Жизнь Уильяма Блейка (Гилкрист)

Комментарий к Блейку/Жизнь Уильяма Блейка. “Pictor Ignotus.” [Неизвестный художник] автор Александр Гилкрист, пер. Д. Смирнов-Садовский (р.1948)

Язык оригинала: английский. — Источник: частные архивы

Комментарий к Блейку

Александр Гилкрист. Жизнь Уильяма Блейка. 1863

Александр и Анн Гилкрист. Жизнь Уильяма Блейка. “Pictor Ignotus.” [Неизвестный художник] т. I / Alexander Gilchrist, Anne Gilchrist. Life of William Blake. “Pictor Ignotus.” Volume 1, London MACMILLAN AND CO. Published 1863, 1880

Что касается Меня, то я утверждаю, что не вижу внешней стороны Сотворённого — для меня она является помехой и Бездействием [; она как грязь на моих ступнях — а не часть Меня]. Если бы меня спросили: «Когда Солнце встаёт, разве ты не видишь в этом круглом огненном диске что-то вроде золотой Гинеи?» О, нет, нет, я вижу несчётное Небесное Воинство, восклицающее: «Свят, Свят, Свят, Господь Бог Всемогущий!» Я не спрашиваю свой Телесный или Вегетативный Глаз, так же как я не спрашиваю Окно о том, что я Вижу. Я вижу не им, а сквозь него. — Блейк «Видение Страшного Суда» [1810] ГЛАВА I. ВСТУПЛЕНИЕ. Почти во всех собраниях или антологиях «Английских поэтов», общим недостатком является тот, что включая имена с ослабевшей или ослабевающей репутацией, одно имя из них до сих пор упорно изымается. Энциклопедии игнорируют его. Биографические словари украдкой упоминают его с неверной ссылкой, как на то, что имеет некое отношение к искусству. С критиками дело обстоит ненамного лучше. «Эдинбургское ревью» двадцать семь лет назад отмечало, как характерный недостаток, «пристрастность» в приятных «Жезнеописаниях британских художников» Аллана Каннингема из-за того, что тот рискнул включить это имя, поскольку его обладатель может (и это очевидно) «едва ли быть назван художником» вообще. И позднее мистер Лесли в своём «Учебнике для молодых художников» толчётся на нём без особой симпатии для того, чтобы затем отказать ему в скудном признании. ГЛАВА II. ДЕТСТВО. с.6: На Пекем-Рай (около Далич-Хилл), как он рассказывал в более поздние годы, когда он был почти ребенком, возможно, восьми или десяти лет, он увидел первое своё видение. Проходя своей дорогой, мальчик поднял голову и увидел дерево наполненое ангелами, яркие ангельские крылья украшали блёстками каждую ветвь, как звезды. Вернувшись домой, он расказал о случившемся, и только благодаря заступничеству матери избежал вбучки от своего честного отца, за то, что солгал. В другой раз, однажды летним утром, он увидел косарей за работой, и среди которых бродили фигуры ангелов. Если помнить об этих детских видениях, то они могут помочь пролить свет на посещения из мира духов в более поздние годы, когда взрослый человек верил в них также непритворно, как десятилетний мальчик. Однажды путешественник рассказывал как он был поражён великолепием какого-то иностранного города. «И это Вы называете это великолепием? — прервал его молодой Блейк. Я назвал бы великолепным город, в котором дома сделаны из золота, тротуары из серебра, а ворота украшены драгоценными камнями». В ответ на этот взрыв эмоций слушатели только покачивали головами, называя сказавшего это сумасшедшим: такое было бы достаточно естественны от ребёнка, но не исключено, что они были произнесены Блейком в более более зрелом возрасте.

I assert for myself that I do not behold the outward creation, and that to me it is hindrance and not action. "What!" it will be questioned, "when the sun rises, do you not see a round disc of fire somewhat like a guinea?" Oh! no, no! I see an innumerable company of the heavenly host, crying, "Holy, holy, holy is the Lord God Almighty!" I question not my corporeal eye any more than I would question a window concerning a sight. I look through it and not with it. — Blake, A Vision of the Last Judgment. CHAPTER I. PRELIMINARY. From nearly all collections or beauties of 'The English Poets,' catholic to demerit as these are, tender of the expired and expiring reputations, one name has been hitherto perseveringly exiled. Encyclopedias ignore it. The Biographical Dictionaries furtively pass it on with inaccurate despatch, as having had some connexion with the Arts. With critics it has had but little better fortune. The Edinburgh Review, twenty-seven years ago, specified as a characteristic sin of 'partiality' in Allan Cunningham’s pleasant Lives of British Artists, that he should have ventured to include this name, since its possessor could (it seems) 'scareely be considered a painter' at all. And later, Mr. Leslie, in his Handbook for Young Painters, dwells on it with imperfect sympathy for awhile, to dismiss it with scanty recognition. CHAPTER II. CHILDHOOD. p.6: On Peckham Rye (by Dulwich Hill) it was, as he in after years related, that while quite a child of eight or ten perhaps, he had his first vision. Sauntering along, the boy looked up and saw a tree filled with angels, bright angelic wings bespangling every bough like stars. Returned home he related the incident, and only through his mother’s intercession escaped a thrashing from his honest father, for telling a lie. Another time, one summer morn, he saw the haymakers at work, and amid them angelic figures walking. If these traits of childish years be remembered, they will help to elucidate the visits from the spiritual world of later years, in which the grown man believed as unaffectedly as ever had the boy of ten. One day a traveller was telling bright wonders of some foreign city. ‘Do you call that splendid?’ broke in young Blake; ‘I should call a city splendid in which the houses were of gold, the pavement of silver, the gates ornamented with precious stones.’ At which outburst, hearers were already disposed to shake the head and pronounce the speaker crazed: a speech natural enough in a child, but not unlikely to have been uttered in maturer years by Blake.

ГЛАВА VII. БОРЬБА И ПЕЧАЛЬ. с.59: Однажды, возник спор между Робертом и миссис Блейк. Она, в пылу дискуссии, употребила в его адрес сильное выражение, которое его брат (хотя, в то же самое время, и её муж) счёл неоправданным. Немой свидетель до того момента, он больше не мог терпеть, и с характерной стремительностью, когда он бывал возбуждён, он встал и сказал ей: «Немедленно становись на колени и проси у Роберта прощения, или ты не больше никогда меня не увидишь!» Тяжелая угроза, была произнесена таким тоном, который безошибочно показывал, что Блейк имеет в виду то, что он сказал. Она, бедное создание, «считала очень трудным делом», как она потом признавалась, просить прощения у своего деверя, зная, что не ней нет вины. Но, будучи покорной, преданной женой, хотя по своей природе ни в коей мере не была смиренной или слабой духом, она встала на колени и кротко проговорила: «Роберт, я прошу прощения, я была неправа!» «Молодая женщина, ты лжешь!» резко возразил тот: «Неправ был я!» В начале 1787 года, мирное счастье художника было серьезно расстроено преждевременной смертью его двадцатипятилетнего любимого брата: его похоронили на кладбище Банхилл-Филдс 11 февраля. Блейк с любовью ухаживал за ним во время его болезни, и в течение последних двух недель не отходил от него, проводя дни и ночи у его постели без сна. Когда с последним вздохом брата все надежды иссякли, его усталость дала о себе знать так, что он погрузился в непробудный сон в течение трех дней и ночей. Обычная комната больного превратилась для этого духовного человека, как большинство других мест, сценой видения и откровения, ибо Небеса лежали перед ним, в его зрелости так же, как в младенчестве оно «лежит перед всеми нами». В последний торжественный момент, он духовидческим взором увидел как освобождённая душа возносится к небесам буквально через потолок, «радостно хлопая в ладоши» — воистину деталь в духе Блейка. Неудивительно, что он мог изображать подобные сцены! Для него это был повседневный опыт.

CHAPTER VII. STRUGGLE AND SORROW. p.59: One day, a dispute arose between Robert and Mrs. Blake. She, in the heat of discussion, used words to him, his brother (though a husband too) thought unwarrantable. A silent witness thus far, he could now bear it no longer, but with characteristic impetuosity—when stirred—rose and said to her: 'Kneel down and beg Robert's pardon directly, or you never see my face again!' A heavy threat, uttered in tones which, from Blake, unmistakably showed it was meant. She, poor thing! 'thought it very hard,' as she would afterwards tell, to beg her brother-in-law's pardon when she was not in fault! But being a duteous, devoted wife, though by nature nowise tame or dull of spirit, she did kneel down and meekly murmur, 'Robert, I beg your pardon, I am in the wrong!' 'Young woman, you lie!' abruptly retorted he: 'I am in the wrong!' At the commencement of 1787, the artist's peaceful happiness was gravely disturbed by the premature death, in his twenty-fifth year, of this beloved brother: buried in Bunhill Fields the 11th of February. Blake affectionately tended him in his illness, and during the last fortnight of it watched continuously day and night by his bedside, without sleep. When all claim had ceased with that brother's last breath, his own exhaustion showed itself in an unbroken sleep of three days' and nights' duration. The mean room of sickness had been to the spiritual man, as to him most scenes were, a place of vision and of revelation; for Heaven lay about him still, in manhood, as in infancy it 'lies about us' all. At the last solemn moment, the visionary eyes beheld the released spirit ascend heavenward through the matter-of-fact ceiling, 'clapping its hands for joy'—a truly Blake—like detail. No wonder he could paint such scenes! With him they were work'y-day experiences.

ГЛАВА IX. СТИХИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. Но как публиковать? соответсвия читательским запросам или коммерческой репутации у него не было. Дружески расположенный Флаксман был в Италии, источники услужливого доброжелательно-покровительствующего сине-чулочного общества были исчерпаны. У него не было средств, чтобы публиковать за собственный счет, и, хотя он мог бы быть сам себе гравером, он едва мог быть своим собственным наборщиком. Долго и глубоко он размышлял. Как решить эту проблему своими собственными трудолюбивыми руками? Как быть своим печатником и издателем? Этот предмет размышлений тревожащих его ежедневно перешёл, — как это бывает с нами всеми, — в область грёз и, в его случае, в область видений. В одно из таких счастливых состояний его осенило вдохновение, конечно, без сверхъестественного вторжения. После напряжённых дневных раздумий и ночных грёз, в течение долгих недель и месяцев о своём заветном предмете, образ ушедшего ученика и брата, наконец, забрезжил в нём. Ночное видение в форме Роберта встало перед ним, и раскрыло ему желанный секрет, направив его на использование такого технического режима, с помощью которого можно получить факсимильное воспроизведение текста песни и художественного оформления. Встав утром он отправил миссис Блейк с пол-кроной — все деньги, которые у них оставались, что составляло 1 шиллинг и 10 пенсов — за покупкой простых материалов, необходимых для осуществления на практике нового откровения. Так, вложив всего лишь шиллинг и 10 пенсов он начал дело, которое окажется основным средством дохода всей его будующей жизни: печатание поэтических сборников и других сочинений иллюстрированых цветными гравюрами, зачастую доработанные затем от руки, ставшее самым эффективным и надежным средством раскрытия гения Блейка этому миру. Этот метод, которого Блейк будет впредь последовательно придерживается для размножения своих трудов, был довольно оригинальным. Он с.70 представлял собой виды рельефной гравюры и текста, и иллюстрации. Стихи и иллюстрацию, а также украшения на полях он наносил на пластину кислотостойкой жидкостью, вероятно обыкновенным гравиловальным лаком для выкрывания. Тогда все белые или светлые части изображения поедаются азотной или другими кислотами, так что контур букв и дизайн выглядят, как стереотип. С этих плит он печатал любым оттенком, жёлтым, коричневым, синим, который должен быть преобладающим или основным цветом в его факсимиле, красную краску он использовал для печати текста [высокой печати - red he used for the letter-press]. Страница затем раскрашивалась от руки в подражание оригинальному рисунку, с большим или меньшим разнообразием деталей в с различными оттенками. Он крошил и смешивал акварельные краски на куске мрамора, по своему собственному методу, разбавляя их обычным столярным клеем, который как он сам обнаружил, и как это обнаружили до него старые итальянцы, служил хорошим связующим ингредиентом. Иосиф, святой плотник, явился ему в видении и открыл ему этот секрет. Краски, которые он использовал, были немногочисленны и просты: индиго, кобальт, гуммигут, киноварь, франкфуртская сажа — много и свободно, ультрамарин — изредка, и совсем не использовал хром. Он пользовался кистями из верблюжьего волоса, а не из соболиного, которые ему не нравились. Он учил миссис Блейк снимать оттиски с осторожностью и деликатностью,

CHAPTER IX. POEMS OF MANHOOD. p. 69 But how publish? for standing with the public, or credit with the trade, he had none. Friendly Flaxman was in Italy; the good offices of patronising blue-stockings were exhausted. He had not the wherewithal to publish on his own account; and though he could be his own engraver, he could scarcely be his own compositor. Long and deeply he meditated. How solve this difficulty with his own industrious hands? How be his own printer and publisher? The subject of anxious daily thought passed—as anxious meditation does with us all—into the domain of dreams and (in his case) of visions. In one of these a happy inspiration befell, not, of course, without supernatural agency. After intently thinking by day and dreaming by night, during long-weeks and months, of his cherished object, the image of the vanished pupil and brother at last blended with it. In a vision of the night, the form of Robert stood before him, and revealed the wished-for secret, directing him to the technical mode by which could be produced a fac-simile of song and design. On his rising in the morning, Mrs. Blake went out with half-a-crown, all the money they had in the world, and of that laid out 1s. 10d. on the simple materials necessary for setting in practice the new revelation. Upon that investment of 1s. 10d. he started what was to prove a principal means of support through his future life,—the series of poems and writings illustrated by coloured plates, often highly finished afterwards by hand,—which became the most efficient and durable means of revealing Blake's genius to the world. This method, to which Blake henceforth consistently adhered for multiplying his works, was quite an original one. It p.70 consisted in a species of engraving in relief both words and designs. The verse was written and the designs and marginal embellishments outlined on the copper with an impervious liquid, probably the ordinary stopping-out varnish of engravers. Then all the white parts or lights, the remainder of the plate that is, were eaten away with aquafortis or other acid, so that the outline of letter and design was left prominent, as in stereotype. From these plates he printed off in any tint, yellow, brown, blue, required to be the prevailing or ground colour in his fac-similes; red he used for the letter-press. The page was then coloured up by hand in imitation of the original drawing, with more or less variety of detail in the local hues. He ground and mixed his water-colours himself on a piece of statuary marble, after a method of his own, with common carpenter's glue diluted, which he had found out, as the early Italians had done before him, to be a good binder. Joseph, the sacred carpenter, had appeared in vision and revealed that secret to him. The colours he used were few and simple: indigo, cobalt, gamboge, vermilion, Frankfort-black freely, ultramarine rarely, chrome not at all. These he applied with a camel's-hair brush, not with a sable, which he disliked. He taught Mrs, Blake to take off the impressions with care and delicacy, which such plates signally needed; and also to help in tinting them from his drawings with right artistic feeling; in all which tasks she, to her honour, much delighted. The size of the plates was small, for the sake of economising copper; something under five inches by three. The number of engraved pages in the Songs of Innocence alone was twenty-seven. They were done up in boards by Mrs. Blake's hand, forming a small octavo; so that the poet and his wife did everything in making the book,—writing, designing, printing, engraving,—everything except manufacturing the paper: the very ink, or colour rather, they did make. Never before surely was a man so literally the author

ГЛАВА XI. КНИГОПРОДАВЕЦ ДЖОНСОН. с. 93 Блейк сам был ярым членом Новой Школы, яростным республиканцем, симпатизировал революции, ненавидел королей и органы власти, выказывая им своё неуважение. И, как большинство реформаторов той эпохи, когда загнивающий XVIII век почти уничтожил сущность Английской Конституции, хотя её разложившиеся останки превозносились как «мудрейшая из систем», он может быть даже пошёл бы и дальше, презирая «Конституцию». Вплоть до последних дней он всегда признавал себя «Свободным Человеком» (“Liberty Boy”), верным «Сыном Вольности» и в шутку утверждал, защищая себя, что что форма лба сделала его республиканцем. «Я не могу себя заставить не быть им, — так он мог уверять своих друзей из партии Тори, — так же, как вы не можете себя заставить себя не быть Консерваторами: ваши лбы расширяются кверху, мой, наоборот, над самыми бровями». В то время для него, как и для многих горячих умов во всем мире, Французская революция была глашатаем Тысячелетия, новой эры света и разума. По этому случаю он мужественно надел известный символ свободы и равенства — красный [фригийский] колпак — и с ним на голове «философски» прогуливался по улицам. Говорят, что он был лишь одним из многих, имевших мужество публично выразить это исповедание веры. Бесстрашный, как лев, в глубине души он был кротким духовидцем. Держащие себя в рамках приличия Годвин, Холкрофт, хитрый Пейн, как бы они не одобряли такой акт, выжидали, прежде чем рискнуть примкнуть к толпе против "Церкви-и-Короля". Всё это было так, пока Революция, хотя уже не конституционная, всё ещё заставляла молчать оппозицию; до тех пор, пока не наступили дни Террора в сентябре 1792. Но когда художник услыхал о этих Сентябрьских убиствах он сорвал с себя белую кокарду и, конечно же, никогда больше не носил красный колпак. Наступили дни унижения для английских сочувствующих и республиканцев.

CHAPTER XI. Bookseller Johnson's р. 93 Blake was himself an ardent member of the New School, a vehement republican and sympathiser with the Revolution, hater and contemner of kings and king-craft. And like most reformers of that era,—when the eighteenth century dry-rot had well-nigh destroyed the substance of the old English Constitution, though the anomalous caput mortuum of it was still extolled as the 'wisest of systems,'—he may have even gone the length of despising the 'Constitution.' Down to his latest days Blake always avowed himself a 'Liberty Boy,' a faithful 'Son of Liberty;' and would jokingly urge in self-defence that the shape of his forehead made him a republican. 'I can't help being one,' he would assure Tory friends, 'any more than you can help being a Tory: your forehead is larger above; mine, on the contrary, over the eyes.' To him, at this date, as to ardent minds everywhere, the French Revolution was the herald of the Millennium, of a new age of light and reason. He courageously donned the famous symbol of liberty and equality—the bonnet-rouge—in open day, and philosophically walked the streets with the same on his head. He is said to have been the only one of the set who had the courage to make that public profession of faith. Brave as a lion at heart was the meek spiritualist. Decorous Godwin, Holcroft, wily Paine, however much they might approve, paused before running the risk of a Church-and-King mob at their heels. All this was while the Revolution, if no longer constitutional, still continued muzzled; before, that is, the Days of Terror, in September '92, and subsequent defiance of kings and of humanity. When the painter heard of these September doings he tore off his white cockade, and assuredly never wore the red cap again. Days of humiliation for English sympathisers and republicans were beginning.