О Юрии Николаевиче Холопове (Фирсова)

Материал из Wikilivres.ru
Перейти к навигацииПерейти к поиску

О Юрии Николаевиче Холопове
автор Елена Олеговна Фирсова
См. Русская музыка. Дата создания: 2007, опубл.: 2007. Источник: Personal archive • Написано по просьбе Валентины Николаевны Холоповой для конференции, посвящённой Юрию Николаевичу Холопову (сентябрь 2007, Москва).

О ЮРИИ НИКОЛАЕВИЧЕ ХОЛОПОВЕ

Впервые я встретилась с Юрием Николаевичем в 1966-м году. Он экзаменовал меня по сольфеджио и теории музыки на вступительном экзамене в Училище при Консерватории. Помню, что он попросил меня спеть хроматическую гамму вниз в ре-бемоль миноре. Я немного удивилась, но с задачей справилась и вообще отвечала хорошо — он мне поставил две пятёрки с плюсом, единственной из всего потока. Это было для меня особенно важно, потому что сперепугу я очень плохо написала диктант, так что мне еле натянули три с минусом. Словом, этот экзамен решил мою судьбу, и Юрия Николаевича я ещё с тех пор запомнила на всю жизнь. Потом, уже на третьем курсе, он вёл у нас анализ форм. Я немного занималась анализом и раньше, на уроках по композиции в классе Александра Ивановича Пирумова, но с первого урока у Юрия Николаевича почувствовала, что это гораздо более глубокий уровень этого предмета, и очень скоро поняла, что для меня это, в сущности, уроки по композиции, не менее важные, чем уроки у Пирумова. Ещё в большей степени я это сознавала позднее в консерватории, и всегда считала и считаю Юрия Николаевича одним из самых главных учителей, у которых мне посчастливилось учиться.

В училище среди студентов ходили неясные слухи, что у Холопова неприятности, ему не дали защитить диссертацию, а он самый талантливый и прогрессивный теоретик в стране. Это придавало ему ореол таинственности, но, в целом, мы были от этого ещё далеки, и плохо представляли себе, что в действительности происходило. Однажды, мы с подружкой пришли довольно рано первыми на его урок, и когда приоткрыли дверь в класс, то увидели, что там уже сидит за столом Юрий Николаевич, сгорбившись и закрыв лицо руками. Мы тихонько закрыли дверь, решив, что он, наверное, и правда, «замучен тяжёлой неволей». А может быть, он просто в тот день не выспался?

В консерватории общение с Юрием Николаевичем было более живое, занятия по практическому анализу были индивидуальными. Помню, мы много спорили с ним о смысле сонатной формы. Он всегда распрашивал, что я пишу и какой музыкой увлекаюсь. В конце второго курса, я показывала на экзамене по композиции оперу «Пир во время чумы». На экзамен пригласили и Холопова. Коммиссия раскололась пополам. Старики — Баласанян и Голубев — требовали, чтобы мне поставили двойку или просто не зачли эту работу, в которой «нет ни мелодии, ни гармонии, ни ритма». Более молодые педагоги и новый заведующий кафедрой композиции, Леман, были противоположного мнения. Споры длились больше часа, а мы с Димой Смирновым время от времени подходили к дверям Белого Зала и подслушивали, что там происходит, гадая, каков будет «средний арифметический» результат этих прений. Вдруг услышали голос Холопова: «Сочинение очень талантливое и серьёзное…» В конце концов, мне всё-таки поставили пятёрку, хотя больше всех защищал меня даже не мой педагог, а Сидельников и Холопов.

После окончания консерватории мы почти не виделись пару лет, и потом неожиданно встретились в гостях у Эдисона Васильевича Денисова на вечере с итальянскими композиторами и музыковедом Песталоцци. Мне показалось тогда, что Юрий Николаевич непривычно весёлый — я привыкла видеть его только серьёзным и деловым, даже немного суховатым. Правда, когда-то давно я наблюдала, как он шутил с группой выпускников училища (среди которых была и я, но стояла чуть поодаль) — всем нам предстояли вступительные экзамены в консерваторию, и он уверял, что поступить туда после нашего училища совсем нетрудно, а уж вылететь оттуда вообще почти невозможно, «для этого нужно, по-крайней мере, поджечь консерваторскую библиотеку».

Юрий Николаевич стал распрашивать нас с Димой, что мы пишем, и мы показали ему несколько партитур, которые были у нас с собой. Я очень удивилась, что он не помнил, что я училась у него не только в консерватории, но и в училище. Он спросил, какую курсовую работу я там писала, и когда я сказала, что это было о «Цыгенке» Равеля, казалось, сразу вспомнил, но не меня, а мою курсовую.

После этого мы видели Юрия Николаевича почти на всех концертах, где исполнялись наши сочинения, а году в 1980-м он вдруг позвонил и сказал, что хочет придти к нам в гости и поближе познакомиться с нашими партитурами. Мы провели очень интересный вечер в разговорах о музыке, и впервые видели Юрия Никлаевича таким по-домашнему приятным и обаятельным. С тех пор он стал приходить к нам то один, то со своей ученицей Лерой Ценовой, которая включила какие-то наши сочинения в свою дипломную работу, а потом ещё и Юрий Николаевич включил несколько наших сочинений в список для студенческих курсовых работ.

В последние годы в России у нас были маленькие дети. Юрий Николаевич всегда приносил им подарки или конфеты, и очень мило играл с ними. Оказалось, что он очень любит маленьких детей — это тоже было для нас приятным сюрпризом.

Когда мы уехали в Англию, то стали видеться редко. Мы приезжали в Москву только раз в год. В первый приезд я позвонила ему вечером перед отъездом — мы приезжали только на две недели, и не успели со всеми повидаться. Он очень удивился, услышав мой голос, сказал, что очень хотел бы быть с нами в постоянном контакте и просил в следующий раз позвонить сразу, как только мы приедем. Я обещала и оставила ему наш английский телефон и адрес. Кажется, через год, он как-то позвонил в Кил, где мы тогда жили и преподавали там в Университете, и сказал, что собирается писать статью о нашей музыке. Нам это было, конечно, очень лестно. По этому поводу у нас завязалась долвольно регулярная переписка.

В 1996-м году, мы получили от Юрия Николаевича телеграмму «Умер Денисов». Мы уже об этом знали, но никак не могли осознать. Телеграмма была, как заключительный аккорд, мрачный каданс.

В 2001-м году Юрий Николаевич приезжал в Лондон на конференцию-фестиваль по Русской музыке, организованной Сашей Ивашкиным. Последние два или три дня он жил у нас в Сент-Олбансе. Мы много виделись и на самой конференции, а потом вместе ходили на последний концерт фестиваля. После концерта наш друг, пианист, Ричард Шоу отвёз нас домой на своей машине. Он был очень горд, что познакомился с такой знаменитостью как Холопов. Мы вместе ужинали, много говорили о музыке, особенно почему-то, о Мессиане. Юрий Николаевич также очень интересовался композитором Брайаном Фернейхоу, удивлялся, как это можно точно сыграть. Ричард немного наигрывал что-то из его музыки, из того, что было у нас дома.

На следующий день мы долго слушали записи наших последних сочинений. Помню, что из моих ему особенно понравился «Leaving» для струнного оркестра, памяти моего папы. Он сказал: «Какое хорошее сочинение Вы написали». Во второй половине дня у нас с Димой были какие-то дела и встречи в Лондоне до позднего вечера, и наш 16-тилетний тогда сын, Филипп, повёз Юрия Николаевича в Британский Музей. Когда мы вернулись домой, они с Филиппом мирно смотрели видио — кинофильм «ГУЛАГ», к которому Дима незадолго до того писал музыку на ВВС-2.

Утром, в день отъезда Юрия Николаевича, я уезжала на велосипеде на станцию, чтобы ехать потом в Манчестер, где я тогда преподавала композицию в Королевском Колледже. Юрий Николаевич помахал мне через окно Диминого кабинета. После этого мы видились только один раз в Москве, летом того же года. Он приходил к нам в Строгино. Как всегда весёлый и деловой. Спрашивал, кому бы из русских музыковедов он мог бы поручить писать о нас, на этот раз по-отдельности о каждом, большие статьи, типа монографий, он знает, что это должен был бы быть он сам, но у него сейчас совсем цейтнот. Я порекомендовала Лену Котлярскую-Бараш (мы с ней учились и дружили ещё с училищных времён, и у неё, с тех пор как мы уехали из России, хранятся многие наши партитуры и записи), и Юрий Николаевич сказал, что она ему очень помогла с нашими материалами, когда он писал о нас статью, и вообще она, видимо, очень хороший человек. Словом, к её кандидатуре отнёсся с одобрением.

Больше мы, к сожалению, не виделись. С ужасом получили по интернету известие о его смерти. Мы всегда будем вспоминать о Юрии Николаевиче с благодарностью за его дружбу, его любовь и интерес к нашей музыке и, может быть особенно, за то замечательное музыкальное образование, которое мы получили благодаря ему.

30 августа 2007, Сент-Олбанс, Англия


© Elena Firsova

Info icon.png Это произведение опубликовано на Wikilivres.ru под лицензией Creative Commons  CC BY.svg CC NC.svg CC ND.svg и может быть воспроизведено при условии указания авторства и его некоммерческого использования без права создавать производные произведения на его основе.