А8/Константин Константинович Вагинов

← Э. Г. Багрицкий

Антология восьмистиший/Сто восьмистиший ста поэтов 99. Константин Константинович Вагинов (1899—1934)

В. В. Набоков →

Константин Константинович Вáгинов (Вагенгейм)

ПСИХЕЯ Любовь — это вечная юность. Спит замок Литовский во мгле. Канал проплывает и вьётся, Над замком притушенный свет. И кажется солнцем встающим Психея на дальнем конце, Где тоже канал проплывает В досчатой ограде своей. 1926

Хотя Константин Константинович Вагинов, по его же собственным словам, «состоял почти во всех поэтических объединениях Петрограда», его трудно причислить к какой-либо определённой школе. Поэзия его весьма индивидуальна. «Внешне принадлежа своему времени, он на деле существовал в живых для него мирах культур далекого прошлого, таких, как эллинизм и испанское барокко, итальянское Возрождение и французское Просвещение. Это двойное существование сообщало его созданиям оттенок нездешней призрачности, — она-то и очаровывала эстетов, болезненно раздражая критиков.» (А. Герасимова. Труды и дни Константина Вагинова).

Приведённое выше восьмистишие 1926 года «Психея» вошло в сборник «Опыты соединения слов посредством ритма» (1931). В стихотворении выдержан чёткий ритм трёхстопного амфибрахия, а также альтернанс — чередование женских и мужских окончаний, но рифма последовательно избегается, и стихи оказываются белыми. Процитируем анализ этого стихотворения, выполненный поэтом и эссеистом Алексеем Арнольдовичем Пуриным: «Этот шедевр можно рассматривать как своеобразную эстетическую шараду, где первая строчка — как бы Блок, вторая — как бы Жуковский, где зазеркаленная концовка тоже как бы из Блока (сравните с его стихами „Ночь, улица, фонарь, аптека…“), но где целое — нечто эстетически совершенно другое. Романтические кубики вдруг образуют неромантическое (или, как минимум, неоромантическое, с вышеуказанной ретроспективностью этого „нео“) сооружение. Загипнотизированные романсной банальностью первой строки, мы заглатываем и якобы балладный Литовский замок, помещенный, кроме того, в романтическую облатку усыпляющей мглы и инверсии. Но вдруг смысл этого словосочетания начинает топорщиться, преобразуя все семантическое поле стихотворения. Литовский замок — тюрьма в Петрограде. Происходит мгновенная аккомодация зрения: мы как бы перескакиваем через три столетия — от Лжедмитрия и Марины Мнишек („любовь“, „литовский замок“) на Крюков канал с его отчетливой топографией. Стихотворение оказывается математически выверенным, уравновешенным, как весы. Выворачивая наизнанку Литовский замок, текст Вагинова как бы совершает внутриутробный повтор эволюции русской поэзии „серебряного века“: от драматургического героя Блока — к приключениям слова в лирике 20-х годов, от двоемирно разнесенного символа — к психофизической символике Анненского и мандельштамовской ассоциативной „психее-жизни“. Центральной фигурой этой эволюции был, конечно, Мандельштам, поэтому он все время и просвечивает сквозь текст Вагинова. „Опыты…“, как и „Tristia“, — прежде всего книга о словах, книга о слове. Эти поэты работают в рядом лежащих пластах. (Хлебников, кстати, работает очень далеко от них — в пласте словарной утопии; но и Вагинов и Мандельштам напряженно прислушиваются к стуку его отдаленного молотка — потому что хлебниковская примитивизация касается слова.)» (А. А. Пурин. «Опыты Константина Вагинова». Воспоминания о Евтерпе: Литературный альманах. Вып. 9. СПб.: Журнал "Звезда", 1996. ISBN 5-7439-0027-2)

Интересно сравнить это стихотворение с другим из того же сборника и с тем же названием, но написанным двумя годами раньше. Как и в предыдущем, здесь происходит неожиданная модуляция из мира далёкой древности в современный поэту Петроград:

ПСИХЕЯ

Спит брачный пир в просторном мёртвом граде, И узкое лицо целует Филострат. За ней весна свои цветы колышет, За ним заря, растущая заря. И снится им обоим, что приплыли Хоть на плотах сквозь бурю и войну, На ложе брачное под сению густою, В спокойный дом на берегах Невы.

Январь 1924

См. также:

Путешествие в хаос

1. «Седой табун из вихревых степей…», 1919—1923 ♥
2. «Ещё зари оранжевое ржанье…», 1919—1923 ♦
3. «Надел Исус колпак дурацкий…», 1919—1923 ♦
4. «Уж сизый дым влетает в окна…», 1919—1923
5. «Тает маятник, умолкает…», 1919—1923
   Острова
6. «Сегодня — дыры, не зрачки у глаз…», 1919 ♥
7. «За осоку, за лед, за снега…», 1919
   Петербургские ночи
8. «Перевернул глаза и осмотрелся…», 1919—1923
9. «В глазах арапа ночь и горы…», 1919—1923
10. «У милых ног венецианских статуй…», 1919—1923
11. «Перевернутся звёзды в небе падшем…», 1919—1923
12. «В воздух жёлтый бросят осины…», 1919—1923
13. «Грешное небо с звездой Вифлеемскою…», 1919—1923
14. «Синий, синий ветер в теле…», 1919—1923
15. «Пусть сырою стала душа моя…», 1919—1923
16. «С Антиохией в пальце шёл по улице…», 1919—1923
17. «Спит в ресницах твоих золочёных…» , 1919—1923
18. «Упала ночь в твои ресницы…», 1919—1923
19. «Покрыл, прикрыл и вновь покрыл собою…», 1919—1923
20. «Опять у окон зов Мадагаскара…», 1919—1923
21. «Камин горит на площади огромной…», 1919—1923
22. «Один бреду среди рогов Урала…», 1919—1923
23. «В нагорных горнах гул и гул, и гром…», 1919—1923
24. «Палец мой сияет звездой Вифлеема…», 1919—1923
25. «Темнеет море и плывет корабль…», 1919—1923
26. «Прохожий обернулся и качнулся…», 1919—1923
27. «Ты догорело солнце золотое…», 1919—1923
28. «Стали улицы узкими после грохота солнца…», 1919—1923
29. Петербургский звездочёт. IV. «Рябит рябины хруст под тонкой коркой неба…», 1919—1923
30. «Рыжеволосое солнце руки к тебе я подъемлю…», 1919—1923
31. «Нет, не люблю закат. Пойдемте дальше, Лида…», 1919—1923
32. «Ты помнишь круглый дом и шорох экипажей?.., 1919—1923
33. «И всё же я простой как дуб среди Помпеи…», 1919—1923
34. «И всё ж я не живой под кущей Аполлона…», 1919—1923
35. «И голый я стою среди снегов…», 1919—1923
36. «Плывут в тарелке оттоманские фелюги…», 1919—1923
37. «О, заверни в конфектную бумажку…», 1919—1923
38. «Я снял сапог и променял на звёзды…», 1919—1923
39. «Сидит она торгуя на дороге…», 1919—1923
40. Ночь на Литейном. II. «Мой бог гнилой, но юность сохранил…», 1919—1923
41. Ночь на Литейном. III. «Лишь шумят в непогоду ставни…», 1919—1923
42. Ночь на Литейном. IV. «В пернатых облаках все те же струны славы…», Июль 1921
43. Ночь на Литейном. V. «Ночь отгорела оплывшей свечой восковою…», 1919—1923
44. Поэма квадратов. 1. «Да, я поэт трагической забавы…», Июнь 1922
45. Поэма квадратов. 5. «Да, я поэт трагической забавы…», Июнь 1922
46. Поэма квадратов. 6. «Покатый дом и гуд протяжных улиц…», Июнь 1922
47. «Немного меда, перца и вервены…», 1919—1923
48. «Мы Запада последние осколки…», 18 марта 1923
49. Финский берег. 1. «Любовь опять томит, весенний запах нежен…», 1923
50. Финский берег. 2. «Двенадцать долгих дней в груди махало сердце…», 1923
51. «Мы рождены для пышности, для славы…», 4 ноября 1923
52. «Один средь мглы, среди домов ветвистых…», Ноябрь 1923
53. «И лирник спит в проснувшемся приморье…», Январь 1924
54. «Как хорошо под кипарисами любови…», Январь 1924
55. Психея («Спит брачный пир…»), Январь 1924 ♥
56. Ворон («Прекрасен, как ворон, стою в вышине…»), Январь 1924 ♥
57. «В стремящейся стране, в определенный час…», 1926
58. Психея («Любовь — это вечная юность…»), 1926 ♠
59. Стихи из романа «Козлиная песнь». 2. «Весь мир пошёл дрожащими кругами…», 1928
60. «Хотел он, превращаясь в волны…», Март 1930
61. Черно бесконечное утро I. «Черно бесконечное утро…», 1927—1934
62. На набережной рассвет…», 1927—1934
63. За годом год, как листья под ногою. I. «За годом год, как листья под ногою…», Апрель 1931
64. «В аду прекрасные селенья…», Февраль 1934 ♥

© Д. Смирнов-Садовский. Составление. Комментарии. Дизайн.