ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ в России была организована в конце 10 в., после принятия христианства вел. кн. киевским Владимиром и обращения в христианство населения Киевского государства (988—989). Христианство было заимствовано из Византии, с к-рой киевские князья и их дружинники вели торговлю еще с начала 10 в. Отдельные дружинники стали принимать христианство еще в первой половине 10 в., в середине 10 в. приняла христианство-вел. кн. Ольга. Окончательное закрепление христианства и христианской церкви относится ко второй половине 11 века. Побудительным мотивом к принятию христианства для киевских князей и их дружинников послужило, несомненно, то обстоятельство, что христианство должно было способствовать усилению и укреплению возникавшего государства. По учению христианства, власть государя и всякая другая власть происходит от бога, и первейшая обязанность христианина заключается в повиновении властям. Греческая вера казалась киевским князьям надежным средством для укрепления их власти и сплочения разрозненных славянских племен в единое государственное целое. П. ц. в Киевском государстве была организована под руководством константинопольского патриарха, выступая первое время в качестве подчиненной последнему митрополии. Византийские императоры также рассчитывали на превращение Киевского государства в свою колонию, но этот расчет не оправдался. Переход в христианство имел большое прогрессивное значение. Христианство не только ускоряло процесс ликвидации остатков родового строя, оно способствовало ускорению развития феодального способа производства в Киевской Руси. П. ц. осуждала рабовладение, насаждая те феодальные методы хозяйствования, к-рые выработались в условиях византийского феодализма. В связи с организацией П. ц. в Киевское государство проникло из Византии и мощное культурное влияние. Вместе с христианством проникла в Киевскую Русь письменность; она была введена греч. монахами, перенесшими в Киев славянскую азбуку, составленную Кириллом и Мефодием, грамотность и богослужебные книги. Христианство было «прогрессом по сравнению с языческим варварством... вместе с христианством славяне получили письменность и некоторые элементы более высокой византийской культуры» {«К изучению истории». Сборник, 1937, стр. 38). В 11—12 веках появляются переводы наиболее популярных произведений византийской религиозной литературы, создаются произведения древне-русской литературы; в первую очередь в монастырях составляются летописи. Огромный толчок дается развитию искусства—архитектуры, живописи; у византийских художников учились русские художники, которые очень быстро от подражания византийским образцам перешли к выработке русских стилей. Некоторые мотивы и сюжеты византийской религиозной литературы нашли доступ и в народную среду и были усвоены народным творчеством (фольклором). П. ц. способствовала также ликвидации варварских пережитков права и обычая (кровная месть, многоженство) и других родовых институтов.
По отношению к народной массе П. ц. в Киевской Руси была организацией эксплоататоров. Монастыри и церкви являлись не только культурными центрами, но и центрами колонизации в незаселенных местностях, являлись организациями для феодальной эксплоатации крестьянства. После распада Киевского государства и перемещения центра в Ростово-Суздальскую Русь П. ц. освободилась от византийской опеки и целиком включилась в феодальную систему. В 13—15 вв. руководящими нормами церковной организации были не византийские каноны, а удельно-феодальные обычаи, установившиеся тогда в русских княжествах. Церковь освящала и проповедывала типично феодальную концепцию общества и государства, согласно к-рой общество делилось на три «богоустановленные» группы: «воинников»—князей и бояр, «молитвенников»—епископов и монахов и «работных людей»—крестьян.
В связи с потерей Киевом своего былого значения митрополиты в 1299 переселились во Владимир-на-Клязьме, а затем, со времени митрополита Петра (1308—26)—в Москву. С этого времени московские митрополиты становятся самыми энергичными и деятельными сотрудниками московских князей в борьбе со светскими и церковными феодалами за централизацию государственной и церковной власти. К такому сотрудничеству митрополитов побуждали материальные интересы П. ц. В 14 в. церковные учреждения, в особенности монастыри, владеют уже значительными свободными средствами, к-рые пускаются в торговые операции и в рост; в 15 в. многие монастыри уже переводят своих людей на денежные оброки (в серебре). В связи с этим процессом руководящие группы П. ц. становятся решительными противниками феодальной раздробленности. Смуты, затевавшиеся боярами, были для церкви только вредны; напротив, московский князь, как насадитель «тишины» и «порядка», был желанным попечителем и другом. В 14 и 15 вв. митрополиты Петр, Алексей и Иона неуклонно поддерживают московского князя против непокорных князей и бояр, пуская в ход орудие анафемы (отлучения). Во второй половине 15 в. при Иване III, завершившем объединение удельных княжеств и городских республик под властью Москвы, один из виднейших клириков Иосиф Волоцкий выдвинул новую концепцию власти московского государя: московский государь—это самодержец и государь «всея Руси», наместник самого бога, под судом, властью и попечением к-рого находится вся русская земля, включая «церковное и монастырское». Таким образом, московский государь был провозглашен также главой русской церкви. Эта концепция оправдывала новые взаимоотношения между московским князем и митрополитом, к-рый с половины 14 в. выдвигался московским князем и только посвящался константинопольским патриархом. А в 15 в. на церковных соборах 1448 и 1459 было определено, что московский митрополит ставится «по избранию св. духа и по повелению господина нашего великого князя». Таким образом, московская церковь стала независимой от константинопольского патриарха и подчинилась руководству московского государя. За патриархом после этого осталось только назначение отдельного митрополита в Киев. Через сто лет с небольшим (в 1589) московский митрополит, по предложению московского государя, был возведен в сан патриарха.
В 14 и 15 вв. феодальная церковь выдержала серьезную борьбу с оппозиционными еретич. движениями внутри самой церкви. Исходным моментом, вызвавшим зарождение ересей, был протест городских мирян и части городского клира против церковной эксплоатации. Первая ересь, т. н. стригольников, возникла в Пскове в среде псковского купечества, организованного в т. н. братчины. Последние были не только сословными, но и церковными организациями: братчины имели свои церкви, попы которых поставлялись новгородским архиепископом из кандидатов, представлявшихся братчинами. В связи с уничтожением политической зависимости Пскова от Новгорода в Пскове возникло реформационное движение, отрицавшее профессиональный клир, в первую голову—епископат, и требовавшее предоставления права совершать богослужение любому мирянину. Это движение не нашло широкой поддержки и скоро было ликвидировано. Гораздо сложнее и опаснее для П. ц. оказалась т. и. ересь жидовствующих. Она возникла во второй половине 15 в. среди новгородских «черных людей» и приходских попов, одинаково страдавших и от архиепископского грабежа и от высоких цен на хлеб, привозившийся из Москвы. Еретики критиковали феодальную церковь и новгородскую боярскую верхушку, пользуясь библейским материалом и иудейской книгой «Шестокрыл» (отсюда и название ереси), и стояли за подчинение Москве. Иван III покровительствовал еретикам; после окончательного подчинения Новгорода он взял в Москву попов, возглавлявших ересь, и назначил их служить в кремлевских храмах. К их проповеди против стяжательства клириков и монастырского землевладения прислушивался и московский князь, который не прочь был экспроприировать церковные и монастырские земли и у себя в Москве и поставил вопрос об этом на соборе 1508. В загоревшейся ожесточенной борьбе П. ц. все же пришлось пойти на значительные уступки. Она согласилась на отмену судебных иммунитетов и на ревизию монастырского землевладения. Постановлением Стоглава (1551) за монастырями были оставлены только земли, пожертвованные на «помин души», а на будущее время над дачей земель «по душам» был установлен государственный контроль.
Однако и после всех этих уступок П. ц. все еще сохранила за собой солидную материальную базу, к-рая позволяла ей держаться по отношению к государству в качестве самостоятельной силы, вследствие чего иногда возникали конфликты между церковью и государством. Особенно острый конфликт имел место между Иваном IV и митрополитом Филиппом, к-рый публично выступил против опричины. Исход этого конфликта—казнь Филиппа—показал, что борьба для церкви стала уже неравной. В начале 17 века, когда в Московское государство вторглись польские захватчики, многие церковные руководители показали себя врагами народа. Агент польских интервентов, Лжедмитрий, нашел среди русских епископов предателя родины Игнатия, к-рый согласился быть патриархом при польском ставленнике и был готов принять унию с католической церковью. В 17 в. процесс огосударствления П. ц. пошел вперед быстрым путем. Правда, патриарх Филарет, отец первого царя из Романовых, был первым лицом в государстве, фактическим царем, но он в первую очередь соблюдал интересы государства, а не церкви.
В середине 17 века, нуждаясь в землях для поместного фонда, царь Алексей Михайлович на земском соборе 1649 провел вторично и окончательно положение, принятое еще в 1580, но из-за смут и войн не проводившееся в жизнь, о том, что церковным лицам и учреждениям запрещалось принимать земли на «помин души», а также покупать и брать в заклад земли. Несколько позднее патриарх Никон (см.) произвел последнюю попытку отстоять самостоятельное место церкви в Московском государстве. Эта попытка кончилась крахом. Историю повернуть назад было невозможно, и П. ц. окончательно стала подчиненным орудием в руках дворянского государства. В то же время против церковного властвования обнаружилась сильнейшая оппозиция со стороны всех тех общественных групп Московского государства, которые были объектом эксплоатации со стороны последнего. Произошел церковный раскол, к-рый окончательно толкнул П. ц. в объятия московского самодержавия.
Этот церковный раскол явился выражением непрерывно нараставшего недовольства крестьян против закрепощения их, а также протеста посадских людей против тяжелого тягла, возложенного на их плечи военной политикой первых Романовых. И крестьянская и посадская оппозиция приняла теперь религиозную окраску. Ушедшие в раскол клирики нашли здесь для себя опору и увлекли в раскол (старообрядчество) довольно значительные массы крестьянства и посадских людей. Церковный раскол был вызван церковной реформой царя Алексея. На протяжении почти 7 веков со времени крещения Руси в разных областях и монастырях сложились разнообразные варианты молитв и песнопений и различные варианты нек-рых обрядов, восходившие к местным «святителям». Кроме того, существовали освященные традицией некоторые основные элементы магической церковной обрядности, распространенные повсюду и опиравшиеся на греч. нормы 10 в., в том числе т. н. двоеперстие и восьмиконечный крест (см. Старообрядчество). В среде клира, особенно приходского, а также среди значительной массы верующих, установившиеся с 10 в. чины и обряды считались спасительными, оправданными опытом «святых», которые, соблюдая эти обряды, «спасли» свою душу и стали «чудотворцами» и «спасителями» рядовых верующих. Церковное «разноязычие» говорило о церковной раздробленности, об отсутствии в ней централизованного управления. Самодержавию же в это время для укрепления своей власти нужен был сильный централизованный аппарат П. ц. По мысли царя, основной стержень реформы должен был заключаться в упорядочении культа, как главного средства религиозного одурманивания, и в борьбе с бытовым разложением клира. Никон целиком присоединился к этому мероприятию, но по его мысли церковная реформа должна была пойти еще дальше. Никон выдвинул требование установить в церкви единоличную власть патриарха, не зависящего от царя и руководящего царем, согласно принципу «священство выше царства». Царь на это согласиться не мог; произошел конфликт, в ходе которого Никон не встретил достаточной поддержки. По указу царя, Никон был предан суду церковного собора 1667, к-рый осудил его на ссылку в отдаленные монастыри. Проведение церковной реформы, однако, продолжалось. Исправление книг и обрядов было произведено по печатным греч. книгам 17 в., в к-рых обряд и чины были закреплены в значительно измененной форме. В результате оказалось, что многие старые чины и обряды были заменены новыми, не имевшими за собой традиционного авторитета, а тексты богослужебных чинов были настолько переработаны, что весь приходский клир, в значительной части малограмотный и в известном проценте совсем неграмотный, должен был переучиваться заново. Поэтому, когда из Москвы были разосланы новые книги, на местах их не приняли, и в Москву посылались челобитные о сохранении «старой веры». В ответ правительство стало применять репрессии к непослушным; тогда приходский клир, особенно провинциальный, и часть монахов решительно отказались принять «новую незнамую веру», объявили ее «люторскою и латинскою ересью», а царя и Никона объявили сначала злыми еретиками, а затем—антихристами. Епископат высказался за реформу; раскольники на суде собора 1666 были преданы «вечному проклятию», а главнейшие руководители раскола были лишены сана и сосланы. Борьба официальной церкви с расколом, поддержанная всем бюрократическим и военно-политич. аппаратом царской власти, все же не могла ликвидировать старообрядчество. Правда, крестьянские массы, ушедшие в раскол, скоро стали отходить от него, но они не вернулись в официальную церковь, а распылились по многочисленным сектантским новообразованиям (см. Сектантство). Старообрядческие организации оказались живучими; они положили начало двум старообрядческим церквам—беспоповщинской и поповщинской, к-рые в точение 2½ в. выдержали все атаки официальной церкви и самодержавия и были легализованы в 1905 после объявления веротерпимости (см. Раскол; Старообрядчество).
После падения Никона П. ц. окончательно становится служанкой дворянского государства, сначала фактически, а затем, с 20-х гг. 18 в., и формально. Церковь пробовала выступить последний раз против Петра I; патриарх Адриан и часть епископата вкупе со старой боярской знатью участвовали в заговорах против великого преобразователя России. Но эта фронда была бессильна и лишь ускорила формальное преобразование П. ц. в «ведомство православного исповедания». Петр нанес решительный удар и по материальной базе и по организационной структуре П. ц. Не отчуждая формально церковных имуществ, Петр передал их в управление Монастырского приказа, совершенно светского учреждения, возглавлявшегося чиновником и подчиненного Штатс-конторе и Юстиц-коллегии. Церковные учреждения получали из Монастырского приказа положенные средства, а весь остаток поступал в казну на общегосударственные нужды. Эта реформа была завершена через 50 лет: в 1764 манифестом Екатерины II все монастырские и церковные земли были формально секуляризованы, и П. ц. окончательно потеряла самостоятельную материальную базу. Со стороны административной Петр I ликвидировал патриаршество и формально подчинил церковное управление государственной власти. В 1721 был опубликован «Духовный регламент» (т. 23, стр. 676), согласно к-рому во главе 11. ц. был поставлен синод, т. о. коллегия архиереев по назначению императора, контролируемая и руководимая светским чиновником, обер-прокурором, «оком государя и стряпчим по делам государственным». Таким образом, церковь формально стала «ведомством православного исповедания» и формально была наделена полицейскими функциями—клир был обязан быть «верным и послушным рабом и подданным» императора, защищать прерогативы императорской власти, исполнять «тайные дела», к-рые ему будут поручены, наставлять прихожан в повиновении властям, а крестьян—в повиновении господам, и доносить об открытых на исповеди «воровстве, измене или бунте». Во время восстания Пугачева попы действовали в качестве «секретных смотрителей», собирали сведения о настроении крестьян и посылали начальству периодич. «сводки». В первой половине 18 в., когда по всей империи участились крестьянские выступления против крепостного права и помещиков, сельские попы были всегда верными помощниками помещиков и военно-полицейских усмирителей. Во второй половине 19 в., когда революционные идеи стали проникать в деревню, попы, по меткому выражению В. И. Ленина, были непременными участниками «новейшей охраны» крестьянства, вместе со стражниками и земскими начальниками (см. Ленин, Соч.,т. XV, стр. 415—416). На православный клир царское правительство опиралось также и в национальных областях, подвергавшихся колониальной эксплоатации царизма. Так, после восстания 1863, во время к-рого белорусские крестьяне выступали против всех помещиков, независимо от национальности последних, в Белоруссию стали массами назначаться попы из центра, как наиболее надежные «урядники казенного православия». В приволжских и восточных национальных областях попы-«миссионеры», «обращавшие» националов в православие, проводили насильственную русификацию и содействовали русским помещикам в ограблении земель у «новообращенных». Те же «миссионеры», ведя борьбу с расколом и сектантством, не ограничивались идеологическим «изобличением» старообрядцев и сектантов, но так же энергично занимались сыском и доносительством.
Верная служба церкви самодержавному государству 18—19 вв. определялась, помимо всего прочего, материальной зависимостью церкви от государства. Лишенная самостоятельной экономической базы, церковь жила за счет казенных кредитов и доходов от религиозных «операций». Руководящие церковные верхи, епархиальные архиереи, были целиком обеспечены казенным жалованием (от 4.000 до 7.800 руб. в год в начале 20 в.), и чисто церковные доходы были для них лишней премией. Из монастырей в начале 20 в. ок. 30% также было на полном иждивении казны. В 40-х гг. 19 в. был поставлен вопрос об установлении казенного жалования и для приходских попов. Эта реформа проводилась медленно; но с 1893, в связи с ростом стачечного движения и брожения среди крестьян, ассигнования на содержание приходского клира стали быстро возрастать, причем в первую очередь на казенное жалование переводились сельские попы. В конце 19 и в первые десятилетия 20 вв., когда началось быстрое нарастание революционной борьбы, П. ц. стала особенно энергично помогать самодержавному режиму в его борьбе за существование, ибо от исхода этой борьбы зависело существование и самой церкви. В условиях развивающегося капитализма рабочий класс, «воспитанный крупной фабричной промышленностью, просвещенный городской жизнью, отбрасывает от себя с презрением религиозные предрассудки, предоставляет небо в распоряжение попов и буржуазных ханжей, завоевывая себе лучшую жизнь здесь на земле» (Ленин, Соч., т. VIII, стр. 419—420). Точно так же появившиеся в деревне рабочие агитаторы нанесли, по признанию самих сельских попов, жесточайший удар религиозному дурману. «Прежде (жалуется один сельский поп.—Н. Н.)...верили люди в волю божию и тщету мирских благ, верили и находили силу терпеть в уповании на загробную награду. Нынче этой веры уже нет. Нынче там вера такая: мы—поработители, они—порабощенные» (см. Ленин, Соч., т. XVI, стр. 311). П. ц. все больше и больше переключалась на политич. борьбу, открыто выступая в качестве активной контрреволюционной силы. П. ц. действовала всеми возможными средствами—и проповедью с церковного амвона, и изданием контрреволюционных листовок, и прямым участием в провокационных действиях, террористических актах и погромах. Так, 9/I 1905 повел питерских рабочих на расстрел поп-зубатовец Гапон, действовавший с «благословения» митрополита Антония и по директивам охранного отделения. После 9/I епископы и попы выступили в числе организаторов и активных Участников погромных организаций—обществ хоругвеносцев и «Союза русского народа». В декабре 1905 московские попы предоставили военному командованию церковные колокольни для установки пулеметов, из к-рых расстреливались рабочие. Все эти контрреволюционные выступления церкви не привели к цели, но лишь окончательно дискредитировали П. ц. среди широких народных масс. В 3-й Государственной думе буржуазные депутаты выдвинули проект церковной реформы, к-рая должна была опереться на приходскую организацию, на выборность приходских попов и на поднятие таким путем авторитета церкви. Но против проекта реформы выступили реакционеры и епископы, и реформа была отложена в долгий ящик.
Великая Октябрьская социалистич. революция нанесла П. ц. последний удар. Но церковь пробовала бороться. Церковники открыто поддерживали контрреволюцию, орудуя в качестве агентов белых «правительств» и иностранных интервентов. В Советской России церковники вели подрывную «работу», предавая «анафеме» большевиков, агитируя против Советской власти, скрывая во время голода церковные ценности от сдачи государству в пользу голодающих. Когда под руководством Ленина и Сталина была разгромлена белая контрреволюция, П. ц. вступила в полосу окончательного разложения. Единая П. ц. разбилась па несколько соперничавших одна с другой организаций («тихоновцы», «григорьевцы», «живая церковь», «церковное обновление» и др.). Эти «церкви» постепенно растеряли свою прежнюю «паству», по мере того как победоносно двигалось вперед социалистич. строительство и начал параллельно совершаться переворот в миросозерцании широких масс. Превратившись в мелкие, замкнутые организации, не имеющие никакой опоры в массах, обломки П. ц., как и другие религиозные организации, вступили на путь шпионажа, измены и предательства. Такова последняя позорная страница истории православной церкви.
Лит.: Голубинский Е. Е., История русской Церкви, 2 изд., т. I—II, М., 1900—11; Доброклонский А., Руководство по истории русской церкви, 2 изд , вып. 1—4, Рязань—М., 1889—93; Никольский Н. М., История русской церкви, 2 изд., М.—Л., 1931; Каптерев Н. Ф., Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. I—II, Сергиев-Посад, 1909—12; Верховской И. В., Учреждение Духовной коллегии и духовный регламент, 2 тт., Ростов н/Д., 1916; Горчаков М., О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и св. Синода, СПБ, 1871; его же, Монастырский приказ (1649—1725), СПБ, 1868; Кандидов Б. П., Церковь и московское восстание 1905 года, [М., 1930]; его же, Церковь и гражданская война на Юге, Москва, 1931.
