Аня в стране чудес. Глава 5

Материал из Wikilivres.ru
Перейти к навигацииПерейти к поиску

Аня в стране чудес/Глава 5
автор Льюис Кэрролл (1832—1898), пер. Владимир Владимирович Набоков (1899—1877)
Язык оригинала: английский. Название в оригинале: Alice in Wonderland. — Опубл.: 1865; пер. 1923. Источник: Библиотека Мошкова
Википроекты:  Wikipedia-logo.png Википедия 


Глава 5. СОВЕТ ГУСЕНИЦЫ

Гусеница и Аня долго смотрели друг на друга молча.

Наконец Гусеница вынула кальян изо рта и обратилась к Ане томным, сонным голосом:

— Кто ты? — спросила Гусеница.

Это было не особенно подбадривающим началом для разговора. Аня отвечала несколько застенчиво: «Я... я не совсем точно знаю, кем я была, когда встала утром, а кроме того, с тех пор я несколько раз «менялась».

— Что ты хочешь сказать этим? — сердито отчеканила Гусеница. — Объяснись!

— В том-то и дело, что мне трудно себя объяснить, — отвечала Аня, — потому что, видите ли, я — не я.

— Я не вижу, - сухо сказала Гусеница.

— Я боюсь, что не могу выразиться яснее, — очень вежливо ответила Аня. — Начать с того, что я сама ничего не понимаю: это так сложно и неприятно - менять свой рост по нескольку раз в день.

— Не нахожу.— молвила Гусеница.

— Может быть, вы этого сейчас не находите, — сказала Аня, — но когда вам придется превратиться в куколку — а это, вы знаете, неизбежно — а после в бабочку, то вы, наверное, почувствуете себя скверно.

— Ничуть, — ответила Гусеница.

— Ну, тогда у вас, вероятно, другой характер, — подхватила Аня. — Знаю одно: мне бы это показалось чрезвычайно странным.

— Тебе? — презрительно проговорила Гусеница. — Кто ты?

И разговор таким образом обратился в сказку про белого бычка.

Аню немного раздражало то, что Гусеница так скупа на слова, и, выпрямившись, она твердо сказала: «Мне кажется, вы сперва должны были бы сказать мне, кто вы».

— Почему? — спросила Гусеница.

Опять — затруднительный вопрос. Аня не могла придумать ни одной уважительной причины, и так как Гусеница казалась в чрезвычайно дурном расположении духа, то она пошла прочь.

— Стой! — крикнула Гусеница. — У меня есть нечто важное тебе сообщить.

Это звучало соблазнительно. Аня воротилась.

— Владей собой, — молвила Гусеница.

— Это все? — спросила Аня, с трудом сдерживая негодованье.

— Нет, — сказала Гусеница.

Аня решила, что она может подождать, благо ей нечего делать: может быть, она услышит что-нибудь любопытное. В продолжение нескольких минут Гусеница молчаливо попыхивала, но наконец раскрестила руки, опять вынула изо рта кальян и сказала:

— Значит, ты считаешь, что ты изменилась, не так ли?

— Так, — подтвердила Аня. — Я не могу вспомнить вещи, которые всегда знала, и меняю свой рост каждые десять минут.

— Какие вещи? — спросила Гусеница.

- Вот, например, я попробовала прочесть наизусть: «Птичка божия не знает, а вышло совсем не то, — с грустью сказала Аня.

— Прочитай-ка «Скажи-ка, дядя, ведь не даром», - приказала Гусеница.

Аня сложила руки на коленях и начала: </poem>

         — Скажи-ка, дядя, ведь не даром
         Тебя считают очень старым:
              Ведь, право же, ты сед
         И располнел ты несказанно.
         Зачем же ходишь постоянно
         На голове? Ведь, право ж, странно
              Шалить на склоне лет!
         И молвил он: «В былое время
         Держал, как дорогое бремя,
              Я голову свою...
         Теперь же, скажем откровенно,
         Мозгов лишен я совершенно
         И с легким сердцем, вдохновенно
              На  голове стою».
         — Ах, дядя, — повторяю снова:
         Достиг ты возраста честного,
              Ты — с весом, ты — с брюшком...
         В такие годы ходят плавно,
         А ты, о старец своенравный,
         Влетел ты в комнату недавно
              — Возможно ль? — кувырком!
         — Учись, юнец, — мудрец ответил. —
         Ты, вижу, с завистью приметил,
              Как легок мой прыжок.
         Я с детства маслом мазал ножки,
         Глотал целебные лепешки
         Из гуттаперчи и морошки —
              Попробуй-ка, дружок!
         — Ах, дядя, дядя, да скажи же,
         Ты стар иль нет? Одною жижей
              Питаться бы пора!
         А съел ты гуся - да какого!
         Съел жадно, тщательно, толково,
         И не осталось от жаркого
              Ни одного ребра!
         Я как-то раз, — ответил дядя,
         Живот величественно гладя, —
              Решал с женой моей
         Вопрос научный, очень спорный,
         И спор наш длился так упорно,
         Что отразился благотворно
              На силе челюстей.
         — Ещё одно позволь мне слово:
         Сажаешь ты угря живого
              На угреватый нос.
         Его подкинешь два-три раза,
         Поймаешь... Дядя, жду рассказа:
         Как приобрел ты верность глаза?
              Волнующий вопрос!
         — И совершенно неуместный, —
         Заметил старец. — Друг мой, честно
               Ответил я на три
         Твои вопроса. Это много. —
         И он пошел своей дорогой,
         Шепнув  загадочно и строго:
              — Ты у меня смотри!

</poem>

— Это неправильно, — сказала Гусеница.

— Не совсем правильно, я боюсь, — робко отвечала Аня, — некоторые слова как будто изменились.

— Неправильно с начала до конца, — решила Гусеница, и за этим последовало молчанье.

Гусеница первая заговорила:

— Какого роста ты желаешь быть? — спросила она.

— Ах, это мне более или менее все равно, — ответила Аня поспешно. — Но только, знаете ли, неприятно меняться так часто.

— Я не знаю, — сказала Гусеница.

  Аня промолчала: никто никогда  не  перечил  ей  так  и  она

чувствовала, что теряет терпенье.

— А сейчас вы довольны? — осведомилась Гусеница.

— Да как вам сказать? Мне хотелось бы быть чуточку побольше, — сказала Аня. — Три дюйма — это такой глупый рост!

— Это чрезвычайно достойный рост! — гневно воскликнула Гусеница, взвиваясь на дыбы (она была как раз вышиной в три дюйма.)

— Но я к этому не привыкла! — жалобно протянула бедная Аня. И она подумала про себя: «Ах, если о эти твари не были так обидчивы!»

— Со временем привыкнешь! — сказала Гусеница и опять сунула в рот кальянную трубку и принялась курить.

Аня терпеливо ждала, чтобы она вновь заговорила. Через несколько минут Гусеница вынула трубку, раз, два зевнула и потянулась. Затем она мягко слезла с гриба и уползла в траву. «Один край заставит тебя вырасти, другой — уменьшиться», — коротко сказала она, не оглядываясь.

«Один край чего? Другой край чего?» — подумала Аня.

— Грибной шапки, — ответила Гусеница, словно вопрос задан был громко, — и в следующий миг она скрылась из виду.

Аня осталась глядеть задумчиво на гриб, стараясь уяснить себе, какая левая сторона и какая правая. И так как шапка была совершенно круглая, вопрос представлялся нелегкий. Наконец она протянула руки, насколько могла, обхватила шапку гриба и отломила обеими руками по одному кусочку с того и другого края.

— Какой же из них заставит меня вырасти? — сказала она про себя и погрызла кусочек в правой руке, чтобы узнать последствие. Тотчас же она почувствовала сильный удар в подбородок и в ногу — они столкнулись!

Внезапность этой перемены очень её испугала. Нельзя было терять времени — она быстро таяла. Тогда она принялась за другой кусочек. Подбородок ее был так твердо прижат к ноге, что нелегко было открыть рот. Но наконец ей это удалось, и она стала грызть кусочек, отломанный с левого края.

..............................................................

— Слава Богу, голова моя освободилась! — радостно воскликнула Аня, но тотчас же тревожно смолкла, заметив, что плечи ее исчезли из вида. Все, что она могла различить, глядя вниз, была длиннейшая шея, взвивающаяся из моря зелени.

— Что это зеленое? — спросила себя Аня. — И куда же исчезли мои бедные плечи? И как же это я не могу рассмотреть мои бедные руки? — Она двигала ими, говоря это, но вызывала только легкое колебанье в листве, зеленеющей далеко внизу.

Так как невозможно было поднять руки к лицу, она попробовала опустить голову к рукам и с удовольствием заметила, что шея её, как змея, легко сгибается в любую сторону. Она обратила ее в изящную извилину и уже собиралась нырнуть в зелень (которая оказалась не чем иным, как верхушками тех самых деревьев, под которыми она недавно бродила) — но вдруг резкое шипенье заставило ее откинуться: крупный голубь, налетев на нее, яростно бил ее крыльями по щекам.

— Змея! — шипел Голубь.

— Я вовсе не змея, — в негодовании сказала Аня.

— Змея, — повторил Голубь, но уже тише, и прибавил, как бы всхлипнув: — Я уже испробовал всевозможные способы и ничего у меня не выходит.

— Я совершенно не знаю, о чем вы говорите, — сказала Аня.

— Пробовал я корни деревьев и речные скаты и кустарники, — продолжал Голубь, не обращая на нее внимания, — но эти змеи! Никак им не угодишь!

Недоуменье Ани все росло. Но ей казалось, что не стоит перебивать Голубя.

— И так не легко высиживать яйца, воскликнул он, — а тут еще изволь днем и ночью оберегать их от змей! Да ведь я глаз не прикрыл за последние три недели!

— Мне очень жаль, что вас тревожили, — сказала Аня, которая начинала понимать, к чему он клонит.

— И только я выбрал самое высокое дерево во всем лесу, — продолжал Голубь, возвышая голос до крика, — и только успел порадоваться, что от них отделался, как нате вам, они, вертлявые гадины, с неба спускаются. Прочь, змея!

— Да я же говорю вам — я вовсе не змея! — возразила Аня, — я... я... я...

— Ну? Кто же ты? — взвизгнул Голубь. — Вижу, что ты стараешься придумать что-нибудь.

— Я — маленькая девочка, — проговорила Аня не совсем уверенно, так как вспомнила, сколько раз она менялась за этот день.

— Правдоподобно, нечего сказать! — презрительно прошипел Голубь. — Немало я видел маленьких девочек на своем веку, но девочки с такой шеей - никогда! Нет, нет! Ты — змея, и нечего это отрицать. Ты еще скажи, что никогда не пробовала яиц!

— Разумеется, пробовала, - ответила правдивая Аня, — но ведь девочки столько же едят яйца, как и змеи.

— Не думаю, — сказал Голубь. — Но если это и правда, то, значит, они тоже в своем роде змеи — вот и все.

Ане показалось это совсем новой мыслью, и она замолчала на несколько мгновений, что дало Голубю возможность добавить: — Ты ищешь яйца, это мне хорошо известно, и безразлично мне, девочка ты или змея!

— Мне это не все равно, — поспешно сказала Аня. — Но дело в том, что я яиц не ищу, а если б и искала, то во всяком случае мне не нужны были бы ваши: я не люблю их сырыми.

— Тогда убирайся, — проворчал Голубь и с обиженным видом опустился в свое гнездо. Аня же скрючилась между деревьями, причем шея ее все запутывалась в ветвях, и ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы распутать ее.

Вспомнив, что в руках у нее остались оба кусочка гриба, она осторожно принялась за них, отгрызая немного то от одного, то от другого и становясь то выше, то ниже, пока, наконец, не вернулась к своему обычному росту.

Так много времени прошло с тех пор, как была она сама собой, что сперва ей показалось это даже несколько странным. Но вскоре она привыкла и стала сама с собой говорить.

— Ну вот, первая часть моего плана выполнена! Как сложны были все эти перемены! Никогда не знаешь, чем будешь через минуту! Как бы ни было, а теперь я обычного роста. Следующее — это пробраться в чудесный сад — но как это сделать, как это сделать?

Так рассуждая, она внезапно вышла на прогалину и увидела крошечный домик около четырех футов вышины.

«Кто бы там ни жил, — подумала Аня, — нехорошо явиться туда в таком виде: я бы до чертиков испугала их своей величиной!» — Она опять принялась за правый кусочек гриба и только тогда направилась к дому, когда уменьшилась до десяти дюймов.