к-рые предсказывали будущее. Апостолы были заимствованы X. у евреев диаспоры, где этим термином обозначались лица, переходившие из общин в общины со сборами на иерусалимский храм. У христиан они сборов на храм уже не делали, а выполняли функцию связи между общинами, попутно проповедуя X. па новых местах. Все источники—и «Дидахэ», и «Пастырь» Ерма, и «Послание» Варнавы, Лукиан Самосатский и т. д.,—касавшиеся организационного устройства первых христиан, единогласно сообщают, что в начале 2 в. христиане высоко чтут этих харизматиков. Но при всем том их положение было непрочно. Они не были в полном смысле этого слова юридически установленными должностями, как позднейший клир. Такие должности образовались в христианских общинах лишь тогда, когда в них вошел более состоятельный элемент, начавший организовывать в общинах свое господство над более бедными массами. Что же касается харизматиков, то их власть не отличалась ничем от простого личного влияния и легко могла быть поколеблена любым неосторожным шагом, как показывает пример лукиановского Перегрина, который лишился своего большого авторитета у христиан только потому, что съел запрещенную пищу.
Со вхождением в X. во 2 в. многих лиц из зажиточных слоев городского населения империи развивается новая форма организации христианских общин—возникает клир и епископская власть. При их посредстве зажиточная часть христиан закрепляет в общинах свое преобладание над остальной массой верующих. Собственно зачатки клира в виде епископов и дьяконов встречались в самом раннем X. и были заимствованы им из античных религиозных союзов. До начала 2 в. это были не жреческие (в смысле руководства богослужением), а чисто хозяйственные должности. Дьякон (от диакония—по-гречески служение) означал вообще прислужника за христианскими религиозными трапезами. Термин епископ был заимствован из греческого административного права. Епископами в Афинах назывались лица, заведывавшие в Пирее складами корабельных принадлежностей. В религиозных греческих обществах так назывались заведующие кладовыми. И у христиан епископы первоначально были кладовщиками, хранившими запасы для религиозных пиршеств. При этом епископов в каждой общине до середины 2 в. было по несколько человек. Со вхождением в X. состоятельных людей у общин появились кассы. Епископы превратились в кассиров. Заведывание кассами быстро подняло авторитет епископов. В середине 2 в. мы уже видим в каждой общине не более одного епископа; в его руках и общинная касса. Диаконы же остались в прежней роли простых прислужников за общинными трапезами и в церковной кладовой и стали низшими, подчиненными епископу агентами его власти.
Пресвитеры первоначально встречались в иудейско-христианских общинах, откуда впоследствии распространились и в прочих общинах древних христиан. Первоначально этот термин употреблялся лишь в качестве почетного отличия. Его носители не отправляли никаких общинных функций. В своем буквальном значении слово «пресвитер» было однозначно со словом «старейший» и невидимому первоначально и прилагалось к старейшим по возрасту или по времени вступления членам общин. На богослужениях пресвитерам отводили почетные места. Со вступлением в X. во 2 в. значительного числа зажиточных лиц титул пресвитеров стал прилагаться к ним, и пресвитеры из возрастной группы превратились в социальную группу более состоятельных, а следовательно и влиятельных христиан. Они сближаются с епископами, к-рых обычно и выбирают из их среды или по их указаниям. Источники середины 2 века (например апологетики) изображают пресвитеров управляющими вместе с епископами делами общин и на богослужебных собраниях возлежащими вместе с ними на почетных местах. Отсюда был лишь один шаг к активному участию епископов и пресвитеров в богослужении и оттеснению ими здесь харизматиков на второй план. Уже в «Пастыре» Ерма пророки могут учить лишь под контролем епископов и пресвитеров. Так создалась новая священническая иерархия в христианстве. Эта священническая иерархия отобразила изменение социального состава христианских общин.
Нельзя однако сказать, чтобы простая масса верующих без всякого ропота приняла новый церковный порядок, совершенно закрывавший ей доступ к управлению общинной жизнью. Выразителями недовольства явились харизматики, пытавшиеся выдвинуть против епископов свой былой авторитет. Наибольшего развития достигла борьба харизматиков с епископами и стоявшей за ними священнической иерархией во второй половине 2 в. в движении т. и. монтанистов (см.), продержавшихся до начала 3 в. Исход борьбы был предрешен однако соотношением социальных сил, стоявших за спиной харизматиков и иерархии. В 3 в. епископы и клир уже прочно держат в своих руках управление церковью. Харизматики исчезли. Пророков иерархия вообще объявила не христианским явлением на том основании, что пророки якобы могли быть лишь до появления Христа. Сходным образом поступили с апостолами. Епископы (Ириней Лионский и др.) выдвинули теорию, что апостолами являются только те, кто лично видел Христа. В это же время создается легенда о 12 главных апостолах, назначенных якобы Христом управлять церковью. На легенду о них повлияла библейская версия о 12 коленах израилевых. Кроме них считалось еще 70 апостолов, о к-рых говорят «Деяния». Исчезли в 3 в. и дидаскалы. Епископы объявили, что свою власть апостолы передали им (теория апостольского преемства епископов, наиболее горячим поборником которой был Ириней Лионский).
В 3 в. появляются новые надстройки в христианской общине. Над епископами устанавливается власть митрополитов. Ее появление было обусловлено вхождением в ряды христиан в этом веке представителей римской провинциальной служилой и землевладельч. знати, внесшей в X. ряд принципов административного устройства империи. В этом же веке X. проникает в деревню, сначала в имения христианских помещиков, что вызвало образование нового церковного чина хореепископов или сельских епископов. Митрополичье устройство христианской церкви почти всецело совпало с провинциальным делением Римской империи в 3 в. и после Диоклетиана. Каждой провинции соответствовала митрополия, правителю провинции—митрополит.
В 4—5 вв., после превращения X. при императоре Константине I и его сыновьях в господствующую в империи религию, в церковной иерархии появляется еще один высший чин—патриарх. Общее число их установилось после нек-рых колебаний в 5 человек: александрийский, антиохийский, иерусалимский, константинопольский и римский. Их выделение было обусловлено соперничеством за преобладание 4 политических, экономических и культурных центров в Римской империи 4—5 вв.: Александрии в Египте, Антиохии в Сирии, Рима на Западе и новой столицы империи Константинополя. Из уважения к традициям вселенские соборы выделили еще иерусалимских епископов. В 5 в. они тоже становятся патриархами, хотя большой роли ни в этом веке ни в последующие времена не играют. Усилению патриаршей власти сильно содействовали т. н. вселенские соборы с 4 до 8 в. В католической церкви они имели место и позднее, последний—Ватиканский—в 1870. Вселенские соборы были съездами руководящих в те или иные эпохи в церкви митрополитов и епископов. Они выдавались за представительство всего X., но таковым в действительности никогда не были (см. Вселенский собор). Большое влияние на соборы оказывала императорская власть, обожествлению к-рой они не мало содействовали. Вселенские соборы укрепили влияние клира на массы, монархическую власть, крепостничество, установили основы христианской догматики, культа, канон христианских священных книг (см. Евангелия, Цезарепапизм). На Востоке в греческой церкви развитие высшей церковной иерархии остановилось на патриархате. В некоторых национальных церквах (армянской) и на Западе оно пошло в феодальную эпоху еще дальше (см. Папство, Курия, Кардиналы).
Превращение X. в государственную религию. По церковной традиции X. пришлось выдержать якобы целый ряд неслыханных испытаний и гонений со стороны римской императорской власти и ее местных представителей. Гонений этих церковь насчитывает около десятка и описаниями их мученических жертв она заполняет многие страницы своих «житий святых». Однако, как надо было ожидать, мы имеем и здесь тенденциозное искажение исторической истины в отношении как самого числа «гонений», так и их размеров, характера и причин. Вообще каких-либо гонений чисто религиозного порядка ни республиканский, ни императорский Рим не знал. Это касалось всех религий империи, в том числе и X. Первым из этих гонений церковь выставляет преследование христиан при императоре Нероне, в 64, когда в связи с пожаром Рима они якобы были обвинены в поджоге столицы и массами истреблены в цирке в угоду и на потеху толпе. Однако, как это установлено целым рядом беспристрастных историков, «гонение» это является церковным вымыслом, а соответствующий рассказ о нем в «Летописях» Тацита—христианской вставкой. Не заслуживают доверия церковные рассказы и о следующих пяти «гонениях», бывших якобы при императорах Домициане, Траяне, Марке Аврелии и др.
Первым серьезным выступлением против христиан были мероприятия императора Деция (249—251), издавшего указ, чтобы все без исключения граждане империи засвидетельствовали спою верность ему присягой и жертвоприношением перед статуями римских божеств или его, императора. Указ этот внес разложение в ряды христиан, обнаружил и обострил классовые противоречия между богатым клиром и рядовой массой верующих. Начавшееся в связи с указом «гонение» было направлено гл. образом против богатого епископата. При императоре Валериане (253—259), в основном доброжелательно относившемся к христианам, под влиянием сенаторской партии был издан эдикт, направленный против богатых и знатных верхов христиан из сенаторов, всадников, епископов и видных чиновников, служивших при дворе. Эдикт этот носил политический характер, отражал собой внутриклассовую борьбу между родовой римской знатью и знатью из провинциалов и каких-либо серьезных последствий для X. в целом не имел. Самое серьезное «гонение на христиан» произошло при императоре Диоклетиане и его ближайших преемниках, тянулось с перерывами с 303 по 311 и было вызвано чисто политическими причинами. Диоклетиан предпринимал решительные меры и проводил коренные административные реформы лишь с целью удержать от окончательного развала переживавшую тогда острый экономический, политический и культурный кризис империю. Христианские верхи в лице высшего духовенства и других слоев воспользовались затруднительным положением центральной власти в своих интересах и вели враждебную Диоклетиану и его преемникам политику. Дело не могло обойтись без упорной борьбы с обеих сторон, в начале к-рой мы недаром видим двукратный поджог христианами императорского дворца в г. Никомидии, а также ряд заговоров и восстаний.
К этому времени христиане представляли собой внушительную силу. Тертуллиан, церковный писатель конца 2 в. и нач. 3 в., пишет: «Мы, христиане, заполняем уже трибы, декурии, дворцы, сенат и площади». Если это заявление для времени Тертуллиана является преувеличением, то для конца 3 в. и нач. 4 в. оно уже до нек-рой степени близко подходит к действительности. По мере распространения X., опираясь на фанатично настроенные и преданные новой религии слои населения, руководители хр. церкви еще во 2 в. и особенно в 3 в. стали играть видную роль в империи. Являясь представителями новой, неродовитой, преимущественно провинциальной денежной и земельной знати, выросшей на почве разлагающейся римской мировой державы, христианские епископы и прочие руководители занимали в провинциальных учреждениях высокие должности и решительно отвергали претензии старинной аристократии на власть и влияние. В этом смысле епископат в сущности проводил ту же политику, что и императорская власть, которая устраняла сенаторскую знать и ликвидировала пережитки республиканского Рима.
Еще в 4 веке самыми яростными врагами христианства были римские сенаторы. Немалое значение придавали христианской церкви ее богатства, которыми распоряжались епископы, сами бывшие богатыми людьми; церковь даже официально признала за благо, чтобы в епископы избирались богатые люди, которые хорошо ведут свои дела и следовательно будут хорошо управлять церковным имуществом. Известно, какими огромными богатствами владел «св.» Киприан, еп. карфагенский. Сохранившееся на папирусе подлинное письмо купца Примитива (конец 3 века) свидетельствует, что александрийский епископ Максим являлся банкиром, финансировавшим торговые операции между Римом и Александрией. Росту влияния христианской церкви содействовала также сплоченность ее организации, и недаром император Деций, первый «гонитель» христиан, заявил, по сообщению Киприана, что он предпочитает иметь в Риме двух претендентов на трон, чем одного епископа. Таким образом христиане во главе со своим влиятельным епископатом представляли крупную политическую силу в империи в 3—4 вв., и пренебрегать ею в эту эпоху острого социального кризиса и гражданской войны было нельзя тем более, что интересы церкви фактически совпадали с интересами императорской власти. Неудивительно поэтому, что после нескольких попыток подавить христианскую церковь императоры-язычники, Галерий и Константин, заключили с ней союз. Явившись фантастическим отражением в общественном сознании разложения античного мира, христианство освящало и оправдывало это разложение. Пройдя сложный путь развития в течение 3 веков, христианство стало идеологической силой, которая хотя и в превратных и фантастических формах отрицала старый античный мир с его узкими национальными перегородками, с его местными культами.
Галерий в 311 поспешил особым эдиктом привлечь христиан на свою сторону. Его примеру последовал в 313 император Константин, определенно ставший на сторону христиан, хотя до конца жизни и продолжавший оставаться «язычником». Равнодушный к вопросам религии как к таковым, он в своих политических целях одинаково опирался то на христиан, то на «язычников» и до конца лавировал между двумя соответствующими политическими партиями. Ставшая у власти церковь позднее окружила его имя легендами, причислила его к лику «святых» и даже наделила чином «равноапостольного». Христианское духовенство окончательно и охотно перешло на службу государству и сделалось частью его аппарата. Начавшийся отсюда союз церкви с государством укреплялся дальше: сын Константина Констанций тремя новыми эдиктами (в 341, 353 и 356) запретил публичное совершение нехристианских жертвоприношений, а император Феодосий в конце 4 века назначил жестокие наказания за принадлежность к побежденному «язычеству». Воинствующая церковь, став у власти и опираясь на поддержку императорского меча, первым долгом ограбила своих былых соперниц (разграбила храмовые богатства других религий и культов) и стала с беспощадной жестокостью преследовать их сторонников.
Своеобразие восточного византийского и зап.-европейского феодализма обусловило различное развитие X. в зап. и вост. частях быв. Римской империи и привело в конечном итоге к разделению церквей. Между греческой и римской иерархиями не прекращалось все время соперничество из-за нек-рых промежуточных диоцезов (иллирийский и др.), на к-рые претендовали и Рим и Константинополь. Это не могло не подогревать споров по вопросам догматов и культа. Конфликт намечался несколько раз в 5, 6, 7, 8 вв. Длительные формы принял он в 9 в., когда папа Николай I пытался использовать распрю за патриарший константинопольский престол, к-рая возникла в результате придворных интриг между патриархами Игнатием и Фотием (см.). Окончательный разрыв произошел в середине 11 в. при папе Льве IX и патриархе Михаиле Керуларии, при к-ром в константинопольском патриархате усилились теократические тенденции в сторону вселенского господства. Патриарх и папа торжественно прокляли друг друга, причем с обеих сторон были выдвинуты и поставлены в вину противникам все их обрядовые и догматические различия (напр. в западной церкви употребляется пресное тесто, а в восточной—квасное для приготовления «тела» христова. Восточная церковь утверждает, что дух святой исходит только от бога-отца, западная же церковь прибавляет и «от сына»—filioque). Крестовые походы, предпринятые вскоре после этого зап.-европ. феодалами под руководством папства на Восток, еще больше содействовали разрыву, т. к. крестоносцы стремились устроиться на греческих землях и не были склонны возвращать Византии отнятые у мусульман территории, на к-рые она претендовала, как на свои былые владения. 4-й крестовый поход (начало 13 в.) закончился даже захватом крестоносцами Константинополя и временным образованием на территории Византийской империи Латинской империи и более мелких государств западноевропейских феодалов.
Византийско-православная церковь. Византийская или «православная греко-восточная церковь» теснейшим образом связана в своей истории с своеобразностями византийского феодализма (см. Византия). Огромные богатства и выросшие на их основе ремесла и торговля, доставшиеся Византии в наследство от рабовладельческого Востока, выгодное положение в центре средневековых торговых путей, связывавших европейский Запад с Персией. Индией и дальневосточными странами,—все это способствовало укреплению византийского феодального государства. В то время, когда Зап. Европа с 5 в. по 8 в. была раздроблена между рядом варварских государств, в Византии укрепилась централизованная монархия, во многом напоминавшая Римскую империю эпохи ее расцвета. На Византийской церкви это отразилось прежде всего в том отношении, что она продолжала традиции римского императорского культа и признала императора своим верховным главой, а его власть—священной (см. Цезарепапизм). Церковь в Византии вообще теснейшим образом сплелась с государством и вошла в систему императорской бюрократии так что во многих случаях даже трудно разлучить, где кончался императорский чиновник, где начинался церковный иерарх. Например по т. н. новеллам (законам) императора Юстиниана I епископам поручался ряд чисто государственных, административных и судебных функций в провинциях. Им же вменялось в обязанность следить за лойялностью правителей провинций и доносить на них непосредственно императору. Во главе Византийской церкви вслед за императором стояли патриархи (константинопольский, александрийский, антиохийский, иерусалимский). До т. н. разделения церквей (9—11 вв.) к ним причислялся и римский папа. Но константинопольский патриарх скоро подчинил себе остальных восточных патриархов. Уже с 6 в. константинопольские патриархи принимают титул вселенских, несколько позже святейших, тогда как за остальными был признан лишь титул блаженных.
В соответствии с социально-экономическими отношениями меняются представления о сверхестествениом мире. Христос превратился в «царя славы», восседающего на троне. Даже образы его, сохранившиеся в церковной мозаике времен Юстиниана и ближайшей к нему эпохи, напоминают портреты императора. Богородица стала изображаться, как царица. При них выросли по образцу византийского придворного церемониала целые штаты небесных придворных чинов. Особенно велико совпадение с византийской придворной иерархией у т. н. ангельских сил.
Со времени Константина I насчитывалось 9 придворных чинов, к-рые делились в свою очередь на три разряда. Небесная иерархия ангельских сил тоже делится на 9 чинов, включенных в 3 разряда. В первый разряд входят серафимы, херувимы, престолы; во второй—власти, добродетели, силы; в третий—начала, архангелы, ангелы. Второй константинопольский собор в 553 официально признал иерархическое деление ангелов по их достоинству и значению. Развивается культ святых воинов (архистратиг Михаил, Иоанн Воин, Георгий Победоносец и мн. др.). Широко распространился культ мощей, святых и икон. Чудотворные иконы, мощи, равно как и отдельные церкви, являлись нередко частновладельческим имуществом. Мощи переходили из рода в род по наследству, по завещанию, в приданое. Их сдавали в аренду.
Высшим идеалом было монашество. Количество монахов доходило до ста тысяч. Монастырям принадлежало в нек-рые эпохи до трети государственных земель, так что даже такие императоры, как Никифор Фока, о к-ром говорят, что он, как и многие византийцы, носил тайно под платьем власяницу, вынуждены были выступать против чрезмерного роста земельных имуществ монастырей, ущемлявшего даже государственный фиск, так как монахи, по общему правилу, податей в Византии не платили. Центром монашества стал Афон (см.). К особенностям византийского монашества следует отнести анахоретство, принимавшее здесь подчас изуверские формы—столпничество, затворничество и т. д.
На церковных землях господствовала особенно суровая эксплоатация крестьян. В погоне за приобретением новых крепостных византийские церковники не брезговали никакими средствами. Византийская церковь являлась одним из главных помощников завоевательной политики византийских царей. Христианизация соседних народов обычно была лишь первым шагом к попытке подчинить их власти византийского императора. Борьба местных феодалов христианизированных Византией народов за свою независимость от византийских императоров привела к тому, что на Востоке широко распространился тип т. н. автокефальных, или независимых церквей (см. Автокефалия). Русская церковь добилась такой автокефалии лишь после завоевания Константинополя турками.
Турецкое завоевание почти не изменило положения духовенства на греческом Востоке. Влияние константинопольского патриарха даже увеличилось, т. к. он стал признанным султаном главой христианских подданных, правда, ответственным перед турецким правительством за поведение последних. Патриархи и вообще все православное духовенство на Востоке в немалой степени оправдали доверие к ним султанского правительства. Это не мешало православным церковникам Востока быть одновременно агентами европейских правительств (особенно в эпоху империализма) в их стремлениях расчленить и завоевать Турцию. Тесную связь поддерживали патриархи и вообще греческие церковники с русскими царями, к-рых еще в 15 веке они объявили (в лице московского князя Ивана III) преемниками византийских императоров. Во внутренней жизни греческой церкви в Турецкой империи главенствующую роль стала играть константинопольская буржуазия, или так наз. фанариоты (от греч. Phanār—квартал). Эта хищная клика спекулянтов не раз в прежнее время брала на откуп у «высокой порты» целые страны (напр. Румынию) и разоряла их. Выбор греч. патриархов, не исключая константинопольского, был всецело в ее руках.
Кроме т. н. «восточно-православной», или греческой, церкви—константинопольского патриархата и автокефалий—на Востоке существует еще несколько национальных церквей—это остатки некогда (в 4—7 вв.) крупных движений в X., главным образом монофизитства и его разветвлений—монофелитства и несторианства. Движения эти после поражения их на вселенских соборах были поддержаны местным населением: несторианство в Сирии, монофизитство в Египте и сопредельных странах. В этой форме выражали свой протест против Византийской империи угнетенные сирийская и коптская народности (в 5—6 вв.). Монофизитство как религия оппозиционная в Римско-византийской империи встречает покровительство, а потом становится и государственной религией у армян и абиссинцев, князья к-рых поддерживали его из вражды к империи.
Несторианская церковь распространилась гл. обр. в Сирии и Месопотамии, откуда несторианские миссионеры проникли в Персию, Индию и Китай. К концу 1-го тысячелетия христианской эры эта церковь, некогда имевшая своего патриарха в Месопотамии, приходит в упадок. Теперь ее остатки сохранились у айсоров в Закавказьи и отчасти у маронитов в Сирии, хотя последние с середины 13 в. находятся в унии с папской церковью. Монофизитское движение легло в основу коптской (Египет), абиссинской и армянской церквей. Первые две тесно связаны организационно между собой и имеют общего патриарха. Об армянской церкви см. Армения, Католикос.
Католическая церковь. Западное X., оформившееся в т. н. римско-католическую церковь, получило в средние века исключительное господство в Зап. Европе. Главой римско-католической церкви был папа, римский епископ, считающийся у католиков преемником апостола Петра и наместником Христа. Еще до падения Римской империи папам удалось добиться признания (475) своего первенства и высшего авторитета со стороны провинциальных церквей на Западе. Экономическая, политическая и культурная обособленность восточной и западной частей империи и их окончательное расчленение на два политических организма вызвали соперничество и борьбу между западной (римско-католической) и восточной (греко-кафолической) церквами. В то время как на Востоке в церкви руководящую роль получили византийские императоры, Запад в связи с упадком императорской власти выдвинул идею папского верховенства.
Окончательное завоевание западной империи германцами и образование на ее территории ряда мелких варварских государств создали независимое положение для пап и в дальнейшем освободили их от подчинения Византии.
Папа Григорий I (590—604) не только был владыкой Рима, но под его властью находились также обширные земли в Галлии, Далмации и Африке. При нем католическая церковь повела усиленную пропаганду христианства среди населения варварских стран Европы. Монашество было послушным орудием пап в их стремлении к установлению духовной власти над Европой. При помощи монахов Григорию I и его преемникам удалось сделать Англию католической страной. Монах Августин при поддержке короля Этельберта основал в Англии 2 архиепископства и 12 епископств.
При помощи короля Рекареда (крестился в 589) подчинились в 6 в. папской власти ариане-вестготы. В союзе с франкским королем Пипином Коротким католическое духовенство подчинило церкви языческие и полухристианские племена Северной и Средней Германии.
Естественно, пропаганда новой религии среди варварского населения встретила горячую поддержку со стороны королей и военной знати. Широкие народные массы, к-рым развитие феодальных порядков грозило потерей независимости и нищетой, не могли не относиться враждебно к новой религии, к-рую насаждали нередко огнем и мечом. Там, где господствовало католичество, церковь не только была защитницей классовой диктатуры возвышавшихся военно-землевладельческих элементов, но и сама она делалась беспощадным эксплоататором. Уже первые века существования католической церкви ознаменовались небывалым ростом церковных земельных богатств, к-рые и превратили церковь в одну из самых могущественных феодальных орг-ций средневековья. Основными источниками образования крупного церковного землевладения были прежде всего королевские пожалования, дарения военно-феодальной знати и затем присвоение земель беднейшего закабаленного населения. Очень часто, следуя примеру светских феодалов, церковь не гнушалась и явным насилием, присоединяя земли путем захвата.
При Меровингах папы стали уже настоящими феодальными князьями. Пипин Короткий, помазанный на царство папой Стефаном II, в благодарность отдал римскому престолу (754) власть над Римской областью, Равеннским экзархатом и 22 городами Италии. При Карле Великом (768—814), когда установился прочный союз государства с западной церковью, последняя получила обширные земли в различных странах Зап. Европы (8—9 вв.). Со времен Этельберта в Англии окрепло крупное церковное землевладение. Монастыри и епископы были первыми крупными землевладельцами и крепостниками. Спекулируя на невежестве населения, церковь побуждала верующих отдавать в дар свои земли, обещая за это гарантию спасения души. «Непрестанно следует увещевать народ христианский,—говорится в постановлении Шалонского собора (813),—чтобы делали приношения церкви..., ибо эти приношения... великое средство спасения души». Дарения были очень важным источником крупного церковного землевладения: они приобрели в эту эпоху массовый характер.
Сформировавшееся в эпоху Каролингов крупное церковное землевладение обнаружило стремление к дальнейшему непомерному росту за счет разорения и грабежа беднейшей части населения. Оказывая экономическую поддержку бедноте, духовенство ставило мелкие крестьянские хозяйства в зависимость от себя. В конце-концов задолжавшая беднота, не будучи в состоянии расплатиться за «помощь», расставалась со своими землями, которые отходили к церкви. Их владельцы становились на ней в качестве пожизненных держателей, прекаристов.
Способ экономического принуждения в расширении церковного землевладения часто уступал место голому насилию. Из многочисленных капитуляриев (законов) 9 в. можно видеть, что наряду с военно-феодальной знатью духовенство не прочь было заняться явным грабежом. В одном из капитуляриев читаем: «Пусть ни епископы, ни аббаты..., ни викарии... злыми ухищрениями имущество бедных ни покупать, ни силою отнимать не осмеливаются».
Уже в 9 в. церковь стала самым крупным после императора Карла Великого земельным собственником в Европе. О величине церковных владений говорят красноречивые цифры: Аугсбургское епископство в 812 имело свыше 1.500 наделов земли с крестьянами, епископство Зальцбургское при Карле Великом имело более 1.600 наделов, Сен-Галленский монастырь при Каролингах—4.000 наделов, Фульдский монастырь в 800 имел св. 15.000 наделов. Когда в 9 веке сложилось крупное церковное землевладение и образовалась монархия Карла Великого, папство и императорская власть представляли собой две мощные силы, господствовавшие над Зап. Европой. Папы стали верховными владыками католического мира. Папа и император считали себя двумя мечами, «которые бог ниспослал на землю для защиты христианства». Они должны совместно утверждать «царство божие на земле».
Католическая церковь феодальной эпохи, опиравшаяся на материальную базу крупного землевладения, представляла собою типичную феодальную организацию. Папа являлся не только духовным главой христианского мира, но был прежде всего крупным землевладельцем, светским владыкой папской области—вотчины «св. Петра». Его двор был типичным феодальным двором крупного сеньера. Окруженный придворной знатью из духовных и светских лиц, папа, подобно светским сеньерам, имел свою феодальную папскую курию. Он располагал административно-хозяйственным аппаратом по управлению своими владениями и сверх этого как глава христианского мира через особые органы управления церковью осуществлял духовное господство над христианской Европой и местными национальными церквами, руководя ими и взыскивая с них доходы.
Церковь была организована на феодально-иерархических началах и представляла собою феодальную лестницу духовных чинов, находящихся в отношении господства и подчинения друг к другу. К высшему слою духовной иерархии принадлежали архиепископы, епископы, аббаты монастырей и придворная духовная аристократия папской курии; к низшему—простое духовенство и монахи. Если низшее духовенство питалось только крохами церковных доходов, то в руки духовной аристократии стекались несметные богатства, предоставлявшие возможность роскошной и разгульной жизни. Сама жизнь феодально-духовной знати во многом напоминала быт феодалов. Монастыри, окруженные стенами и башнями, походили скорее на крепости, чем на дома молитвы. В каждой стране монастыри и церкви владели землями и тем самым входили в качестве ответвлений международной теократической организации в систему местных феодальных отношений. РасЧленеппая феодальная Европа в лице католической церкви имела единственную реальную связь. По словам Энгельса, «западноевропейский мир, представляющий собой группу народов с постоянно меняющимися взаимоотношениями, объединялся католицизмом. Это теологическое единство было по только идеально. Оно существовало реально не только в папе, своем монархическом центре, но прежде всего в его организованной на феодальных и иерархических началах церкви. Эта церковь владела в каждой стране приблизительно третью всей земли, представляла собой крупную силу в феодальной организации. Церковь с ее феодальным землевладением являлась реальной скрепой, связывающей различные страны» (Энгельс и Каутский, Юридический социализм, в кн.: Маркс и Энгельс о религии и борьбе с нею, том II, Москва, 1933, стр. 634—635).
Социально-экономические отношения феодализма наложили яркую печать на католичество. По образцу земных феодальных отношений представляется царство небесное. Бог—это царь небесный, верховный сюзерен, за к-рым следуют в иерархической последовательности небесные силы—чины ангельские, великомученики, мученики и др. святые разных рангов подобно королевским вассалам любого феодального государства. Ад представлялся тоже в феодальных чертах. По мнению теолога Иоанна Вира (16 в.), под властью сюзерена преисподней Вельзевула было семь королей, которые имели своими вассалами многих графов и герцогов, располагавших целой армией (6.666 легионов) рыцарей—чертей.
Экстенсивность хозяйства, частые неурожаи, голод, эпидемии, гнет феодальных отношений, а также опасности, создаваемые обстановкой постоянных войн, порождали чувство беспомощности и сознание неустойчивости земного бытия. Отсюда рождалось сознание бессилия и зависимости от могущественных и страшных внешних сил. Сама земная жизнь могла казаться тяжелым испытанием, подвигом, открывающим путь к истинному бытию. Отсюда царству земному—месту страдания и плача, где царит власть дьявола,—противопоставлялось мысленно «царство божие», которого можно достигнуть, пройдя лишь через подвиг временного земного существования. Церковь поддерживала и воспитывала эти настроения, увязывала их с основами вероучения. Классовый строй феодального общества церковь объявила свыше установленным разумным порядком. Являясь в лице папы, наместника ап. Петра, «хранительницей ключей от царства божия», церковь внушала эксплоатируемым массам мысль, что без нее и вне ее поможет быть спасения.
Католическая церковь играла огромную роль в формировании общественного сознания феодальной эпохи. По словам Энгельса, «церковная догма являлась исходным пунктом и основой всякого мышления. Юриспруденция, наука о природе, философия—всякое знание оценивалось сообразно тому, согласуется ли его содержание с учениями церкви или нет, и поэтому «миросозерцание средних веков» Энгельс назвал «по преимуществу теологическим» (там же, стр. 634).
Наивысшего могущества папство и католическая церковь достигают в эпоху крестовых походов 11—13 вв. В это время выдвинулись такие яркие представители папской власти г как Григорий VII (1073—85), Александр III (1159—81) и Иннокентий III (1198—1216). Григорий VII в целях укрепления папского авторитета добился строгой централизации управления церкви. В борьбе за инвеституру (см.) он стремился изъять местное духовенство от подчинения светской власти. При нем был введен новый порядок избрания пап, устранивший от вмешательства в это дело светскую власть. На Римском соборе 1059 установлена была коллегия кардиналов. Желая закрепить за церковью ее земельные богатства, Григорий строго проводил в жизнь правило о безбрачии духовенства (целибат см.). Время Иннокентия III было кульминационной точкой могущества папства. Этот папа был властным руководителем европейской политики. Он направлял войны, вершил судьбы династий и держал у себя в подчинении многих государей, признавших себя вассалами папского престола. В своих посланиях Иннокентий III всегда подчеркивал приоритет духовной власти перед светской, сравнивая первую с солнцем, а вторую—с луной, получающей свой блеск от солнца. Для подавления непокорных папа применял целую систему церковных наказаний—отлучение, проклятие, интердикты на целые страны и даже крестовые походы против врагов церкви. По приказу папы подвергались разгрому даже целые страны (Альбигойские войны). Особенно беспощаден был Иннокентий в борьбе с ересями. Для борьбы с еретиками была организована (13 век) инквизиция (см.), наводившая ужас на население. Возвышению папства сильно способствовали нищенствующие ордена францисканцев (миноритов) и доминиканцев (см. Нищенствующие ордена). Францисканцы вращались среди беднейшего населения города и деревни и служили проводниками влияния церкви на массы темного и забитого эксплоатируемого населения. Доминиканцы поставляли из своей среды кадры ученых и профессоров, боровшихся за укрепление папской власти. В их руках была также инквизиция как орудие борьбы с врагами церкви.
В эпоху своего расцвета католичество было обширной космополитической монархией, государством «не от мира сего», включившимся в пестрые политические образования феодальной эпохи. Создание всемирного универсального теократического государства—царства божия на земле—было конечным идеалом католичества, считавшего себя вселенской религией. Идеалы теократии, ярко выраженные в писаниях Григория Богослова и особенно Августина (De civitate Dei), стали программой деятельности пап 11—13 вв. Последние, располагая для этого весьма реальными данными, открыто заявили о своих претензиях и не раз вступали в борьбу со светской властью. Политическое раздробление Европы и упадок королевской власти способствовали тому, что церковь стала заявлять притязания на руководство светскими делами.
Папы вмешивались в споры королей и сеньеров и утверждали, что короли—лишь орудие божественного промысла, и церковь должна руководить ими и направлять их деятельность. В половине 9 в. появился сборник церковных постановлений старых и новых, большей частью вымышленных. Этот сборник приписан был епископу Исидору, жившему в 7 в. Исидоровы или точнее лжеисидоровы декреталии, где заключались вымышленные доказательства папского приоритета, охотно были использованы папами и особенно папой Николаем I (9 в.). Последний, игнорируя вселенские соборы , властно смещал епископов и поучал представителей светской власти. С 11 века притязания папства на всесветное господство становятся особенно сильными. Папа Григорий VII требовал от королей послушания и принесения вассальной присяги. Между ним и германским императором Генрихом IV разгорелась кровавая борьба из-за вопроса об инвеституре (назначении епископов), и Григорий VII заставил короля склониться перед своей властью. Перед авторитетом папства должен был склониться и англ. король Генрих II. Стремясь ограничить самостоятельность церкви в Англии, он на съезде курии в Кларендоне (1164) издал соответствующие постановления. Это привело к столкновению с примасом (первым епископом) Англии Бекетом, защищавшим интересы папства. Бекет был убит придворными, но это повредило королю. Он принужден был, боясь за свою власть, покаяться и отменить постановления.
С развитием товарно-денежных отношений материальной основой могущества церкви наряду с земельными владениями стали также громадные денежные богатства. Доходы папской казны, особенно с 12—13 вв., были крупнее доходов любого государства. В курию поступали обильные денежные взносы: за апелляцию, за поступление кандидатов на духовные должности, аннаты—годичные взносы церковников; затем помимо общей десятины папы получали еще «крестовые деньги» (якобы на крестовые походы) и «денарии св. Петра». Большие доходы давала также Папская область. В это время папство обнаружило большую изобретательность в изыскании новых источников доходов. Немалую пользу извлекал папский престол от торговли реликвиями (вроде частиц святых мощей, кусочков гроба господня) и т. д. и отпущениями грехов (индульгенции, см.). Торговля индульгенциями была организована на строго коммерческих началах. Преемники св. Петра в 13 и 14 вв. были самыми богатыми людьми в Европе. Рост церковных богатств способствовал еще большему моральному упадку папского двора и духовенства. Духовное звание принимали не по убеждению, а ради доходов. Многие папы отличались неверием.
В обвинительном акте против Бонифация VIII говорилось: «Бонифаций не верил в бессмертие и нетленность души, не верил в действительность пресуществления в евхаристии, не соблюдал установленных церковью постов, даже великого». Накопление богатств изменило и самый быт духовенства. Жизнь папского двора представляла собою сплошной праздник, папский двор был очагом разврата и преступлений. По словам Петрарки, «грабеж, насилие, прелюбодеяние—таковы обычные занятия пап».
Развитие товарно-денежных отношений в феодальной Европе повлекло за собой уже с 14 в. постепенное ослабление папского могущества. Устои феодального религиозного мировоззрения начали расшатываться в связи с успехами развития научных знаний новой эпохи. Возвышение торговой буржуазии стало угрозой феодальному строю и могуществу церкви. Вместе с тем, усиливая эксплоатацию верующих, церковь вызывала раздражение не только со стороны эксплоатируемого населения, но даже у феодалов, терявших доходы. Процесс политической централизации и усиление королевской власти (сословной монархии) в 14—15 вв. способствовали возвышению светской власти и сделали ее независимой от церкви. Больше того, само папство с 14 в. попадает в зависимость от королей и становится послушным орудием их политики. Борьба папы Бонифация VIII с франц. королем кончилась поражением первого. Папа по приказу короля был арестован и заключен в темницу. На его место по настоянию Филиппа II был избран (1305) под именем Климента V епископ Бордосский, во всем послушный королю. Климент V поселился в Авиньоне, служившем в течение 70 лет папской резиденцией.
С этого времени начался период упадка церкви, период т. н. «Вавилонского пленения пап». Находясь под контролем франц. королей, папы потеряли свое влияние в других странах. Английский король Эдуард III отменил существовавшую со времен Иоанна Безземельного вассальную зависимость Англии от пап. В Германии Людовик Баварский на сейме князей провел решение, устранявшее пап от участия в выборах императора. В 1376 папа Григорий IX вернулся в Рим, по после его смерти церковь вступила в полосу еще более тяжелого кризиса, начался т. н. «папский раскол». В результате неурядиц и раздоров среди духовенства у власти оказались сразу двое пап. Один из них (Урбан VI) был в Риме, другой (Климент VII) в Авиньоне. Сорок лет продолжалось такое положение. На смену умершим папам выбирали новых. В 1409 на соборе в Пизе сделана была попытка ликвидировать раскол путем отстранения двух пап и избрания третьего. Дело кончилось тем, что стало трое пап. Только в 1414 на Констанцском соборе было восстановлено единство церкви. Трое пап были низложены, и избран папой Мартин V. Результатом всего этого было усиление церковных соборов за счет папской власти. Папы стали надолго под контроль церковных соборов. Но самым тяжелым ударом для папства и католической церкви была реформация 16 в. В ряде стран (Англия, Скандинавия, Голландия, часть Германии) после реформационного движения в этих странах папская власть была уничтожена совершенно.
Отнятие церковных и монастырских земель нанесло удар материальной основе могущества церкви и способствовало дальнейшему ее упадку. Ослабленное в своих феодальных основах (крупное землевладение), католичество приспособлялось к новой экономической обстановке. Церковь становится прежде всего ростовщиком, банкиром и ищет себе опору не столько в крупном землевладении, сколько в росте денежных богатств. Опорой католичества в его широкой промышленной, торговой и ростовщической деятельности стал вновь сформировавшийся монашеский орден иезуитов (см.). Основанный в 1540 Игнатием Лойолой, этот орден получил от папы Григория XIII исключительное право на торговлю с «обеими Индиями». Фактории и владения ордена были разбросаны почти по всему свету. Иезуиты заняли первое после Голландии место в мировой торговле. Они сумели проникнуть даже в Японию и Китай. Орден был чужд прежних идеалов аскетизма и свободен от стеснительных правил старого монашества. Эта воинствующая католическая организация была организована по военному образцу и в основу добродетелей ставила абсолютное послушание старшим по чину в ордене. Иезуиты проникали всюду—в народные массы, во дворцы, в школу—и всюду вели борьбу за сохранение духовной гегемонии католической церкви.
Методами их борьбы с врагами церкви были клевета, обман, убийство противников. Они всюду следовали своему правилу: «цель оправдывает средства». Руководство идейной жизнью в эпоху разложения феодализма заметно ускользало из рук церкви. Потерпев поражение от реформации, католичество было окончательно вытеснено из ряда экономически передовых стран. Это заставило его стать на путь активной борьбы за восстановление утерянного господства.
Со второй половины 16 века начинается в Западной Европе «католическая реакция». Папы усовершенствовали методы и средства борьбы со сторонниками реформации, «вольнодумцами» и «еретиками». В католических странах была введена строжайшая духовная цензура. Был опубликован индекс (список) запрещенных книг, к-рые подлежали сожжению. За сокрытие «еретической литературы» виновным грозила смертная казнь. При папе Пии V был установлен надзор и за самими верующими. Тюрьма была угрозой нерадивым в исполнении обрядов и посещении церкви. Врачи не смели лечить больных, не представивших удостоверения в исповеди. Инквизиция была реформирована и централизована. При поддержке ордена иезуитов она стала на путь массового террора.
В Испании например в это время жертвы инквизиции насчитывались тысячами. Сожжению еретиков здесь придавали характер празднества. На ауто да фе (дело веры) собирались толпы праздных зрителей, причем аристократии отводились почетные места. С неистовством церковь принялась за массовые преследования еретиков и подозреваемых в ведьмовстве. Эксплоатируя невежество и предрассудки, воспитанные многовековым угнетением, церковь отправила на костер сотни тысяч невинных людей, обвинив их в связи с нечистой силой. Большинство их под ужасными пытками само «добровольно» сознавалось, чтобы спастись от нестерпимых мук.
Многие представители новой науки поднимали голос протеста против неистовства изуверов. Они предавали осмеянию духовенство и клеймили позором преступления католичества. За это церковь жестоко им мстила. Церковь стала на путь террора по отношению к виднейшим представителям научной мысли. Большинство ученых было привлечено к ответственности за «ересь», и многие из них поплатились жизнью (см. Бруно Джордано, Ванини).
Разложение феодализма в связи с ростом буржуазии стало угрозой существованию феодальной католической церкви. Гуманизм, еретические движения, наконец реформации в главнейших странах Западной Европы—все это сильно ослабило мощь католичества. Однако католическая церковь избежала полного крушения. Причины, которые обеспечили дальнейшее ее существование, сводились в основном к следующему: прежде всего само католичество под напором враждебного ему движения принуждено было стать на путь нек-рых реформ. Необходимость компромисса заставила церковь пожертвовать тем, что слишком явно шло в разрез с новым миропониманием. Но кроме того у церкви появился могущественный защитник в лице абсолютной монархии. Государи католических стран, сделав церковь слепым орудием своей политики, были весьма заинтересованы в ее существовании. Когда в результате буржуазных революций буржуазия завоевала себе власть и классовое господство, ее основной целью стало сохранение нового общественного строя. Новый класс эксплоататоров становился консервативным и реакционным. В лице церкви он уже не видел врага, тем более, что последняя сама приспособилась к новым экономическим условиям. Отсюда с эпохи промышленного капитализма началось сближение буржуазии с католической церковью там, где она еще уцелела после реформации. Католичество стало теперь верой и правдой служить классу капиталистов так же, как оно служило раньше феодалам-крепостникам.
Русская православная церковь. X. на Руси стало официальной религией с конца 10 века. Распространение X. было связано с переходом от родового строя к феодальному, к-рый переживала тогда Киевская Русь. Старая родовая религия, не знавшая еще деления общества на классы, не соответствовала уже новым отношениям. Византийское православие, перенесшее феодальные порядки на небо, подходило более к идеологии русских феодалов, князей и их дружинников. Вот почему оно все больше распространялось вместе с греческими товарами и греческой модой. Уже в первой половине 10 в. среди княжеской дружины было много христиан греческой веры. В договоре князя Игоря с греками 944 отдельно оговариваются формы клятвы для христианской и нехристианской части дружины; жена Игоря Ольга становится христианкой. К концу 10 в. X. делает еще бо́льшие успехи. В 987 принял крещение великий князь Владимир с сыновьями, а затем по его приказу были окрещены и киевляне. Распространение X. за пределами Киева стало однако встречать препятствия: население местами упорно сопротивлялось введению новой веры. В летописях сохранилась старинная новгородская поговорка: «Путята крестил мечом, а Добрыня—огнем». Под знаменем старой «языческой» веры низшие классы выступали против класса феодалов, вводивших новые формы эксплоатации под знаменем X.: князь с дружиной и «старой чадью» и епископ с духовенством стояли здесь рядом против народной массы, возглавляемой обычно волхвами.
Чем отдаленнее была область, тем в ней упорнее держалось язычество: в деревенской области вятичей (верхнее и среднее течение Оки) до конца 12 в. X. почти не имело успеха; монах-проповедник 12 в. Кукша здесь был убит населением. Еще медленнее и малоуспешнее распространялось X. в областях со смешанным славяно-финским населением. В Ростовской области, в самом Ростове в 12 веке наблюдается даже нечто вроде возврата к дохристианской религии: поднялся бунт против третьего ростовского епископа Леонтия. И если в городах слияние язычества с X. уже налаживалось—языческие обряды объединялись с христианскими (коляда—рождество, купала—Иванов день, тризна—поминовение умерших с кутьей и блинами),—то в селах язычество и при официальном принятии X. еще сохранилось: на крестьянских могилах почти всего феодального периода (11—13 вв.) встречаются идолы или своеобразные амулеты (напр. медвежьи кости).
Христианская проповедь оказалась бессильной искоренить дохристианскую религию. Церковные писатели 11—12 вв. постоянно сетуют, что их паства все еще справляет дохристианские праздники, старинные свадебные и поминальные обряды, приносит жертвы дохристианским богам. «Люди все еще жрут бесом и болотам и кладезям», читаем в тогдашних «словах». Историки X. в России обычно называют такую своеобразную амальгаму христианских и туземных дохристианских религиозных представлений и обрядов «двоеверием». По выражению проф. Е. Голубинского, оно представляет собой «открытое христианство в соединении с тайным язычеством». Эта общая характеристика двоеверия для 11—12 веков недостаточно точна. Источники заставляют даже историков-церковников признавать, что двоевер киевского периода «молится в храме и под овином, причащается и ест идольские жертвы, обращается то к священнику, то к волхву, постоянно готов снова отпасть в язычество».
Новая православная религия, как и в Византии, с самого своего утверждения в Киевской Руси опиралась на церковную организацию, являвшуюся сколком с византийской и составлявшую часть последней; представители этой организации (духовенство) были все греки. (Гипотеза Приселкова о происхождении церковной иерархии из болгарской Охриды не подтверждается фактами.) Во главе новой церкви стоял митрополит, подчиненный константинопольскому патриарху.
Митрополита избирали обычно из греков (русскими по происхождению были только два митрополита—Иларион XI, Климент XII) и посвящали в Византии. В избрании митрополита первоначально не участвовали ни русское духовенство ни великий князь. Только с 12 века влияние великого князя на поставление митрополита усиливается, и митрополитом (хотя и из Константинополя) назначаются обычно русские кандидаты. Митрополит сначала поселился в Переяславле (ближайший к южной границе населенный пункт), а затем переехал в Киев, где был «стол» великого князя. По областям (в Новгороде, Ростове, Белгороде, Чернигове и Владимире-на-Волыни, а после и Турове и Полоцке), где сидели наместники великих князей, были поставлены епископы, назначавшие по приходам представителей низшего духовенства (священников, редких в старину дьяконов, дьячков). Епископов ставили не только из греков, но и из русских, преимущественно монахов и лиц господствовавшего класса. С развитием феодального строя местные феодалы получили большое влияние на назначение епископов и даже смещали неугодных. Митрополиту и епископам подчинялись помимо приходов и монастыри. Имеется летописное известие о постройке монастырей при Владимире. При Ярославе в Киеве были построены два монастыря—мужской и женский. Около 1071 возник Киево-Печерский монастырь. За ним последовали другие в различных епархиях киевской митрополии. Все они строились боярами и князьями, строились вблизи городов, где только и были пока приверженцы новой веры. Организованная таким образом русская церковь с самого начала становится как бы государством в государстве. На содержание духовенства отпускаются большие средства—«десятина» от всех государственных сборов; епископам, соборным храмам и особенно монастырям жалуются «земли и села»; наконец церкви предоставляется право суда как над жившим на церковных землях населением (по всяким делам), так и над остальным населением (по некоторым делам, относящимся к вере). Все эти права и пожалования оформляются в княжеских уставах, из к-рых древнейший достоверный—уставная грамота Смоленского князя Ростислава 1150. Тесная связь между русской церковью и господствующим феодальным классом несомненна. Государственная власть пользуется всякой поддержкой церкви: митрополиты, епископы и игумены становятся ближайшими советниками и помощниками князей; князья возвеличиваются духовенством в проповедях и посланиях, в фресковой живописи, даже в иконографии; их деятельность прославляется в монашеских летописях и сказаниях; уже сыновья Владимира (князья Борис и Глеб) провозглашаются (при Ярославе) первыми русскими святыми. Феодальной особенностью русской церкви того времени является развитие местных культов святых. Каждое княжество имело своих местных святых, свои центральные места паломничества и культа. В такой роли являются прежде всего иконы, особенно богородицы, культ к-рой вообще выступает на первое место в феодальный период в церквах как Запада, так и Востока. Ряд областей выдвигает своих местных богородиц: Смоленская, Владимирская, Устюжская и т. д. Московское княжество считалось состоявшим под покровительством богородицы, и пограничная река Угра называлась поясом пресвятой богородицы. Новгород считался городом св. Софии, Владимир—Александра Невского, Псков—Троицы, Устюг—Прокопия и т. д. Войны между княжествами считались и войнами между их святыми, иконы брались в плен. При взятии в 1398 Устюга новгородцами местная икона Одигитрии была даже связана, как заправская полонянка. «Един Ляпун,—повествует об этом летопись,—вскочив на сад и связа икону убрусом, и глагола тако: никой полоняник не связан на чужую землю нейдет». Были на Руси (особенно в 13 в.) и попытки к установлению теократии, поддерживаемые между прочим монгольскими ханами—завоевателями Руси, пытавшимися укрепить свою власть над Русью при помощи союза с церковью. Так напр., в конце 13 в. владимирский митрополит стал фактически, согласно исследованию Голубинского, вместе с тем князем Киева, новгородский князь и вече делили свою власть с архиепископом (владыкой), у которого были свои бояре и даже свое войско—«владычный полк». В феодальную эпоху церковь обросла рядом крупных земельных владений. Церковь добивалась их всеми возможными средствами (пожалование князей и монгольских ханов, дарственные завещания бояр и др. представителей господствующего класса, прямой захват земель). В последнем отношении пионерами церковных приобретений были обычно отшельники—основатели новых монастырей. «Отшельниками» они были очень условными. Они забирались в такие места, где были богатые угодья (рыбные и др.), напр. Белоозеро, Соловецкие острова, или торговые пути—Сергиевская пустынь (позднее Троице-Сергиева лавра) на пути, соединявшем Москву с Двинским краем, откуда шла в Москву дань пушниной, и т. д. Уже в 15 веке монастыри захватили наиболее удобные земли, угодья, территории, богатые пушниной, заселенные крестьянами. Все лучшие промыслы были в руках монастырей.
Рядовое духовенство в древней, да отчасти и Московской Руси своих приходов по общему правилу не имело. Церкви принадлежали архиереям, монастырям, князьям, городскому купечеству, боярам, помещикам на частном нраве (домашние церкви). Они дарились, давались в приданое, завещались. Рядовое духовенство либо группировалось вокруг архиереев и монастырей либо вело странствующий образ жизни—«волочащиеся попы»—тип, доживший до 18 в. С усилением помещичьего землевладения и попы стали оседать в помещичьих имениях, являясь правой рукой развивающегося помещика-крепостника в деле укрепления его влияния и власти над закабалявшимся земледельческим населением.
Церковь была широко использована московскими князьями в целях укрепления и централизации их власти. Еще в 14 в. русские митрополиты (первым был митрополит Петр) переходят к московскому князю, как к сильнейшему из всех, и поселяются в Москве. С этого времени они всячески поддерживают и освящают захватническую политику московских князей, не брезгуя тут ни духовными средствами воздействия на население (включительно до интердиктов, к-рые знала фактически и древняя русская церковь) ни мерами чисто светскими. В этой усердной службе московским князьям церковники не останавливаются даже перед прямым вероломством. Митрополит Алексей (14 в.) напр. заманил в Москву ложными клятвами тверских князей, к-рых выдал затем их сопернику—московскому князю.
С 15 в. русская церковь, особенно после Флорентийской унии и падения Византии, стала главным поборником установления на Руси царской власти. В середине 16 века (при Иване Грозном) царская власть окончательно устанавливается в России, причем церковь в этом процессе играет виднейшую роль. Она закрепляет самодержавие на Руси на своем т. н. стоглавом соборе 1551, где кодифицируется русское церковное законодательство и окончательно приспособляется к московской централизации церковный культ. В частности осуждаются культы тех местных святых, к-рые в прошлые века были выдвинуты феодальным сепаратизмом отдельных княжеств. Царская власть освящается и даже обожествляется. Цари «воистину по бозе»—учит церковная публицистика и соборы 16 в. В 1589 создается русский патриархат, после нек-рых колебаний признанный и на Востоке. Увеличивая значение главного русского церковного иерарха, своего слуги, московские цари поднимали тем самым и престиж своей власти, особенно важный им для их восточной политики.
В лице патриарха помещичья крепостническая Московская Русь получила крупное подспорье царской власти, что не замедлило сказаться, когда через полтора десятка лет это крепостническое государство испытало свое первое крупное потрясение—восстание закрепощенных низов во время т. н. «Смуты» 1605—1613. Был момент, когда патриарх (см. Гермоген) явился тем центром, вокруг к-рого объединились помещики и купечество в борьбе с восставшим крестьянством. В царствование первых Романовых в руках церкви сосредоточиваются новые колоссальные богатства. Патриарх становится как бы вторым царем. У него свои города, бояре, свои служилые люди, своя администрация. Патриаршие склады хранили большие запасы оружия. Патриарх—самый богатый помещик-крепостник на Руси. Все это не могло не содействовать возрождению некоторых теократических тенденций в русской церкви. На этой почве возникло ее соперничество с усилившейся помещичье-бюрократической государственностью, стремившейся, наоборот, окончательно обратить ее в свое ведомство.
Уже Иван III пытался наложить свою руку на московского митрополита Геронтия, а Иван Грозный начал открыто распоряжаться кафедрой митрополита. Начинаются попытки ограничить церковное землевладение. В 1649 был учрежден монастырский приказ для урегулирования отношений между церковью и мирянами. Последняя попытка отстоять первенствующую роль, церкви принадлежала патриарху Никону (17 в.) и кончилась крахом. Предпринятая им реформа, которая свелась к исправлению старых богослужебных книг, привела к возникновению раскола или старообрядчества. Разумеется, это был повод чисто внешний. Движение раскольников, принявшее весьма широкий характер, возникло на почве оппозиции городского мещанства и зажиточного крестьянства, разоряемых в результате развития дворянского государства. Протест выражался преимущественно в пассивных формах (самосожжение, самооскопление, аскетизм). Тем не менее самодержавие обрушивалось на него с жестокими репрессиями. Начался розыск и расправа с «еретиками». Многие из главарей движения поплатились жизнью. Протопоп Аввакум был сожжен в срубе. В дальнейшем старообрядчество сомкнулось с купеческим и промышленным капитализмом, создав свою особую церковь, существовавшую наряду с официальной.
Петр I завершил политику своих предшественников, отменив патриаршество, к-рое было заменено синодальным управлением в 1721, и учредил должность обер-прокурора Синода, который в указе 1722 был назван «оком государя и стряпчим по делам государевым». Церковь окончательно превратилась в часть самодержавного чиновничьего аппарата. В присяге, утвержденной сенатским указом 1722, клир обязывался быть «верным, добрым и послушным рабом и подданным» императора и доносить об открытых на исповеди «воровстве, измене или бунте на государя». В пользу казны с церкви взималась крупная подать, постепенно же от Синода изымались хозяйственные «заботы» и переходили в руки светских чиновников. Хозяйничание отцов церкви в своих вотчинах принимало такие дикие эксплоататорские формы, что вызывало частые волнения крестьян. В особенности прославился архимандрит московский Иоаким, к-рый отнимал у крестьян хлеб и скот, томил их в холодной и забивал до смерти. В интересах дворянства уже Петр III делает попытку секуляризации церковных владений, к-рая была проведена в 1764 при Екатерине II. Доходы от секуляризированных земель к концу 18 в. составили 3 млн. рублей.
Несмотря на секуляризацию церковь сохраняла в своих руках солидную экономическую базу. По данным 1910, ей принадлежало 2.300 тыс. дес. земли, из них 800 тыс. дес.— монастырям; церковь оставалась т. о. крупным помещиком. Сверх того ей принадлежало значительное число коммерческих предприятий, домов и т. п. Но главным образом церковь существовала за счет всякого рода паразитических доходов, связанных с отправлением культа. Доходы московского митрополита составляли 81 тыс. руб., новгородского архиепископа—307 тыс. руб., петербургского митрополита—259 тыс. руб. в год. Не менее 80—85 млн. руб. в год выкачивалось из населения, как плата за требы, сборы и т. д. В особенности процветала торговля всех видов. Капиталы монастырей исчислялись в 1913 в 65½ млн. руб. Смета Синода, т. е. дотация, получаемая церковью от государства, составляла в 1906 44 млп. рублей.
Защищая и оправдывая эксплоататорский строй, церковь особенно должна была возвеличивать и обоготворять царскую власть, бороться с врагами ее, «мятежниками» и «крамольниками». Высчитано, что за одну службу попам нужно было произнести 3.050 слов о царях; впоследствии, по предложению митрополита Филарета, было проведено сокращение. В обряде коронования цари якобы получали от бога «доверенность, по которой они принимают на себя управление», являясь «образом величия божия». В своих проповедях попы убеждали трудящихся добровольно подчиняться царю и его чиновникам. Среди поповских обрядов особое значение имела исповедь, к-рая была формой политического сыска. Исповедь была обязательна, и при Петре I был издан указ «О штрафах с неисповедывающихся». Вслед за исповедью часто следовали аресты и обыски. На попах лежало посещение тюрем с главной целью—выведать у заключенных нужные жандармам сведения. Перед казнью поп также исповедывал осужденных: религия освящала самые кровавые преступления царизма. Церковь вела неустанную борьбу против революционного движения. Степан Разин и Пугачев были преданы анафеме. При Павле I были установлены специальные награды попам, участвующим в подавлении крестьянских волнений. В день восстания декабристов митрополит Серафим в полном облачении вышел на площадь, уговаривая «мятежников», за что получил особую благодарность от Николая I. 9-го января 1905 поп Гапон повел безоружных рабочих с петицией к царю, но «помазанник божий» расстрелял эту мирную манифестацию. Синод в специальном воззвании напомнил рабочим о заповеди «бога бойтесь, царя чтите», благословив это массовое убийство. В 1905—06 попы прикомандировывались к карательным отрядам и получали награды за участие в «усмирении» бунтов. В период реакции поповщина проявила громадную активность в удушении революционного движения. Попы непосредственно руководили организацией черносотенных банд, к-рые под церковными хоругвями производили дикие расправы над участниками революционного движения и еврейские погромы. Во время империалистской войны церковь благословляла солдат, идущих на смерть за интересы помещиков и капиталистов: «кровь войны, пролитая на брани, кровь мученическая» (из речи московского митрополита Макария к солдатам, отправляемым на фронт). В каждой части был поп, выполняющий обязанность духовного жандарма.
Самодержавие подошло к эпохе великих революций полуразложившимся трупом. Церковь полностью отражала этот распад и загнивание самодержавного строя, звеном которого она являлась. Уже накануне революции 1905 было очевидно ее бессилие противостоять надвигавшемуся революционному шквалу. Влияние попов быстро падало даже среди отсталой крестьянской массы. Церковь ни в какой мере не была способна перестроиться в соответствии с новой эпохой быстрого развития капитализма. Напротив, она вела ожесточенную борьбу против всяких попыток новых сект (баптисты, евангелисты и др.) произвести ревизию средневековой идеологии и обрядов. Церковь с невиданным упорством защищала остатки феодальных привилегий. После 1905 был сделан ряд попыток ее перестройки. Они шли, с одной стороны, в направлении оживления теорий клерикального господства, с другой—отражали предлагаемую кадетами буржуазную перестройку церкви. Из этих попыток в царской России ничего не вышло.
Ереси средневековья. Ереси средневековья в основном можно рассматривать как предшественников буржуазной разновидности X. Это особенно касается бюргерской ереси, религиозных течений, возникших среди горожан, купечества, мастеров. По своим требованиям бюргерская ересь значительно напоминает протестантство. Но и в религиозном движении трудовых низов, если не брать его политические программы, много есть сходного с позднейшей реформацией.
«Церковь,—говорит Энгельс,—являлась наивысшим обобщением и санкцией существующего феодального строя. Ясно, что при этих условиях всеобщие нападки на феодализм, и прежде всего нападки на церковь, все революционные, социальные и политические учения должны были представлять из себя одновременно и богословские ереси. Для того, чтобы возможно было нападать на общественные отношения, с них нужно было совлечь покров святости» (Энгельс, Крестьянская война в Германии, в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. VIII, стр. 128). Далее Энгельс говорит о след. формах средневековой ереси: помимо «патриархальной» реакции альпийских пастухов против феодализма «бюргерская» ересь, требующая «дешевой церкви», упразднения особого сословия священников, монахов, курии; «своими нападками на папство города впервые выразили в общей форме то положение, что нормальной формой господства буржуазии является республика», затем «плебейская» и «крестьянская» ереси, «почти всегда соединявшиеся с восстанием» и требовавшие восстановления раннехристианского строя, «гражданского равенства и даже отчасти уже и равенства имуществ». Требования легендарного первохристианского «коммунизма», «евангельской простоты», аскетизма были тем опиумом, теми иллюзиями, к-рыми обманывали себя еретики средневековья из угнетенных классов.
Раньше всего ереси появляются в Италии, к-рая в сбоем экономическом развитии опередила остальную феодальную Европу. В 11 веке в Ломбардии вспыхнула ересь патаров (название это производят от patalia—бродяга, оборванец—или же от Pattarea—беднейшего квартала Милана, где собирались первые патары). Под предводительством Эрлембальда патары вели войну против живущих «во грехе», т. е. в браке, священников и против светских прав епископов; эта война продолжалась 30 лет. Идеология еретиков была здесь именно той иллюзией «евангельской простоты», о которой мы приводили выше мнение Энгельса. Движение было использовано папой Григорием VII при проведении его планов целибата, с помощью к-рых папство замышляло осуществить свой идеал теократии. Эрлембальд пал в бою, держа в руках папское знамя. Римские папы уже давно вели борьбу с соперничавшими с ними миланскими архиепископами; еще в 8 в. они призвали франкских королей против лангобардов в Ломбардии; на сей раз папа воспользовался против миланского архиепископа Гвидо, а также против помогавшего ему императора восстанием патаров. Несмотря на свою демагогическую идеологию, ересь в данном случае была на-руку папству.
От патаров следует отличать ересь т. н. катаров (или «чистых»—греческое слово; отсюда также немецкое Ketzer—еретик). Катары тоже появляются впервые в Италии (а именно в Милане, в разгар движения патаров), отсюда распространяются в Южной Франции и затем на Север. Все эти ереси приходятся на время крестовых походов, растут вместе с развитием торговли с Востоком и эмансипацией городских коммун. Ересь катаров известна также под именем альбигойской (от г. Альби в Юж. Франции). В 1208 папа Иннокентий III организовал крестовый поход против альбигойцев, подавил движение в потоках крови и превратил эту богатейшую страну тогдашней Европы в грудк развалин. Как подчеркивает Энгельс, в альбигойской ереси «крестьянско-плебейскую ересь... едва ли еще можно отделять от бюргерской» (Маркс и Энгельс, Соч., т. VIII, стр. 130). Богатые города Юж. Франции с успехом боролись со своими епископами. В ереси приняли также участие и бароны и рыцари, к-рые здесь еще до 12 в. имели право выбирать епископов; папа натравил против богатых феодалов Юга хищнических феодалов Севера под предводительством Симона Монфортского, обещав им земли еретиков. По своей идеологии катары, близкие к патарам, тоже требовали «евангельской простоты», восставали против «обмирщения» церкви. В их учении имелись элементы гностицизма и манихейства, отчасти также богумильской ереси, занесенной из Болгарии; в общем это было учение дуализма (духа и тела) и аскетизма.
В Италии в половине 12 в. разгорелось еретическое движение под предводительством Арнольда Брешианского (см.). Он мечтал превратить Рим в независимый от папы город, проповедывал тоже «евангельскую бедноту» и привлек этим лозунгом народные низы, возобновил патарию, захватил Рим, уничтожил аристократическое устройство римской коммуны в пользу народного сената. В 1155 движение было подавлено императором Фридрихом Барбароссой, и Арнольд был удушен.
Аналогично патарам было также движение Сегарелли (казнен в 1300), известное под именем секты «апостольских братьев», и его ученика Дольчино (казнен в 1307). Оба движения тоже выступали за «евангельскую нищету», проповедывали экзальтированный аскетический коммунизм и были типичным выражением «плебейской» ереси и восстания того времени. Дольчино стоял во главе 5-тысячного войска, действовавшего против папы в Пьемонте. Восстание было подавлено с чрезвычайной жестокостью.
В отличие от этих движений ересь вальденсов (по имени Петра Вальда, основателя секты), или т. н. лионских братьев, не носила боевого характера. Ересь эта возникла в конце 12 в. во Франции и распространилась по всей Европе: в Германии, Богемии, Италии, Испании. Приверженцы ее рекрутировались из мелкого люда, в городах большинство их вело бродячий образ жизни ремесленных учеников, идеология их сводилась к той же «святой жизни», к конструируемому ими евангельскому идеалу, направленному против алчности церкви и ее эксплоатации.
Как подчеркивает Энгельс, революционная оппозиция против феодализма выступала также в форме мистики. Важную роль сыграл мистицизм Франциска Ассизского; у мистика религия становилась сокровенным делом личности, не нуждалась в посредничестве церкви. Франциск положил начало так наз. нищенствующим монашеским орденам, но папство сумело использовать их как клапан против накоплявшегося недовольства и возмущения масс. Апофеоз «святой бедности» у Франциска был использован для отвода этого недовольства: бедняки должны были быть сыты этим апофеозом. Однако временами левые ответвления францисканцев—фратичелли, минориты, терциарии, гумилиаты—принимали участие в народных движениях, так напр., монахи фратичелли выступали во время восстания флорентийских рабочих в 1378 (восстание «чомпи»—оборванцев) с проповедью коммунизма. В Германии мистика майстера Эккарта (13 в.), Сузо и Таулера тоже содержала в себе элемент оппозиции против церкви, против ее роли «посредника между человеком и богом». Мистический характер носила секта «свободного духа» (13—14 вв.) в Германии, Франции и др. странах; она отрицала необходимость «искупления», отвергала ад и чистилище. В 14 в. к ней примкнули т. н. беггарды. Большую роль сыграло учение калабрийского монаха Иоакима дель Фиоре. Он предсказывал конец существующей церкви и наступление «закона бога духа». Это учение связывалось с хилиастическими ожиданиями конца мира (в 1260 и т. д.) и бичевало развращенность, «обмирщенной» церкви.
Поскольку ереси не ограничивались протестом против обмирщения церкви, а создавали свое собственное богословие, они восстают против церковной доктрины свободы воли, противопоставляют ей учение о божьем предопределении. Уже в 9 в. осуждена была церковью ересь Готтшалька, представлявшая собой не что иное, как строгую доктрину Августина о предопределении . Богословское содержание ересей Уиклифа в 14 в. и Гуса в 15 в. (см. Уиклиф и Гус) тоже строилось на предопределении; кроме того обе эти ереси—в Англии и Богемии—обращены были против папской эксплоатации страны и носили в этом смысле национальную окраску. В своем апеллировании к божьему предопределению ереси отражали широко распространенную оппозиционную идеологию народных низов. Народные поговорки и песни в Германии 15 в. ставят богу на вид, что раз он создал человека, он не должен допустить его в ад, должен руководить волей человека, как птичкой, реющей в воздухе; низы выступают против представления о боге как неумолимом судье, против церковного догмата о «массе осужденных» (на геенну адову), высказывают надежду на «спасение» даже евреев и язычников.
Протестантизм. Маркс называет протестантизм буржуазной разновидностью X. Протестантам (см.), включающий в себя ряд религиозных течений (лютеранство, кальвинизм, англиканская церковь и др.), возникает в 16 в. и представляет собою приспособление X. к нарождающейся новой капиталистической формации. «Великим интернациональным центром феодальной системы,—говорит Энгельс,—была римско-католическая церковь... в борьбе против претензий католической церкви наибольшее участие принимал именно этот класс—буржуазия... всякая борьба против феодализма должна была тогда принимать религиозное облачение, направляться в первую очередь против церкви» (Энгельс, Об историческом материализме, часть предисл. к англ. переводу брошюры «Развитие социализма от утопии к пауке», в кн.: Карл Маркс, Избр. произв., т. I, М., 1933, стр. 310 и 311). «Великая борьба европейской буржуазии против феодализма,—говорит Энгельс,—дошла до высшего напряжения в трех крупных решительных битвах. Первой было то, что мы называем реформацией (см.) в Германии» (там же, стр. 311). Второй такой битвой Энгельс называет английскую революцию, третьей—французскую революцию. Каутский видит в реформации исключительную борьбу против папской эксплоатации,—это односторонняя, недостаточная установка. Реформация, как подчеркивает Энгельс, была борьбой против феодализма в целом. Поскольку Франция и Англия уже в прежние столетия сумели освободиться от главной тяжести папских поборов (в частности секуляризация монастырского и церковного землевладения произошла в Англии еще при Генрихе VIII), реформация разыгралась в первую очередь в Германии. Но она на этом не остановилась: «там, где Лютера постигла неудача, там победил Кальвин. Его догма отвечала требованиям самой смелой части тогдашней буржуазии... Если лютеранство в Германии было удобным орудием в руках германских мелких князей, то кальвинизм создал республику в Голландии и сильные республиканские партии в Англии и особенно в Шотландии. В кальвинизме нашло себе готовую теорию борьбы второе крупное восстание буржуазии. Это восстание имело место в Англии» (Энгельс, там же, стр. 311 и 312).
Идеология реформации, протестантизм, была надстройкой над социально-экономическим базисом эпохи раннего капитализма и ранних буржуазных революций. Идеология Лютера строилась на протесте против католической практики «спасения (оправдания) добрыми делами». Лютер считал дерзостной самую мысль о покупке у бога—сиречь у церкви—«спасения» добрыми делами. Этому он противопоставлял «спасение верой». Оба эти момента имеются уже в евангелиях; Лютер становится здесь на платформу посланий легендарного ап. Павла; противоположный тезис ап. Иакова «вера без добрых дел мертва» он называет «соломенным», отрицает за ним «богодухновеипость». По существу это—противоположность между внешним, обрядовым благочестием и внутренней религиозностью, а также между доктринами свободы воли и предопределения. Лютер, как и все реформаторы—Цвингли и в особенности Кальвин,—энергично стал на позицию Августина и его учения о божьем предопределении, «предизбрании». Как мы видели выше, это была также позиция ересей рапнего средневековья и вообще идеологии народных низов. Под религиозной оболочкой «спасения верой» и «божьего предизбрания» скрывалось реальное ядро: эмансипация личности. Божий избранник чувствовал себя ратником божьим, свободным от повиновения церковным и земным авторитетам. Дефеодализация масс получила главный толчок от реформации (Маркс). Первоначально Лютер стоял на этой позиции и возвещал право свободного толкования библии, примат библии наравне с разумом, «божьим словом внутри нас»; с поворотом направо в результате крестьянского восстания он делает шаг назад и в этой области объявляет разум «блудницей сатаны» и проповедует беспрекословное повиновение властям предержащим как первую обязанность христианина (см. Лютер). Но позднейший кальвинизм проделывает эволюцию к полной свободе «божьего избранника». Под маской «слова божьего внутри нас» развивается впоследствии также течение—бунтарская идеология сект реформации. Как подчеркивает Энгельс, уже у Мюнцера (см.) это «внутреннее откровение» фактически равносильно человеческому разуму. В основе всей этой эволюции лежала экономика, переход к капиталистич. формации и буржуазному обществу.
Во взглядах буржуазных историков на реформацию имеется кардинальное противоречие. Одна школа видит в индивидуализме в реформации победу разума; по примеру Гегеля, эта школа ведет от Лютера всю новейшую немецкую философию; для Гегеля в лютеровском «верую» заключается переход всемирного духа на высшую стадию. Жорес связывает с Лютером—через Фихте, Шеллинга и Гегеля—даже научный социализм Маркса и Энгельса; ряд французских историков, правых и левых (Местр, Мишле и др.), видит в революции 1789 прямое продолжение реформации; почти все буржуазные историки ведут от реформации «новое время», сиречь капиталистическую эпоху, чисто идеалистически ставят религию во главу развития: Маколей и Лавелэ объясняют влиянием реформации и протестантской религии тот факт, что северные протестантские нации Европы сделали больше успехов в области экономического развития, чем южные. Эта школа считает следствие причиной. Другая, столь же идеалистическая школа, лагерь т. н. католических историков (Деллингер, Пастор, Дифенбах, Янсен), видит в реформации торжество не разума, а, напротив, крайнего спиритуализма, причем подчеркивает «одичание» европейского общества в результате реформации: крайнее усиление процессов ведьм, веры в дьявола, знамения, упадок университетской науки; этот упадок культуры они объясняют уходом ее из-под опеки папства. Эта школа тоже выводит капитализм из реформации, видит в секуляризации монастырей реформацией непосредственный источник развития пауперизма, новейшего пролетариата (Кеннингем и др.).
Противоречие это разрешается только с помощью диалектического материализма. Маркс тоже подчеркивает усиление религиозности реформацией. «Лютер,—говорит Маркс,—победил рабство по обету (т. е. монашество—Ф. К.), потому что на его место он поставил рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет, потому что реставрировал авторитет веры. Он обратил попов в мирян, потому что обратил мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, потому что сделал религиозность внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, потому что надел оковы на сердце» [Маркс, К критике гегелевской философии права (Введение), в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. I, стр. 407]. Это усиление внутренней религиозности объясняется экономикой эпохи, индивидуализмом и распыленностью буржуазного общества. Первоначальное капиталистическое накопление, пролетаризация городских ремесленников, насильственное обезземеливание крестьян должны были с особенной яркостью выявить роль религии как «страха человечества перед самим собою» (Энгельс, Положение Англии, в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. II, стр. 369), должны были вести к усилению религиозного мракобесия, в том числе и процессов ведьм, веры в дьявола и т. д.
Анархия капиталистического способа производства, слепая сила рынка получают отражение в учении протестантизма. Энгельс говорит о кальвиновской доктрине предопределения: «Его (Кальвина.—Ред.) учение о предопределении было религиозным выражением того факта, что в мире торговли и конкуренции удача или банкротство зависят не от деятельности или искусства отдельных лиц, а от обстоятельств, от них не зависящих. „Определяет“ не воля или действия каждого отдельного человека, а „милосердие“ могущественных, Но неведомых экономических сил» (Энгельс, Об историческом материализме..., в кн.: К. Маркс, Избранные произведения, том I, стр. 311—312). Мрачный, суровый характер протестантизма, его мракобесие и религиозный фанатизм объясняются этим «страхом человечества перед самим собою»; но вместе с тем протестантизм, в особенности в лице кальвинизма и его представителей, гугенотов и пуритан, носит активный боевой характер,—это были пионеры капитализма. Уже Лютер, отвергая монастыри как внешнюю обрядовую религиозность, отвергая бегство от мира, вместе с тем «превратил мирян в попов», спиритуализировал мирскую деятельность. Он объявил всякую профессию призванием от бога. Отрицание «спасения добрыми делами» отнюдь не означало у Лютера отрицания активности в миру; эта активность должна была лишь вытекать из веры. Протестантизм всячески подчеркивает обязанность трудиться. Секуляризируя монастыри, отменяя праздность монахов, сокращая число праздников, лютеранская реформация служила нарождающемуся капитализму и его нужде в свободных рабочих руках. В противоположность католической идеализации нищенства протестантизм, в особенности кальвинизм, объявляет праздность грехом, нищих—отверженцами бога. Эта религиозная идеология была санкцией кровавых гонений против «бродяг», сиречь деклассированных крестьянских и ремесленных элементов, гонений, к-рыми ознаменовалась эпоха первоначального накопления. Кальвинистские проповедники 17 в. объявляли богатых избранниками божьими, «управителями вверенного им богом имущества»; активная хозяйственная деятельность вменялась им в религиозную обязанность, их успехи на поприще хозяйственной деятельности служили знаком того, что на них почило божье предизбрание. Догма предопределения получила т. о. ярко классовую подоплеку, оправдывала классовую эксплоатацию. Когда она служила буржуазии для борьбы с феодализмом, она носила оппозиционный характер; позднее эта же догма меняет свое лицо и используется буржуазией для эксплоатации пролетариата. Макс Вебер видит в протестантской этике и в частности в кальвинизме источник «духа капитализма»; это конечно идеалистическая установка, религия была здесь, как и всегда, надстройкой над экономическим базисом (о течениях внутри протестантизма см. Англиканская церковь, Кальвинизм, Лютеранство, Гугеноты и др.).
Секты реформации. Секты реформации: перекрещенцы, или анабаптисты, моравские братья (см.) и др., столь кроваво подавленные в Германии, впоследствии сыграли важную роль как пионеры капитализма и буржуазной демократии в Голландии, Англии, в пуританских колониях в Америке. «Еретический коммунизм» этих сект был иллюзией и испарился, зато осталась у них вышеописанная идеология реформации, делавшая из них и усердных стяжателей.«Предвосхищение коммунизма фантазией,—говорит Энгельс о сектах реформации,—стало в действительности предвосхищением современных буржуазных отношений» («Крестьянская война в Германии», в кн.: Маркс и Энгельс, Сочин., т. VIII, стр. 131). Каутский делает грубую ошибку, принимая аскетический мистический коммунизм перекрещенцев за чистую монету и считая их «предшественниками новейшего социализма». В лице позднейших баптистов и менноиитов перекрещенцы превратились уже в 17 веке в предпринимателей-кулаков. Уже ереси раннего средневековья почти всегда связываются с пионерством в области х-ва, почти все эти ереси так или иначе связаны с ткачеством, главной отраслью тогдашней пром-сти. Среди катаров, беггардов, апостоликов, лоллардов преобладали ткачи. Точно так же в эпоху Реформации главный контингент анабаптистов в Швейцарии, Цвиккау (Саксония), затем в Богемии (моравские братья, гутеровцы) дали ткачи. Впоследствии меннониты создати в Пруссии суконную промышленность,—они одевали армию Фридриха II. Перекрещенцы славились как работники также в ножевом, мукомольном и других производствах. В некоторых случаях они поднялись до крупнопромышленной организации. Такую же роль пионеров капиталистической промышленности сыграли гугеноты (см.). Они были представителями той же кальвинистской идеологии, объявлявшей профессиональный труд и приобретательство службой богу. Гугеноты были превосходными работниками; сложилась пословица: честен, как гугенот.
Среди французских католиков тоже возникла секта, идеология к-рой весьма приближалась к гугенотам. Это были т. н. янсенисты (см. Янсенизм). Эта идеология тоже, как и в кальвинизме, строилась на вере в предопределение, тоже создавала новый тип людей сосредоточенных, энергичных, независимых. Характерно, что янсенизм, к-рый называли «католическим кальвинизмом», распространялся гл. обр. среди тогдашней буржуазии и был вплоть до революции оплотом политической оппозиции, в особенности среди т. н. noblesse de la robe (служилой судейской буржуазии).
Тот же характер пионеров капиталистического производства и буржуазной демократии, что у гугенотов, проявляется у пуритан (см. Пуританизм). Под этим именем понимаются религиозные секты, составившие хребет революционного движения в Англии 17 века, давшие главный контингент бойцов английской революции и армии Кромвеля (см. Кромвель). Сюда входят пресвитериане, индепенденты, сепаратисты, «люди пятой монархии», баптисты, квакеры и др.; впоследствии их стали обозначать также именем диссентеров (см.). Пуритане рекрутировались преимущественно из средних слоев, главным очагом пуританизма были промышленные графства, в особенности Норфольк, бывший в свое время также очагом ереси лоллардов, а в начале 19 в. ставший очагом чартистского движения (см. Чартизм).
Секта квакеров возникла в эпоху промышленного переворота. Подобно перекрещенцам квакеры первоначально тоже склонны были к мистическому коммунизму на почве «внутреннего откровения», а в дальнейшем превратились в классических стяжателей-предпринимателей. Квакеры были пионерами в английской металлургической промышленности («династия» квакеров Дерби, Рейнольдс и др.), они ввели цены без запроса, боролись против работорговли, за народную школу и т. д., но они же бесчеловечным образом эксплоатировали детский труд, причем для этого тоже находилась религиозная санкция в святости труда и необходимости воспитать детей в «страхе божьем». Квакер Вильям Пенн и анабаптист Роджер Вильямс основали в Америке колонии, в которых впервые проведено было отделение церкви от государства и начало веротерпимости.
Секта методистов (см.), основанная братьями Веслей и Уайтфильдом в 1738, была наследницей пуританизма и действовала уже в разгар промышленной революции. С одной стороны, она обращалась к предпринимателям, призывая их обогащаться, создан был даже специальный термин о боге как соучастнике, пайщике предприятия (durne partnership); с другой стороны, она обращалась к рабочим, проповедывала им трезвость, трудолюбие, послушание хозяину. «Без трудолюбия мы не годимся ни для этой жизни, ни для будущей» (Веслей). В Германии аналогичную методистам роль сыграла секта пиетистов или шпенеровцев, по имени ее основателя Шпейера (см. Пиетизм).
Современное сектантство. Дальнейшее развитие X. уже на почве капитализма представляет собою современное сектантство (см.), типичными представителями к-рого являются баптисты, евангелисты, адвентисты и др. Эти секты вербуются преимущественно из мелкобуржуазных слоев и являются религиозным выражением пассивного протеста и недовольства, возникающего в этих слоях против разрушительной силы капитала. «Пессимизм,— писал Ленин по поводу социальных корней толстовства,—непротивленство, апелляция к „Духу“ есть идеология, неизбежно появляющаяся в такую эпоху, когда весь старый строй „переворотился“, и когда масса, воспитанная в этом старом строе, с молоком матери впитавшая в себя начала, привычки, традиции, верования этого строя, не видит и не может видеть, каков „укладывающийся“ новый строй... какие общественные силы способны принести избавление от неисчислимых, особенно острых бедствий, свойственных эпохам „ломки“» (Сочинения, том XV, стр. 102).
Характерный пример в этом отношении представляет секта адвентистов, возникшая в 30-х годах 19 в. в Сев. Америке. Адвентисты верят в близкое наступление конца мира и второго пришествия Христа (adventus по-лат. значит пришествие). Адвентизм получил широкое распространение среди фермеров, к-рые в 30-х гг. пережили полосу разорения. Так, беспомощность перед грозными силами капитала нашла в сознании мелкой буржуазии фантастическое отражение в форме веры в близкий конец мира.
Сектантство, отвергая церковный авторитет, видит источник откровения в самом человеке. Для сектантства характерно самоуглубление, искание «правды» внутри себя. Здесь опять-таки мы видим фантастическое отражение бессилия перед капиталистической действительностью. В богостроительстве было много сходного с сектантскими настроениями. Ленин писал, что оно «есть именно любовное самосозерцание тупого мещанства, хрупкой обывательщины, мечтательного „самооплевания" филистеров и мелких буржуа, „отчаявшихся и уставших..."» (Письмо Ленина Горькому, в кн.: Ленинский сб., I, М.—Л., 1924, стр. 146). Социально-экономические предпосылки сектантства способствуют развитию в нем культа абстрактного человека. Обрядовая сторона сводится к минимуму, единоверующие провозглашаются братьями и сестрами во Христе, христами. Считается, что всякий способен получить дары св. духа и т. п.
Благодаря этим чертам сектантство представляет собою «утонченную», «рафинированную» форму религии по сравнению с феодальными православием и католицизмом и буржуазной разновидностью X.—протестантизмом. В качестве таковой сектантство является наиболее удобным и приспособленным к капиталистической обстановке орудием религиозного одурманивания широких трудящихся масс. Вот почему оно встречало усиленную поддержку со стороны крупной буржуазии, представители к-рой играли видную роль в сектантском движении (более подробно см. Сектантство).
При капитализме, а особенно в эпоху империализма все христианские религии и церкви, равно как и всевозможные религиозные организации, являются «органами буржуазной реакции, служащими защите эксплуатации и одурманиванию рабочего класса» (Ленин). Церкви не только выступают в защиту эксплоатации, но и сами являются непосредственными эксплоататорами, владея во всех капиталистических странах громадными землями, крупными торгово-промышленными предприятиями и капиталами (как напр. «Банк св. духа», католические нефтяные поля в Америке, пивоваренные заводы в Баварии, иезуитский трамвайный трест в Мадриде, лесопильные заводы в Австрии и пр.). Церкви кровно заинтересованы в сохранении капиталистического строя. На почве борьбы против революционного движения происходит сращивание аппарата церкви с бюрократическо-полицейским аппаратом буржуазных государств. Юридически союз и сотрудничество церквей с капиталистическими правительствами оформляется в виде конкордатов (см.), на основании к-рых религиям и церквам обеспечиваются защита и содействие государственных властей, отпускаются дотации и бюджетные ассигнования, а духовенство и руководимые им организации ставятся в привилегированное положение. Так, в силу ватикано-польского конкордата 1925 католическому духовенству обеспечены постоянное денежное содержание и пенсии; преподавание религиозных предметов в народных школах объявлено обязательным; кроме того весь административно-судебный аппарат государства поставлен на защиту церкви. По подписании ватикано-итальянского конкордата церковь получила дотацию в 1 млрд. 190 млн. лир. Ватикано-баденский конкордат 1932 гарантирует церкви полное владение и распоряжение всей ее собственностью и разрешает «свободно основывать» религиозные корпорации, институты и конгрегации. Конкордат, заключенный прусским правительством с евангелической церковью, объявлял (п. 1) евангелическое вероисповедание находящимся под охраной и защитой государственных законов и властей, и церкви предоставлялось право (п. 2) издавать указы, обязательные для всех граждан, официально принадлежащих к евангелической церкви. В ватикано-германском конкордате (1933) духовенство в нек-рых отношениях приравнивается к государственным служащим, а ряса—к форменной одежде, обеспечивается беспрепятственное отправление культа; в государственных школах допускается преподавание «закона божьего», церкви предоставляется право открывать частные и духовные школы и руководить ими; признается полная «свобода» католич. печати; массовые организации церкви остаются под ее руководством; в ведение церкви передаются дела благотворительности.
Обеспечение такого привилегированного положения церквей и защита их «прав» буржуазными правительствами объясняются той социально-политической ролью, к-рую религии и церкви играют в капиталистических государствах. Церкви создали многочисленную армию миссионеров и являются опорой империалистической политики в колониях и полуколониальных странах. Церкви выработали свои «социальные учения», имеющие целью охрану капиталистической эксплоатации и борьбу против революц. движения. Основы церковного «социального учения» наиболее ясно и определенно изложены в энцикликах пап Льва XIII и Пия XI—«Rerum novaruni» (1891) и «Quadragesimo anno» (1931). Стоя на почве частной собственности, обе энциклики определяют взаимоотношения между трудом и капиталом как «гармоническое сотрудничество». Поэтому работодателям и рабочим рекомендуется совместно образовывать общие профсоюзы, имеющие своей задачей примирение противоречий между капиталом и трудом. Вместо стачек и забастовок, которые признаются недопустимыми, «греховными» действиями, предписывается учреждение арбитражных комиссий из представителей капиталистов и верующих, добронравных рабочих. С целью маскировки своего капиталистически-эксплоататорского назначения энциклика Льва XIII содержит несколько демагогических выпадов против капитализма (напр. признание, что наемный труд в нек-рых случаях принимает форму настоящего рабства). Энциклика резко выступает против социализма и считает безусловно недопустимым пребывание рабочих-католиков в социалистических партиях. Энциклика Пия XI уже делает существенное различие между «социализмом» и коммунизмом: выказывая к последнему яростную ненависть, она считает первый (в его современной стадии соц.-фашизм) хотя и не особенно похвальным, все же вполне допустимым. Подобные «социальные учения», исходящие от утверждения о «богоустановленности» частной собственности и капиталистического строя, выдвигаются церковью в качестве руководящих основ ее социальной политики. Социальная политика церкви является одним из наиболее ярких проявлений буржуазной реакции и контрреволюции. Социальная деятельность церкви расширяется и углубляется в тесной связи с бурным развитием революц. движения. В эпоху империализма (особенно в послевоенный период подъема революц. движения и всеобщего кризиса капитализма) церковь выработала новые методы и приемы воздействия на пролетарские массы. Для религиозно-политической пропаганды значительно расширена и улучшена клерикальная печать в виде газет, журналов, книг, брошюр, плакатов, листовок и пр. В этой печати подвергается обсуждению вся сумма вопросов и проблем современной политической, социальной и экономической жизни. Кроме того церковные агитаторы и пропагандисты все чаще пользуются такими достижениями техники, как кино и радио; сотни фильмов, изготовленных на поповских кинофабриках, демонстрируются в специальных кино; в 1933 при Ватикане приступили к организации громадного киноателье, в к-ром предполагается заснять историю раннего X., жития святых и пр.; особенно высокой степени достигла «технизация церкви» в Америке. В каждой капиталистической стране имеются специальные радиостанции, передающие богослужения, духовные концерты, проповеди, беседы и пр.
В значительной мере церковь осуществляет свое влияние на пролетариат через свои массовые организации, в к-рые втянуты наиболее отсталые верующие слои рабочих и трудящихся. Эти организации, являющиеся, согласно их уставам, профессиональными, культурными, спортивными или производственными ассоциациями, преследуют в качестве основной цели сохранение влияния церкви на массы, и это влияние неизменно используется в интересах капитала. Особенно церковь дорожит своими молодежными, женскими и детскими организациями. В этих организациях церковь старается воспитать молодежь в религиозно-капиталистическом духе. Через свою организованную молодежь, женщин и детей церковники имеют возможность воздействовать на рабочих. Так например, во Франции и Бельгии имеются организации молодых католических рабочих «Jeunesse ouvrière catholique» (ЖОК, жосисты), католической крестьянской молодежи «Jeunesse agricole catholique» (ЖАК, жасисты), католической учащейся молодежи «Jeunesse étudiante catholique» (ЖЭК, жэсисты); используя тяжелое материальное положение рабочих семей и особенно безработных родителей, духовенство забирает их детей в патронаты и в лагери католических бой-скаутов. О численности массовых организаций церкви можно судить по следующим статистическим данным германской партии Центра (1932): германский союз католических женщин насчитывал 1 млн. членов, союз католических учителей 25 тыс. чл., союз католических учительниц 20 тыс. чл.; в 3.500 конгрегациях католических девушек в Германии имелось 400 тыс. чл.; союз католического юношества объединял 3.800 местных организаций, в к-рых насчитывалось 370 тыс. членов. Верховное руководство всеми церковными массовыми организациями принадлежит высшим сановникам церкви и крупным политическим деятелям; в качестве непосредственных работников, обрабатывающих массы, выступают тысячи рядовых церковников.
К числу массовых организаций, находящихся под влиянием и руководством церкви, следует отнести христианские проф. интернационалы (междуисповедный профессиональный интернационал и католический профессиональный интернационал), особенно развившие свою деятельность после войны, поддерживающие тесные связи со 2 Интернационалом и ведущие ожесточенную борьбу против Профинтерна.
В связи с нарастанием сил пролетарской революции церкви обращают все большее внимание на свои массовые, пролетарские по составу организации, отряжая на рабочий участок церковного фронта все более многочисленные, хорошо тренированные кадры. Еще до войны, заметив отлив пролетарских прихожан от зданий культа, церковники сами пошли в массы, проникая в рабочие кварталы и жилища. Проникнув в пролетарские массы и опираясь на свои массовые организации, церковники неустанно ведут борьбу против революционного движения и единого пролетарского фронта. Основные задачи и цели «социальной» деятельности церквей в массах заключаются в том, чтобы не давать возможности находящимся под влиянием церкви отсталым слоям пролетариата примкнуть к революционному фронту, возглавляемому Коминтерном, ослаблять классовую борьбу путем проповеди «классового мира» и «сотрудничества классов» и поддерживать иллюзии о «лучшем будущем» рабочих при капиталистическом строе. Обращаясь к пролетарским массам с проповедью «социального мира», церкви пытаются «пролетаризировать» христианскую мифологию. Так напр., в католической печати и в речах и посланиях высшего католического духовенства за последние годы все определеннее проглядывает тенденция представить мифического Христа в ложном свете «божественного пролетария». В своей рождественской речи в 1932 папа римский называл Христа «рабочим» и «тружеником из Назарета». Выступая же перед французскими рабочими и инженерами электрической промышленности, советовал им «вызывать в своем воображении св. дом в Назарете, где божественная премудрость, воплотившись в человека, провела в труде большую часть своей земной жизни». В большом количестве среди верующих рабочих распространяются статуэтки Христа в одежде рабочего с набором плотничьих инструментов в руках.
Особенно усилилась эта деятельность церквей с наступлением всеобщего кризиса капитализма. Желая сохранить доверие верующих масс, церкви (и особенно католическая) развернули демагогическую критику «недостатков» капиталистического строя, настойчиво вбивая в головы масс ложное представление, что в кризисе повинна не вся капиталистическая система в целом, а только отдельные капиталисты, которые пренебрегают «христианским назначением богатства». Поэтому церкви призывали к благотворительности (а папа римский Пий XI специальной энцикликой от 2 окт. 1931 объявил «крестовый поход благотворительности») и усиленно пропагандировали, что от кризиса капиталисты страдают пожалуй больше, чем рабочие. Это учение церкви о кризисе особенно ясно выражено в рождественских выступлениях и посланиях папы римского, архиепископа кентерберийского, германских и американских епископов в 1931—33. Церковная «благотворительность» не принесла облегчения верующим массам, а только дезориентировала их и удержала от борьбы за революционный выход из кризиса; в этом и заключался социально-классовый смысл церковной благотворительности. Наравне с капиталистами церковь спекулировала на кризисе: так напр., парижский архиепископ Вердье под видом помощи безработным осуществлял программу строительства новых церквей в пролетарских пригородах Парижа.
Поскольку мировая империалистическая буржуазия пытается найти выход из кризиса в новой войне, церкви принимают самое деятельное участие в подготовке войны. Прикрываясь пацифистскими фразами, церковники всех мастей вполне одобряют деятельность Лиги Наций и ее комиссии по разоружению, к-рая занята вопросом о довооружении.
Так, после торжественной мессы, состоявшейся в Женевском соборе 7 февр. 1932 по случаю открытия «конференции по разоружению», выступавший с проповедью доминиканский патер Муннинк между прочим заявил, что «уничтожение всяких военных вооружений... было бы самой тяжелой, самой фатальной и самой преступной ошибкой, какую только может совершить политическая власть». Свое отношение к пацифизму папа Пий XI недвусмысленно выразил в своем рождественском выступлении (24 дек. 1931), заявив, что он «не сказал за последнее время ни одного слова за мир, за разоружение, за прекращение или перерыв в вооружениях... потому, что об этом говорят и поют ангелы на небе в день рождества».
Призывая к саботажу советских предложений о разоружении, ватиканская газета «Оссерваторе романо» (7 апр. 1932) выражает мнение всех церквей, заявляя, что разоружение невозможно «до тех пор, пока среди наций существует коммунистическая или большевистская опасность». Борьба против «большевистской опасности», т. е. самое активное содействие капиталистической реакции в ее наступлении на коммунизм и международное рабочее движение, является одной из самых существенных и «ответственных» функций всех современных религий и церквей как «органов буржуазной реакции». Особенно большие заслуги перед капитализмом в его борьбе против пролетарской революции имеет католицизм, который как международная централизованная организация (с центром в Ватикане) наиболее крепко связан с международным капиталом финансово-экономическими и политическими узами. Католические «специалисты по коммунизму» (вроде патера Муккермана, Альгермиссена, Нотгеса и др.) породили целую клеветническую литературу о коммунизме и пролетарском атеизме. Для борьбы с коммунизмом церковь стремится мобилизовать в помощь капитализму мелкобуржуазные слои мелких собственников и хозяйчиков, используя их мелкособственнические настроения, страхи и предрассудки; в то же время церковь стремится удержать находящиеся под ее влиянием отсталые, верующие слои пролетариата от участия в революционном движении путем усиленной пропаганды ложных представлений об «атеистической нетерпимости» коммунистов, о мнимом стремлении последних насильственными мерами искоренить религию и воздвигнуть гонения на верующих.
В тесной связи с проводимой церковниками травлей коммунизма и безбожия в странах капитала церкви ведут неустанную, систематическую борьбу против СССР. С первого же дня победы Октябрьской революции и установления пролетарской диктатуры церковь всеми доступными ей способами (клерикальная пресса, проповеди, воззвания и пастырские послания) стала распространять самые нелепые и подлые измышления о Стране Советов. Возглавляет эту кампанию в наст. время «Оссерваторе романо»—официальный орган Ватикана.
Не ограничиваясь травлей, церкви всячески содействовали интервенции и белогвардейской контрреволюции. По окончании гражданской войны Ватикан пытался мирно проникнуть в Страну Советов, снарядив в 1921 «миссию помощи голодающим», к-рая вскоре была выслана из РСФСР за шпионскую деятельность. Когда же окончательно рухнули надежды капиталистического мира на перерождение сов. власти, Ватикан (по предписанию Детердинга и других представителей финансового капитала) организовал «крестовый поход» (1930), к-рый должен был служить как бы репетицией мобилизации «общественного мнения» для антисоветской войны. Этот поход, к-рый поддерживали не только все христианские церкви, но и представители нехристианских религий, кончился полным провалом благодаря решительному отпору, данному этой «поповской интервенции» со стороны пролетарских масс стран капитала и особенно со стороны зарубежных безбожников.
При современной расстановке классовых сил церковь находится на самом крайнем правом фланге буржуазной реакции. Поэтому в своей борьбе против революц. движения она имеет общие цели с фашизмом. Действительно во всех капиталистических странах, где фашизм стремился или еще стремится захватить гос. власть, церковь всегда сотрудничала с фашизмом и содействовала ему. Православная церковь в Болгарии благословляла кровавый режим Цанкова, в Югославии она поддерживает диктатуру Александра, в Румынии имеет самые тесные связи с фашистской «железной гвардией» и дает идеологическое оправдание угнетению и эксплоатации Бессарабии румынскими боярами. Во Франции католическое духовенство и находящиеся под его руководством клерикальнофашистские организации (вроде «железного креста») настойчиво и планомерно подготовляют фашистский переворот; духовенство и активные церковники принимали деятельное участие в фашистском выступлении 6 февр. 1934, сражаясь под фашистскими знаменами против французского пролетариата; руководители христианских профсоюзов запретили профсоюзной массе принимать участие во всеобщей забастовке 12 февраля. В Польше католическое духовенство является наиболее надежной агентурой режима Пилсудского.
После прихода фашистов к власти в Италии католическая церковь быстро наладила свое сотрудничество с правительством Муссолини, предав крестьянскую «Народную партию». Союз католицизма с итал. фашизмом наиболее ярко выразился в конкордате 1929, вызвавшем к жизни карликовое Ватиканское государство. Разногласия папы с итал. фашистами летом 1931 по вопросу о воспитании молодежи и об организациях «Католического действия» можно рассматривать только как спор двух агентов капитала относительно методов воздействия на массы.
Гораздо более сложная ситуация создалась на церковном фронте в Германии после прихода Гитлера к власти (31 янв. 1933). Желая подчинить церковь своему исключительному влиянию и использовать церковный аппарат в интересах своей политики, национал-социалистическое правительство приступило к «реформе» протестантской церкви, поставив во главе ее военного пастора Мюллера в качестве имперского епископа. Между тем германская протестантская церковь, насчитывающая в своих рядах ок. 40 млн. верующих, ревниво охраняла некоторые пережитки буржуазного «демократизма», сохранившиеся в ней со времен Реформации: самоуправление религиозно-церковных общин, выборность духовенства, отсутствие централизации во всегерманском масштабе, участие мирян в делах церковного управления. Поэтому нажим фашистского правительства на протестантскую церковь встретил довольно сильный отпор со стороны последней: образовалась оппозиция, организационно оформившаяся в виде «ассоциации пасторов», в к-рую вступило 7.000 служителей протестантского культа (из их общего числа 18.000). Тогда гитлеровцы решили разложить протестантскую церковь изнутри, поддержав течение «германских христиан», являющихся откровенной национал-социалистической агентурой в протестантской церкви. «Германские христиане» (течение, зародившееся во время церковных выборов 1932) только при национал-социалистическом правительстве получили возможность приступить к осуществлению «реформы» протестантизма. Эта «реформа» сводилась к применению национал-социалистических «принципов» в области религиозной идеологии и подчинению церкви правительственной власти. Попытки «реформировать» учение христианской церкви на основе национал-социалистической расовой теории привели к разрыву с X.: учение о «превосходстве арийской расы» оказалось несовместимым с учением церкви о древних евреях как об «избранном народе» и о Библии (особенно о Ветхом завете) как о «священном писании»; наряду с этим учение об «искуплении», «непротивлении» и сам образ Христа противоречили национал-социалистическим установкам. Поэтому наиболее крайние последовательные «германские христиане» перешли к восстановлению культа Вотана, почитанию «священных деревьев» и пр. Однако пасторская «оппозиция» встретила значительную поддержку и сочувствие со стороны верующих трудящихся масс, к-рые приветствовали ее не по религиозным, а по политическим мотивам, как движение, направленное против национал-социалистического режима. Тогда, начиная с конца 1933, герм. правительство пошло на уступки, стремясь к соглашению с «оппозиционными» пасторами.
Конфликт национал-социалистического правительства с католической церковью разгорелся гл. обр. по вопросам о массовых организациях церкви, о клерикальной печати и о политической пропаганде духовенства. Вскоре после прихода Гитлера к власти Ватикан заключил с германским фашизмом довольно выгодный конкордат, в силу которого католическая церковь в Германии сохранила свои имущества, свои организации и имела все возможности усилить свое влияние на массы. Как международная организация католическая церковь могла проводить более «независимую» политику (сравнительно с протестантской церковью) по отношению к национал-социалистическому правительству. Учитывая антифашистские настроения верующих трудящихся масс, германское католическое духовенство при поддержке Ватикана сознательно пошло на конфликт, желая нажить на нем политический капитал. Борьба между католицизмом и национал-социалистическим правительством шла за ту пролетарскую молодежь, к-рая состояла в католических организациях и которую хотели подчинить своему исключительному влиянию германские фашисты; кроме того католическая церковь упорно отстаивает «независимость» своей прессы, к-рую фашисты хотят подвергнуть общей унификации. Этот конфликт, имеющий социально-политические основания, Ватикан старается переместить в область религиозно-церковной идеологии, чтобы выступить перед массами в ложном виде принципиального, идейного «противника» германского фашизма. Поэтому особое внимание католическая пресса обращает на идеологические противоречия между католицизмом как международной религией и национал-социализмом, замкнутым в пределах одного национального государства. Вопрос о стерилизации, против к-рой папа выступил с резким осуждением в своей рождественской речи 1933, тоже используется для «борьбы» против национал-социалистического правительства, чтобы выторговать у него максимальные уступки в пользу церкви. Однако, раздувая конфликт с германским фашизмом, Ватикан в то же время ведет с ним переговоры. Компромисс вполне возможен, т. к. у католицизма и фашизма нет никаких принципиальных разногласий, поскольку и тот и другой являются агентами финансового капитала. Весьма показательно заявление А. Розенберга (26 февр. 1934), оказавшегося в положении религиозного идеолога германского фашизма, что «идея расы вовсе не является антихристианской».
Февральская революция не внесла никаких существенных изменений в положение церкви. Церковь быстро приспособилась к новым условиям и всю свою энергию направила на борьбу с большевиками. 13 июля Синод выпустил воззвание, осуждающее большевиков: «Вслед за свободой к нам проник новый злой враг и поселил на Руси плевелы, которые не замедлили дать всходы, заглушающие ростки желанной свободы». Еще раньше съезд церковников в своем обращении особо обрушивался на «всякие самоуправные действия» по «отнятию монастырских, церковных и частновладельческих земель и вод». 15 августа открылся церковный собор, в составе участников к-рого кроме митрополитов, архиепископов и епископов состояли Родзянко, Гучков, кн. Трубецкой, граф Бобринский и другие. Собор послал приветствие ген. Корнилову. В послании 14 сентября собор призывал «отбросить взаимную ненависть и внутренние распри». Собор восстановил ин-т патриаршества, рассчитывая объединить вокруг патриарха все контрреволюционные элементы. Патриархом был избран Тихон—реакционер, быв. председатель ярославского отдела «Союза русского народа».
Октябрьский переворот церковь, веками бывшая оплотом эксплоатации, встретила с бешеной ненавистью. В соборном послании 19 января 1918 Тихон заявлял «безумцам», стоящим у власти: «анафематствуем вас»; «заклинаем и всех вас, верных чад православной церкви христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение»: «изымите злаго от вас самех». Октябрьская революция, социалистическая по своей сущности, «мимоходом» разрешила и задачи буржуазнодемократической революции, в том числе осуществила последовательно и до конца стоявший в программе РСДРП лозунг об отделении церкви от государства. Этот лозунг компартия в противоположность оппортунистам всегда рассматривала в революционном смысле. «Мы требуем,—писал Ленин в 1905,—полного отделения церкви от государства, чтобы бороться с религиозным туманом чисто идейным и только идейным оружием, нашей прессой, нашим словом» («Социализм и религия», Соч., т. VIII, стр. 421). 23 января 1918 был издан декрет CHК РСФСР об отделении церкви от государства. Согласно декрету, церковь лишилась прав на какую бы то ни было помощь государства, совершенно отменялось исполнение религиозных обрядов и церемоний при гос. делах, отменялась религиозная клятва, церковь устранялась от участия в актах гражданского состояния школа освобождалась от всякой поповской опеки, церковно-приходские школы передавались в ведение органов народного образования, церковь наконец лишалась своей экономич. базы. «Все имущество существующих в России церковных и религиозных обществ объявляется народным достоянием»—гласила ст. 13 декрета; согласно же 12 ст., «никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют». В то же время декрет устанавливал, что «каждый гражданин может исповедывать любую религию и не исповедывать никакой», что допускается «свободное исполнение религиозных обрядов», «поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан советской республики». Революционный смысл декрета об отделении церкви от государства исчерпывающе освещен Сталиным в его беседе с первой американской рабочей делегацией 9 сентября 1927: «Законодательство страны таково, что каждый гражданин имеет право исповедывать любую религию. Это дело совести каждого. Именно поэтому и провели мы отделение церкви от государства. Но, проведя отделение церкви от государства и провозгласив свободу вероисповедания, мы вместе с тем сохранили за каждым гражданином право бороться путем убеждения, путем пропаганды и агитации против той или иной религии, против всякой религии» (Сталин, Вопросы ленинизма, 9 изд., стр. 286). Пролетарская диктатура, сокрушив государственную машину буржуазии, оторвав у церкви пуповину, которой она была связана с буржуазно-помещичьим государством, открыла тем самым путь к полному и окончательному освобождению масс от влияния поповщины. Советская конституция лишает попов избирательных прав как тунеядцев, наживающихся на эксплоатации религиозных предрассудков отсталых трудящихся.
Церковники выступили против декрета об отделении церкви от государства, пытаясь открыто противодействовать его проведению в жизнь (перепись церковного инвентаря для передачи общинам верующих) и организуя массовые демонстрации, распространяя клевету на Советскую власть, устраивая чрезвычайные молебствия и посты. В послании патриарха Тихона от 28 февраля 1918 предписывалось духовенству начать борьбу против декрета. Здесь же указывалось на организацию церковноприходских советов, «которые должны защищать церковное достояние от посягательств». Эти поповские советы сыграли крупную роль в организации сил контрреволюции. Попы в своих проповедях вели открытую погромную антисоветскую пропаганду.
На территории, где временно торжествовала белогвардейщина, церковь вступала в тесный открытый союз с ней. Особую активность проявил в Сибири у Колчака епископ Андрей (кн. Ухтомский), развивший бешеную контрреволюционную пропаганду. У Деникина подвизался известный контрреволюционер митрополит Антоний Храповицкий, под председательством к-рого был создан комитет антибольшевистской пропаганды. В мае 1919 в Ставрополе состоялся юго-вост. церковный собор, приветствовавший Деникина как «спасителя России». Собор постановил организовать временное высшее церковное управление юго-востока России. Было восстановлено ведомство протопресвитера военного и морского духовенства, к-рое руководило попами, прикомандированными к частям белой армии. Поп Востоков развернул пропаганду под лозунгом крестного хода через линию фронта на Москву. Он же организовал «Братство животворящего креста», задачей к-рого было создание «отрядов воинов на борьбу с гонителями святой веры». Митрополит одесский Платон создал в Одессе штаб по формированию «полков Иисуса». Такие полки организовывались и у Колчака. Церковники приняли активное участие в работе контрразведки, шпионя и донося на революционных рабочих.
В 1921 нашу страну постигло тяжелое бедствие в виде голода в Поволжья. Белогвардейский карловицкий церковный собор под председательством уполномоченного Тихона Антония Храповицкого открыто призвал к использованию голода в целях свержения власти рабочих и крестьян. Опираясь на голос масс, советское правительство издало в начале 1922 декрет об изъятии церковных ценностей, не употребляющихся непосредственно для богослужебных целей. В ответ на это последовало послание Тихона с призывом оказать сопротивление декрету. Церковникам удалось сорганизовать в различных местах несколько погромов, но в общем изъятие прошло совершенно спокойно при активном и сознательном участии трудящихся. После этого активного, открытого контрреволюционного выступления Тихона массы окончательно отвернулись от тихоновщины, и попам пришлось в срочном порядке «сменять вехи»—вступить, правда, последними, на путь «признания» Советской власти. Начинается движение «живой церкви» среди либеральничающих церковников, а вскоре и более правые церковные группировки, вплоть до Тихона, выступили с заявлениями об отказе от дальнейшей борьбы с властью Советов.
Второй Всероссийский церковный поместный собор, состоявшийся в 1923, на к-ром преобладающее влияние принадлежало живоцерковникам, признал Советскую власть как единственную в мире, осуществившую отделение церкви от государства. Одновременно с этим собор отмежевался от белогвардейцев-церковников за рубежом и осудил контрреволюционную деятельность Тихона, к-рого собор лишил духовного сана. Собор обратился в ВЦИК с особым воззванием, в котором имеются такие напр. строки: «Великий Октябрьский переворот проводит в жизнь великие начала равенства и труда, имеющиеся в христианском учении».
Такого рода поворот в тактике церковников нельзя объяснить только очевидной невозможностью продолжать дальше открытую контрреволюционную политику. У церковной верхушки несомненно были известные иллюзии о возможности своего рода врастания церкви в быт нашей советской страны. Иллюзии эти питались нэпом, к-рый церковники вместе с буржуазией и кулачеством рассматривали как эволюцию к капитализму. Церковь получила новую социальную базу в лице торговца в городе, кулака в деревне, взявших попа на содержание. Влияние этих классовых слоев осуществлялось через церковно-приходские советы, густо насыщенные всякого рода обломками контрреволюции. В виде примера можно привести город Сергиев (в настоящее время Загорск), где в течение веков действовала Троице-Сергиевская лавра. В этом кустарном районе (производство игрушек) образовалась группа капиталистов-скупщиков, использовавшая церковь как удобное орудие своего влияния на эксплоатируемых ею кустарей. В составе церковных советов гор. Сергиева кроме этих скупщиков фигурировали граф Олсуфьев, князья Голицыны, Гагарин, Трубецкой, целая группа высших жандармских чинов и т. п. Легальная религиозная организация оказалась удобной формой для сплочения реакционных элементов. На территории Советского Союза имелось ок. 50 т. действующих церквей, ок. 500 монастырей, 350 т. служителей культа, 500 т. членов церковно-приходских советов. Такая организация была способна проводить серьезную работу в пользу классовых врагов. Антисемитизм, погромная агитация, антисоветские слухи—все это широкой волной ползло из церквей, отравляя сознание отсталых трудящихся.
В результате краха тихоновщины церковь распалась на множество соперничающих между собой групп; местные церковные организации работали большей частью независимо от центра. В 1925 Тихон умер, оставив по завещанию местоблюстителем патриаршего «престола» Петра Крутицкого. Вскоре появились однако новые претенденты. Наиболее крупной оказалась группировка епископа нижегородского Сергия, пытавшаяся сохранить в неприкосновенности староцерковный ритуал, прикрываясь маской лойяльности к Советской власти. К этой группировке примкнуло ок. 50% епископов. Открыто контрреволюционные элементы тихоновцев («иосифляне») отмежевались от сергиевцев, ведя свою работу преимущественно подпольными способами. Часть церковников сгруппировалась вокруг т. н. «высшего церковного совета» (григорьевцы), отвергая всякие новшества, предлагаемые живоцерковниками, высшим органом к-рых явился «Священный синод православной российской церкви» (к «живой церкви» примкнуло ок. 25% епископов). Идеология живоцерковников политически совпадала со «сменовеховством», выражая иллюзии мещанства и бурж. интеллигенции об эволюции Сов. строя к капитализму через нэп. На Украине образовалась «автокефальная церковь» (ок. 10% епископов). Сильнейшим конкурентом церкви выступают многочисленные сектантские организации, к-рые оказались более гибкими и приспособленными для обслуживания интересов капиталистич. элементов в новых условиях.
Центром поповской работы явилась деревня. Однако были сделаны серьезные попытки и к проникновению в рабочие районы. Так, на фабрике «Коммунистический авангард» б. Владимирской губ. церковникам удалось провести сбор средств в сумме 40 тыс. рублей на постройку новой церкви. В состав церковноприходских советов старались для видимости протащить рабочих. Наиболее упорно поповщина держалась в быту, в особенности используя политическую отсталость трудящихся женщин. Для привлечения верующих применялись новые приемы: хоры с участием крупных певческих сил под управлением «дирижеров-композиторов», новые обряды вроде «братания» в церкви и т. п.
Под прикрытием легальной оболочки велась враждебная социалистическому строительству буржуазно-кулацкая пропаганда, переходившая в отдельных случаях в прямую контрреволюционную подпольную работу. В 1929 на Украине была раскрыта контрреволюционная организация «Союз освобождения Украины», в к-рую входил член высшего церковного управления украинской автокефальной церкви, быв. меньшевик В. Чеховский, ставший митрополитом. Участие попов в антисоветских контрреволюционных выступлениях приняло широкие размеры в период исторического поворота деревни к социализму. В ожесточенной классовой борьбе, разгоравшейся в деревне, поп занял фронт на стороне кулачества, защищая его позиции не только словом, но и делом. Целый ряд кулацких антисоветских выступлений проходил под религиозной оболочкой. Победы социализма в городе и в деревне дали толчок к громадному росту безбожия. В городах происходит широкое закрытие церквей, отмена колокольного звона. Волна эта прокатилась и в деревне. При этом были допущены на местах и перегибы, заключавшиеся в административном закрытии церквей, без проведения соответствующей массовой работы среди населения. Партия осудила эти «левые» заскоки.
В 1929—30 поповщина всего капиталистического мира по требованию буржуазии проводит широкую антисоветскую кампанию под флагом защиты церкви от гонений, к-рым она будто бы подвергается в СССР. В этой кампании активное участие приняли и белогвардейские попы за границей. Обвинение советского правительства, последовательно осуществляющего политику отделения церкви от государства, являлось в такой степени нелепым, что церковники СССР выступили с опровержением этой буржуазно-поповской клеветы.
Ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации вызвала ожесточенное противодействие со стороны поповщины, к-рая не без основания оценивала удар по своим хозяевам как начало конца религиозных организаций, экономические корни к-рых тем самым подсекались. Однако активная помощь церковников и сектантов не помогла кулаку. Не помогла и широкая агитация попов против колхозов, к-рая заключалась в распространении вздорных провокационных слухов с использованием религиозных предрассудков отсталых трудящихся.
Наступает новый этап в тактике поповщины. Он характеризуется внешним примирением с победой колхозного строя в деревне. Поп усваивает новые приемы классового врага, к-рый маскируется как друг колхоза, пролезает в колхоз, на социалистические предприятия и, прикидываясь тихим и смиренным, «почти святым», по выражению Сталина, ведет борьбу против социализма «тихой сапой». Церковь усваивает эти новые приемы классового врага. Были случаи, что нек-рые попы требовали от своих прихожан поголовного вступления в колхоз, угрожая в противном случае уходом из прихода. Подобными приемами поп пытается продлить свое существование, сохранить церковь в деревне при новой обстановке победы колхозного строя. Используя отсталые элементы среди колхозников, церковь пытается задержать процесс своего неизбежного умирания. Другая форма поповской маскировки состоит в организации подпольных церквей: для избранных устраиваются тайные церковные службы. При раскрытии такого рода подпольных организаций обнаруживаются спекулянтские склады товаров и продуктов, а в отдельных случаях и контрреволюционные связи.
Деятельность сектантских организаций в СССР по существу ничем не отличалась от деятельности православной церкви. Сектантские организации встретили с непримиримой ненавистью Октябрьскую революцию. Защищая буржуазное общество, они призывают в своих воззваниях рабочих и трудящихся к «духовному единству» и «братскому общению» с капиталистами. Ряд сектантских общин (напр, меннониты), к-рые заявили себя противниками ношения оружия, организует отряды и полки на помощь белогвардейским генералам. В то же время сектанты, живущие на советской территории, отказываются итти в Красную армию, якобы по религиозным убеждениям. Только в 1929 меннониты признали, что военная служба не противоречит их религии. Кулачество и другие классово враждебные элементы использовали сектантские организации, чтобы противодействовать социалистическому строительству, культурной революции. Особенно широко развернулась под прикрытием сектантских лозунгов контрреволюционная борьба против коллективизации и раскулачивания. С переходом классового врага па методы «тихой сапы» меняют тактику сектантские организации, как это мы видели, также и в православной церкви. Открытые выступления сектантских проповедников против колхозов заменяются лицемерными заявлениями их, что они тоже «за» колхозы. Иногда такими заявлениями сектантским «вожакам» удавалось придушить классовую бдительность колхозников. Обосновавшись в колхозе, они вели всячески подрывную вредительскую работу. В. И. Ленин подчеркивал неоднократно, что борьба с «обновленной» и «подчищенной религией» более трудна и требует большей бдительности (подробно см. Сектантство). С построением бесклассового социалистического общества окончательно рушится социально-экономическая база церкви и сектантских организаций, основная функция к-рых всегда и во все время состояла в том, чтобы освящать и прикрывать эксплоатацию. Но X. в тех или других формах будет еще существовать как пережиток капитализма в сознании людей. Как и все другие идеологические пережитки , оно будет преодолено в процессе социалистического перевоспитания трудящихся, одним из неотъемлемых элементов к-рого является борьба против религии.
Лит.: Раннее X. К. Маркс и Ф. Энгельс о религии и борьбе с нею (под ред. А. Т. Лукачевского). 2 тт., [M.], 1933; Энгельс Ф., О первоначальном христианстве, М., 1933; его же, Бруно Бауэр и раннее христианство. М., 1933; Weizsäcker С., Das apostolische Zeitalter der christlichen Kirche, 3 Aufl., Tübingen, 1902; Кnopf R., Das nachapostolische Zeitalter, Tübingen, 1905; Staerk W., Neutestamentliche Zeitgeschichte, 2 Teile, Leipzig, 1907; Weiss J., Das Urchristentum, 2 Teile, Göttingen, 1914—17; Lohmeyer E., Soziale Fragen im Urchristentum, Lpz., 1921; Rostovtzeff M., The Social and Economie History of the Roman Empire, Oxford, 1926; Guiraud P., Etudes économiques sur l'antiquité, P., 1905; Dill S., Roman Society from Nero to Marcus Aurelius, L., 1904: Friedlatnder L., Darstellungen aus der Sittengeschichte Roms..., 4 Teile, 8 Aufl., Lpz., 1910; Dufourcq A., L’avenir du christianisme, 1-re partie—Histoire ancienne de 1 Eglise, 6 éd., P., 1924; его же, La christianisation des foules, P., 1903; Holl K., Gesammelte Aufsätze zur Kirchengeschichte, 3 В-de, Tübingen, 1927—28; Müller K., Kirchengeschichte, 2 В-de, Freiburg i/B.—Tübingen, 1892—1902; Schubert H., v., Grundzüge der Kirchengeschichte, 3 Aufl., Tübingen, 1906; Harnack A., Die Mission und Ausbreitung des Christentums..., 2 В-de, 2 Aufl., Leipzig, 1906; Pfleiderer О.. Das Urchristentum, seine Schriften und Lehren..., 2 В-de, 2 Aufl., В., 1902; Meyer К., Ursprung und Anfänge des Christentums, 3 В-de, Stuttgart, 1921—23; Wendland P., Die hellenistischrömische Kultur in ihren Beziehungen zu Judentum und Christentum, Tübingen, 1912; Dölger F. J., Antike und Christentum, 2 В-de, Münster i/W., 1929—30; Geffeken J., Aus der Werdezeit des Christentums, Lpz., 1904; Achelis H., Das Christentum in den ersten drei Jahrhunderten, 2 В-de, Lpz., 1912; Gruppe O., Griechische Mythologie und Religions-Geschichte, München, 1906; Cumont F., Les religions orientales dans le paganisme romain, 2 éd., Paris, 1909; его жe, Textes et monuments figurés relatifs aux mystères de Mitnra, 2 vis, Bruxelles, 1895—99; Reitzenstein R., Die hellenistischen Mysterlenreligionen..., 3 Aufl., Lpz., 1927; Clemen C., Die Reste der primitiven Religion im ältesten Christentum, Giessen, 1916; его же, Die Entwicklung der christlichen Religion innerhalb des Neuen Testaments, Lpz., 1908; Heitmüller W., «Im Namen Jesu», Göttingen, 1903; Bousset W., Kyrios Christos, 2 Aufl., Göttingen, 1921; Eysinga van den Bergh G. A., Radical Views about the New Testament, L., 1912; Anrich G., Das antike Mysterien wesen in seinem Einfluss auf das Christentum, Göttingen, 1893; Bauer В., Christus und die Caesaren, 2 Aufl., B., 1879; Robertson J. M., Pagan Christs, L., 1903; Кalthoff A., Die Entstehung des Christentums, Jena, 1904; Smith W. B., Der vorchristliche Jesus, 2 Auflage, Jena, 1911; его же, Ecce Deus, Jena, 1911; Seeck O., Entwicklungsgeschichte des Christentums, Stuttgart, 1921; Schultze V., Archäologie der altchristlichen Kunst, München, 1895; De Rossi G. B., La Roma sotterranea cristianu..., 3 vis, Roma, 1864—77; Kaufmann С. M., Handbuch der christlichen Archäologie, 3 Aufl., Paderborn, 1922; Garricci R., Storia del Parte cristiana..., 6 volumes, Prato, 1872—80; Kraus F. X., Geschichte der christlichen Kunst, 2 В-de, Freiburg i/B., 1895—1900; Beyer O., Die Katakombenwelt, Tübingen, 1927; Schwartz E., Kaiser Constantin und die christliche Kirche, Lpz., 1913; Duchenne L., Origine du culte chrétien, 3 ùd., P., 1902; Roitzenstein R., Die Vorgeschichte der christlichen Taufe, Lpz., 1929; Lucius P. E.. Die Anfänge des Heiligenkults in der christlichen Kirche, Tübingen, 1904; Hilgenfeld A., Die Ketzergeschichte des Urchristentums, Lpz., 1884; Harnack A., Lehrbuch der Dogmengeschichte, 3 B-de, 4 Aufl., Tübingen, 1909—10; Lietzmann H., Geschichte der allen Kirche, 1. B., 1932; Фейербах Л., Сущность христианства, CПБ, 1908; Kaутский К., Происхождение христианства, 5 изд., М.—Л., 1930; Штраус Д., Жизнь Иисуса, кн. 1—2, Лейпциг—СПБ, 1907; Виппер P. Ю., Возникновение христианства, [2 изд.], М., 1923; Древс А., Миф о Христе, М., 1926; его же, Происхождение христианства из гностицизма. М., 1930; Брандес Г., Легенда о Христе, Л.—М., [1926]; его же, Первоначальное христианство, М., 1929; Барбюсс А., Иисус против Христа, М.—Л.. 1928; Робертсон Дж., Евангельские мифы, М., 1923; Кушу П., Загадка Иисуса, М., 1930; Кац А., Христианство и рабство, М., [1927]; Мейер Э., Экономическое развитие древнего мира, 3 изд., П., 1923; Преображенский И. Ф., Тертуллиан и Рим, М., 1926; Рожицын В., Происхождение христианства, Харьков, 1922; его же, Золотая легенда, 3 изд., М., 1930; Ранович А., Происхождение христианского культа святых, М.—Л., 1931; Урсынович С., Происхождение христианства, М., 1930; Никольский Н. М., Еврейские и христианские праздники, их происхождение и история, [М.], 1931; Токин Н., Происхождение христианства, [М.], 1931; Ранович А., Первоисточники по истории раннего христианства, М., 1933: Урсынович С. Л., Очерки но истории превращения христианства в господствующую религию, М.—Л., 1931; Лукачевский А., «Иисус» Анри Барбюсса, «Антирелигиозник», М., 1927, № 7.—Византийское православие: Васильев A. А., История Византии, [вып. 1—3], Л., 1923—25 (дана подробная лит-ра).—Католичество в средние века: Корелин М. С., Важнейшие моменты в истории средневекового папства, СПБ, 1901; Герье В. И., Расцвет западной теократии, [М., 1916]; Grisar Н., Geschichte Roms und der Päpste im Mittelalter, В. I (14 Lfgn), Freiburg i/B., 1898 — 1901; Laurent F., La papauté et l’empire, Bruxelles, 1860; Lesne E., Histoire de la propriété écclésiastique en France, t. I et t. II, fasc. I. P., 1910—22; Papsttum und Kaisertum (Paul Kehr z. 65 Geburtstag dargebr.), München, 1926; Кареев H., История Западной Европы в новое время, т. I, 5 изд., СПБ, 1913; Дрэпер Дж. В., История умственного развития Европы, т. II, 3 изд., Киев, 1900; Преображенский В. Д., История Западной Европы до эпохи промышленного капитализма, Харьков, 1931 (главы о церкви).
Реформация и протестантизм; Tocco F., L’eresia nel medioevo, Firenze, '1884; Ли Г. Ч., История инквизиции в средние века, 2 тт.. СПБ, 1911—12; Döllinger J., Beiträge zur Sektengeschichte des Mittelalters, B. I, München, 1890; Гаусрат А., Средневековые реформаторы, 2 чч., СПБ, 1900; Keller L., Die Reformation und die älteren Reform Parteien, Lpz., 1885; Осокин И. , История альбигойцев и их времени, 2 тт., Казань, 1869—72; Вульфиус А. Г., Вальденское движение в развитии религиозного индивидуализма, П., 1916; Арсеньев И. В., От Карла Великого до реформации, 2 изд., М., 1913; Виппер Р., Церковь и государство в Женеве XVI в. в эпоху кальвинизма, М., 1894; Источники по истории реформации, [под ред. Д. H. Егорова], вып. 1—2. М„ 1906—07; Méalу P. F. M., Origines des idées politiques libérales en France (Les publicistes de la Réforme sous François I et Charles IX), Paris, 1903; Anquez L., Histoire des assemblées politiques des Réformés de France (1573—1622), P., 1859; Потехин A., Очерки из истории борьбы англиканства с пуританством при Тюдорах, Казань. 1894; Loserth J., Der Kommunismus der Mährischen Wiedertäufer, W., 1894; Gindely A., Geschichte der Böhmischen Brüder, 2 В-de, Prag, 1856—57; Troeltsch E., Gesammelte Schriften, В. I—Die Soziallehren der christlichen Kirchen und Gruppen, Tübingen, 1919; Tawney R. H., Religion and the Rise of Capitalism, L., 1926; Weber M., Die protestantische Ethik und der Geist des Kapitalismus, и его кн. Gesammelte Aufsätze zur Religionssoziologie, T. 1, 2 Aufl., Tübiigen, 1922; Кraus J. B., Scholastik, Puritanismus und Kapitalismus, München, 1930; Hashagen J., Der rheinische Protestantismus..., Essen, 1924; Wünsch G., Evangelische Wirtschaftsethik, Tübingen, 1927; Grubb I., Quakerism and Industry before 1800, L., 1930; Jorns A. , The Quakers as Pioneers in Social Work, N. Y., 1931; Warner W. J., The Wesleyan Movement in the Industrial Revolution, L., 1930; Troeltsch E., Die Bedeutung des Protestantismus für die Entstehung der modernen Welt, München, 1911; O'Brien G., An Essay on the Economic Effects of the Reformation, L., 1923; Gooch G. P., English Democratic Ideas in the Seventeenth Century, 2 ed., Cambridge, 1927; Бернштейн Э., Социализм и демократия и великой английской революции, М., 1924; Каутский К., Предшественники новейшего социализма, 2 тт., 4 изд., М., 1924; Вейнгартен Г., Народная реформация в Англии 18 века, Москва, 1901; Tones R. М., Mysticism and Democracy in the English Commonwealth, Oxford, 1932; Зомбарт В., Буржуа, M., [1924]. Общие труды по истории церкви и протестантизма Непфера, Деллингера, Гарнака и др., а также по истории реформации и ее эпохе см. ст. Реформация.
Христианство в эпоху империализма; Ленин В. И., Об отношении рабочей партии к религии. Соч., 3 изд., т. XIV, М.—Л., 1930; его же, О значении воинствующего материализма, там же, т. XXVII, М.—Л., 1931; его же, Два письма А. М. Горькому, там же, т. XVII, М., 1932; его же, Либералы и клерикалы, там же, т. XVI. М.—Л., 1930; его же, Духовенство на выборах и выб ры с духовенством, там же; его же, Духовенство и политика, там же, т. XXX, М., 1932: Мысли Ленина о религии, 3 изд., «Атеист», М., 1928; Адамов Е. А., Дипломатия Ватикана в начальную эпоху империализма. М.—Л., 1931; Коровин Е. А., Католицизм, как фактор современной мировой политики, М.—Л., 1931; Статьи в журн. «Антирелигиозник», с 1926. Православие и сектантство в России. Общие труды: Покровский М. П., Русская история с древнейших времен, 4тт., 5 изд., М.—П., 1923—24; его же, Очерк истории русской культуры, ч. 2, 5 изд., П., 1923; Никольский Н. М., История русской церкви, 2 изд., М.—Л., 1931; Голубинский Е. Е., История русской церкви, 2 тт. (4 кп.), М„ 1900—[171 (до половины 16 в.; единственная критич. работ..); его же, История канонизации святых в русской церкви, 2 изд., М., 1903; Макарий митрополит, История русской церкви, 12 тт., СПБ, 1857—83 [клерикальный труд, богатый фактич. данными]; Титлинов Б. В., Православие на службе самодержавия в русском государстве, Л., 1924 [автор—церковник-обновлепец]. По отдельным вопросам: Аничков Е. В., Язычество и древняя Русь, СПБ, 1914; Гальковский Н. М., Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси, т. 1, Харьков, 1916; Платонов С. Ф., Руса, «Дела и дни», П., 1920, кн. 1; Пархоменко В. А., Три момента начальной истории русского христианства, «Известия Отделения рус. языка и словесности Акад. наук», СПБ, 1914, т. XVIII, ки. 4; Приселков М. Д., Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв., СПБ, 1913; Фортинский Ф., Крещение князя Владимира и Руси по западным известиям, «Чтения в историч. об-ве Нестора летописца», Киев, 1888, кн. 2; Иконников B., Опыт исследовании о культурном значении Византии в русской истории, Киев, 1869; Каптерев Н. Ф., Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях, 2 изд., Сергиев Посад, 1914; Румянцев Н., Православные праздники, их происхождение и классовая сущность, М., 1933; Дьяконов М., Власть московских государей, СПБ, 1889; Каптерев Н., Светские архиерейские чиновники в древней Руси, М., 1874; Казанский П., История православного русского монашества..., М.,1855; Кудрявцев М., История православного монашества в северо-восточной России со времен преп. Сергея Радонежского, ч. 1—2, М., 1881; Титлинов Б., Религиозные «бунты» и «инквизиция» на Руси, в кн. Русское прошлое (Историч. сборники под ред. С. Ф. Платонова и др.), кн. 3, П.—М., 1923; Каптерев И. Ф., Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, 2 тт., Сергиев Посад, 1909—12; Кандидов Б., Обоготворение дома Романовых, М., 1927; его же, Религия в царской армии, 2 изд., М., 1929; его же, Церковь и 1905 г., 2 изд., М., 1930; Щапов А. П., Русский раскол старообрядства..., Соч., т. I, СПБ, 1906; Житие протопопа Аввакума, им самим написанное (Рус. историч. биб-ка, т. 39), Л., 1927; Пругавин А. С., Раскол-сектантство, вып. 1—Библиография старообрядчества и его разветвлений, М., 1887; Материалы к истории и изучению русского сектантства и раскола, под ред. В. Бонч-Бруевича, вып. 1—5 и 7, СПБ. 1908—16; Лукачевский А., Сектантство прежде и теперь, М., 1925; Путинцев Ф., Политическая роль сектантства, М., 1929; его же, Кабальное братство сектантов, М.—Л., 1931. Об отдельных сектах—Ярославский Ем., О Л. Н. Толстом и «толстовцах», М., 1928; Блюменау Р., Классовое лицо евангелизма, М.—Л., 1930; Элиашевич И. Я., Правда О Чурикове И чуриковцах, Л., 1928; Фризен Г. и Рейнмарус А., Адвентисты, М., 1930; Клибанов А., Меннониты, М.—Л., 1931; В о л к о в Н., Секта скопцов. 2 изд., Л., 1931; Путинцев Ф., Духоборье, Москва, 1928.
Церковь и советская власть: Сталин И., Беседа с первой американской рабочей делегацией 9 сентября 1927, в его кн. Вопросы ленинизма, 9 изд., М., 1933; Красиков П. А., На церковном фронте, М., 1923; Титлинов Б. В., Церковь во время революции, П., 1924: Ярославский Ем., Против религии и церкви, т. I—II, М., 1932—33; Кандидов Б., Церковь и гражданская война на юге, М., 1931; Воинствующее безбожие в СССР за 15 лет (1917—32), сб. под ред. М. Енишерлова и др.. М., 1932; Зорин П., Политическая маскировка религиозных организаций, М., 1933: Лукин Н. М., Церковь и государство, М., 1918; Степанов И., Религия, духовенство, его доходы, его проклятия и благословения, М., [1918]; Красиков П. А., На церковном фронте (1918—1923), М., 1923; Гидулянов П., Отделение церкви от государства (Полный сборник декретов...), 3 издание, Мосина, 1926; Стенографический отчет Второго Всесоюзного съезда Союза воинствующих безбожников, Москва, 1930 (см. доклад А. Лукачевского); Кандидов Б. И., Церковь и контрразведка, Москва, 1930.
Общие указания литературы по истории X. можно найти в кн.: Функ Ф. К., История христианской церкви..., М., 1911 (для справок); Realcnzyklopüdie für protestantische Theologie und Kirche, В. I—XXIV, 3 Aufl.. Lpz., 1896—1913; Handbuch der Kirchengeschichte für Studierende..., hrsg. v. G. Krüger, T. 1—4, 2 Aufl., Tübingen, 1923—31.
Библиогр. справочники: Глан Я., Антирелигиозная литература за 12 лет (1917—29), М., 1930; его же, Антирелигиозная литература послеоктябрьского периода 1929—30, М., 1930; его же, Антирелигиозная литература пооктябрьского периода 1930 (июль)—1932 (ноябрь), М., 1933; Case Sh. J., A Bibliographical Guide to the History of Christianity, Chicago, 1931.
Статья написана бригадой в составе: бригадира A. Лукачевского, Евг. Беляева, М. Галактионова, Ф. Капелюша, Е. Муравьева, В. Никольского, В. Преображенского, А. Рановича, Н. Румянцева и С. Урсыновича.
Примечания редакторов Викитеки
- ↑ Статьи нет в издании, имеется ввиду Деяния святых апостолов
