Обсуждение:Вита Тэ

<poem> Из книги «НЕСЛУЧАЙНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ» (2018)

Золотой горшок

Мы сдвинули бокалы тополей, Пушистая земля качнулась в них, И сотни золотых-зелёных змей Запели в тёплых кронах тополих.

Качались в юных кронах тополих В своих коронах кротко-голубых, Где отражались мельче, голубей Разбрызганные стайки голубей.

Кипел и пел горшочек на плите: Ах, милый-милый Август, где ты, где? Помешивай, снимая пенки дней, Слова всплывают тише и тесней, Со дна всплывают лики тополей.

Земля всё легче, воздух – тяжелей.

Календарю в ответ

Январь – царь (замесяц) Февраль – (эхо) – враль Март – колодою карт Апрель – птичья артель Май – как хошь понимай (сам строй – сам ломай) Июнь – сплюнь Июль – полёт шмелей пуль Август – златоуст Сентябрь – зубр в чаще алгебр Октябрь – охти, брат! Ноябрь – но я брр! Декабрь – дебри:

Бредущие сквозь календарь дни, недели, месяцы, годы, мы видим вечно их выбритые затылки сжимаем в руках их отрывные сердца

Ангел-хранитель

Вглядись в окно иконы. Там светло. Там ходят люди и щебечут птицы. Мне местный мир, как судорогой, свело. Ничто не шевелится.

Так вышагни ко мне через порог Из этой узкой деревянной рамы, Улыбчивый и странный ангелок – Тот Самый.

Мой друг неведомый, не знающий преград, Перед которыми пасует воля, Пойдём скорей в тот сумасшедший сад, Куда мы лишь в глазок глядим, доколе

Не распахнётся, ветками вздохнув, Не ослепит цветным сияньем птичьим, Пока мне небо не наполнит клюв Божественным косноязычьем.

Неслучайный свидетель

Я смотрела на бой стрекозы и осы, Что отчётливо спарились в смертной петле Над асфальтом раскачивать смерти весы – Слон и Левиафан – за кого заболеть?

Оказавшись проворней, компактней и злей – Лапку вверх, рефери! – победила оса, Облетели хрустальные крылья к земле, А за ними – слепые стрекозьи глаза.

Как бывалый маньяк и умелый мясник, Отчленила грудину от лап и хвоста И, беззвучно кряхтя, как крестьянин-старик, С тяжкой ношей сплыла в направленье гнезда.

Их могла бы машина, шурша, раздавить, Я могла б, не спеша, их расплющить носком Башмака… Не отрезать и не отрезвить. Неслучайный свидетель грустит ни о ком.

• * *

                                  Булат железо и кисель не режет.
                                                    Пословица.

Печатает машинка: -печаль-печаль-печаль- бабёнка и мущинка пружинка и спираль холодные котлеты бездарный общепит все говорят «про это» (про кариес, пульпит, про свой зубовный скрежет под соло соловьёв) «булат кисель не режет»

Тогда – откуда кровь?

• * *

Сомлела сладкая малина До сахара и молока, Фарфора с парой голубиной, Семейной вечности мирка.

Тяжелолап, ступает август В свои звериные права – Авгур «агу!» и вишен аргус, Евангелье Златого Льва.

Воссядут дети и пророки Вокруг дощатого стола, Чтоб тщательно исполнить сроки, Свои грядущие уроки И пр. учебные дела.

• * *

Алхимия августа: ива и ель. Железная муха и лёгкая белка. В эдемском саду дирижирует шмель. Раёк голубей аплодирует сверху.

Пыльца обратилась в тяжёлую пыль – В капель урожая, в согбенные спины Рябин плодоносных и протчая быль Невинно плодилась, любилась невинно.

• * *

                                 Вы меня кормите, я вам буду жить.
                                           В. К.

Пейзаж? Пейзаж не нужен никому. Мне дерево стоит, а я ему Против-стою. Мне облако летит, А я ему гляжу. Что нам друг в друге? Пейзаж? Скажи точнее: внешний вид Округи.

Кому нести? Кому повесть? Понять Кого? Нам дали благодать – А мы её – в окошко, на осколки, И целого, поди-кось, не собрать. Гляди в глазные щёлки.

Вода прекрасна тем, что в ней – ответ. Но что нам зеркало? Нам нужен только свет. Когда нас нет. Когда нас в доме нет. Когда нас в мире нет… Останется, быть может, Беспомощный, тревожащий, тревожный, Бессмертный, беспощадный Белый Свет.

Светофор

В зелёно-жёлто-красной майке Весёлый негр, полпред Ямайки, Пел на вокзале за любовь, И толстые бомжихи-бабы В кругу выплясывали храбро, А с ними дядька без зубов.

Степенно и самозабвенно Вихлялся танец откровенный - И бабы жгли, и дядька жёг, А сзади с видом важных боссов Подваливали кровососы И набирали номерок,

И девки местные толпою Валили сфоткаться с героем В обнимку. Он их привечал По-дружески. На фоне негра Снимались Танька и Валерка, И он им тем же отвечал.

А рядышком под стук колёсный Чесоточно-туберкулёзный Потел вокзала судный день, Где женщин на бухло меняли И скупо верили едва ли Чужой «взаправдашней» беде.

А город обращался пухом В тюфяк сновидящего духа – Смотрителя окрестных гор, И перед ним, почившим в неге, Переключая блюз на рэгги, Сигналил чёрный светофор.

(без костей)

Сгложет кости костра язычок без костей Саламандра танцует на красных полях Эта книга горящая не для людей Без скафандра шагнёшь и рассыплешься в прах

Ветер в Красную книгу заносит слова И они обгорая кружатся над ней И поёт по утрам воронью тетива «Облака – это просто обломки теней»

Но идут они семейкой. Ветер южен. Вечер тих. Ждёт за тёмною аллейкой Их мясная лавка на двоих.

Мокрое дело

У пьющего мужика отваливается голова. У пьющей женщины отвисают сухие груди. Курица кривыми лапками их легко перебродит в брод. (Под простынёй воды мне так важно твердить: мы – люди.)

Под мокрыми окнами глядело чужое дитя, Как они кувыркались в аквариуме ресторана. Ветер принёс салфетку, официантка - счёт. Оркестр отдал честь. Смычки ударились в барабаны.

Чужое дитя во все прозрачные пятаки Глазело на них – на них – через все могилы (Он выкинул голову, она отцепила сосцы), Как мимо они проплыли, не глядя, и скрылись в чёрном туннеле.

• * *

                             В траве сидел Единорог,
                             И пел он песенку…
                              (дети на остановке)

Они стрекочут, как кузнечики В незамолкающей траве, Их носики, макушки, плечики Невольно источают свет.

В траве поют единорожики, Монетка неба спит орлом – Как будто все, кто жили, ожили И вместе стали этим днём

Отважно вспархивают голуби Трамваям старым на порог Мне не понять словами голыми О чём поёт Единорог

И лишь обёрнутые в музыку Быть может скажутся ещё Все миру ставшие обузою Но дышащие горячо

• * *

Высочайшие требования: ты растёшь не по дням, а по Часам годовых колец с циферблатом неточных трещин. В недопиленном парке стоят как дриады в древесных пальто (Их духи поувяли) одни души женщин.

Каждым летом себя умножая на правильный ноль, В золотистые дни подоткнув свои длинные тени, Неизменно пугаясь, когда листопадная моль Разъедается всласть в гардеробных раздетых растений И щекотится некогда мокрая снежная соль, Ластясь всё сокровенней.

Высочайшие требования, нижайшие просьбы земли, Одинокая тополь на дыбе меж вашими снами – Семенами сорить на асфальт – это, знаете ли, Несудьба, как они говорят, подносящие пламя.

Пробуждение в мае

Пустота из головы Не выходит пусто русло Сухо грустно духа Маятник расчерчивает Пыль над головой Кругами-саблями

Эти майские пелёнки Свежевыжатой сирени Свежевзорваны листовки В свежевырытое небо Как две вечных колеи По бездорожью В город Солнечный

Свежескомканные птицы Расправляются в полёте Зацветают в вешнем небе Сорняками маяками или флагами

Кто проснулся спозаранку С пустотою до краёв И через голову

• * *

Вылупляться из тьмы запрокинутым глазом Сколько времени стикало с мутных часов Этим узко-специальным заброшенным лазом Зашифрованной шахты выползаю из снов

Сколько лет сколько зим сигарет чашек чая Залежалось за время в траншее земной Обветшавшую шею свою изучая И морщины у глаз вся лучусь сединой

Мой весенний веселый зеленый и зрячий Глаз потрогает землю своим посошком И земля ему сдаст неразменною сдачей Солнца чистого золота полным смешком

Почти по Канту

Мусор счастья заносит южные города – Всписки детей и взвизги купальщиц, Виноградное мясо тел, вяленное под солнцем, Крутолобые яйца-волны (Раздробились – расплылись – измазали берег у ног), Распятые тени медуз, Камешки, песочек, ножницы, бумага…

Мусор счастья заносит всё глубже Южные города, Погребая до первых раскопок.

Заглядывай в память, словно в колодец, Где и днём продолжают теплиться звёзды.

Звёздное небо во мне. Тайный закон надо мною.

Внутренняя сторона бумаги (одна) Водововедки. Офелиеводки. А ещё были там Водкодевки. (Этих просто узнать по походке, Да и в небе звенят их припевки).

Над прудами склонясь, аки ивы, Отражаясь во тьме зазеркальной Столь кристально и правильно кривы, Как задумала Мать изначально,

Долго-долго таская в подолах Долгогривых, прозрачных, весёлых.

(оборотная) Водоведки. Офелиеводки. Одинаковы ваши повадки – Как у той (на катке) «фройлян ветки». Отраженья – подземные лодки – Плыть могильщикам прям под лопатки.

• * *

В ту лазурь, где Тихий Лазарь Между марфой и марией Пролетал, от всех отвязан, Шарик, полный эйфорией.

В два часа перед Итакой Как меж волком и собакой Между марфой и марией Пролечу и я впервые

Пусть они стоят на страже Словно каменные бабы В оспинах на мёртвой коже И не удивятся даже Как земли объятья слабы Шарик улетает Боже

Видимка

Ты виден не всегда: лишь в зеркале на миг Сверкнёшь лицом, щекой. Запоминать напрасно: Подонок и герой, ребёнок и старик, Развратник и монах, таи в себе опасность.

В себе – как в забытье. В себе – в небытие. - Вы кто? – Уже Никто с тоской на жёлтой шее. Что прожил как-то жизнь. Куда здесь без неё? (А лучше б – напрямик: почище, посветлее.)

Смотри, Синьор Никто, вот – зеркала витрин, Вон – тёмное окно, и мебель в зорком лаке На таинство твоих стареющих смотрин Пришли, как соглядатаи-зеваки.

Вы помните? Вы – та смешная детвора. Но эта дрожь – во мне иль в проводе над рельсом? Всё хочется тепла, как хочется добра. От этого, видать, уже не отогреться.

Мгновенная судьба мелькнула по косой, И снова зеркала друг друга искажают, Лишь там, где два будильника хромают, Старик Сансара крутит колесо.

Весенние глоссолалии

Весна красна Весна невеста Царствие небесно Её Царствие небесно Колокола французски Целуясь попугаями Улицы узки им В лицо влетали В зрачке парили Ничуть не тесно Царствие небесно! Царствие небесно! Царствие небесно! Глоссо-лари-лали- Трава грассируя Под фатою грязи

                                -вальсируя-

Опуская время Приближала место Царствие небесно Её Царствие небесно

Под скатёркой грязи Целовались атомы Маленькие мрази

                                (Ой, мама, это мы!)

Чтецы декламаторы

                                  Д-Н-К

Cola-cola рекли: До третьего звонка Всё воскреснет если Синим мёдом с языка Царствие небесно! Царствие небесно! Царствие небесно! Мёртвые соседи Разбудить наверняка До третьего звонка Её Царствие небесно

• * *

Выходила старая сука весной как на бывшую работу на истоптанный крест перекрёстка нюхала весну во все щели думала хорошо быть свободной хорошо что я пенсионерка и моё государство меня кормит за детей моих утопших в помойном пластмассовом коричневом вонючем небе всеобщего блага

и ветер как вечный хозяин трепал по задрипанной шерсти сушил неуместные слёзы

и медали звенели в дали

• * *

Жизнь хороша, светла, легка, А бабка помирает. Свет тускло льётся с потолка, А в небе – полыхает.

В полёте бабочка легка И мотылёк у мотылька Считал с налёта ДНК И в небо вылетает…

- Погожей девочкой с утра Проснись, проснись, моя сестра, - Здесь птичка вещая свистит, Здесь вьётся свет и пух летит…

• * *

Сквозь годы время веткой повело, И на цветок воскресший указало. Мир продолжался чудом, и стекло Незамутнённой памятью дышало.

Агент Сакура докладывает

О, если сочетать Изящество и Боль, Увидишь яблоню с извитыми ветвями И сказочную птицу Ал’Коголь, Скользящую над белыми шатрами…

Сакэ и сакура! Как просто жить весной! Сакэ и сакура! Мой выбор – неизменен, Как лёгкий шелест листьев за спиной, Как просто жизнь в кругу живых растений.

Кто пил сирень, сдувая пену дней, Нездешним холодом навеки обжигаясь, Остыл как сталь, и кружево теней Над ним пластинкою раскруживало танец.

Сакэ «Весна». Распахивая бар, Гостеприимна жизнь. Легко и просто: С кожуркой разума содрав земной футляр, Выходишь пить на звёздный перекрёсток.

И с ясностью судьбы накоротке, Навек со всем приятельствуя в мире, Под сакурой, мизинец оттопыря, До донышка тянуть из горлышка сакэ.

• * *

Романтики выдумывают не город, а Городок. Ты выдумал мир, а он тебя не поймал. Ты выдул шар, а он тебя поглотил. Написал стишок – проснулся один меж строк, Очертаньями схожих с рядками могильных шпал. Подумал: даже придуманный мир тесен и мал. Выходишь на улицу – а навстречу лишь рифмы одне, Хотя ничему реальному, думал ты, не был чужд. Серые шейки деревьев ласкает ветер-топор. Зима наступает на самом деле, на самом дне – Такая реальная, зычная, что рифмы не подбери.

• * *

Маленькая темнота на цыпочках крадётся

                                                             в огромный Свет.

Это – я. Но отчётливо кажется, что меня нет. Он стоит – столбовой, прозрачный, вызолоченный

                                                             от макушки до пят.

И все в нём двигаются и болтают. Но Его не видят,

                                                                     о Нём молчат.

Маленькая темнота шарахнется. Но не уменьшится, не растает. - Он меня любит, - думает, глупая, - со мной играет...

Сирень

Веночка счастья не снимай, Веночек боли не надень! На улице – безбрежный май, Весель на улице, весень.

И ветер солнечный разлит В погожем космосе с утра, И Аннушка уже летит, Как будто мне уже пора!

Распахивают окна в рай, Ворчат, стирая с мира тень. А жизнь всё льётся через край: Сирень!

• * *

Широкая Масленица Блинами засветится Впереди во власянице Великий Пост золотится

У Масленицы губы жирные Что у того целовальника У Масленицы пути широкие Выстелены пухом гагачьим И снежком-то она ровно сахаром Посыпает свет диво-дивное

Щёки у Масленицы красные И сама она здоровая бабища По базару идёт щеголихою Искать себе платки со розанами

А люблю ль её не люблю ль её А вот есть же она круглогрудая Домовитая пустоглазая Богомольная сердобольная Толстопятая Дунька-Масленица

А впереди во власянице Великий Пост золотится

Ох, уж бы поскорей!

• * *

Всю жизнь мне хочется упрямо рассказать О малой малице, об очевидном чуде – О трещинке в рассохшейся стене, О пятнышке слюны на простыне, Когда от чёрного полуденного сна Ребёнок просыпается, о снеге – Да не о всяком, а о сладком снеге В морозное и солнечное утро. А самое заветное – та грань, Которую проводит свет меж тенью И ясно освещённым им предметом. (Тот – полон жизни, та – полумертва, И оба запросто сосуществуют В моих глазах, в сознании моём.)

Когда весной благоухает небо Кондитерскою розой голубой, И тянутся проснувшиеся ветки К своим грядущим контурам, и в каждой Отдельно взятой клетке жизнь поёт, Как одиноко запертая птица. Торжественно в тех новобрачных днях Восходит солнце, как первосвященник, Над алтарём склоняется земным И щедро золотит одну из граней, Другую властно погружая в тень.

Углы домов – как острые штыки. Да что дома: в любом предмете счастья Печать – на освещенной стороне, Отверженности – на неосвещенной. Невероятно, что они едины! Что этот камень – кругл, что этот ствол Единую имеет сердцевину, Что очень скоро солнце повернёт К отверженным, счастливцев оставляя В отчаянье, в неведенье, в тени…

(И лишь цветы свой взор не отрывают От света, а когда уходит он, Сурово лепестки свои сжимают, Чтобы ночной не осквернил их мрак)

...Как легковесны все мои печали, Когда иду поутру, улыбаясь, По освещённой стороне дороги, Сочувствуя беднягам, что в тени.

Свет 1. Любуюсь светом – всё равно, любым. Свечной и электрический, и звёздный Свет остаётся чистым и нагим, И венценосным.

Его трагическая прямота. Его бессмысленная правота. Его реснички, рюшечки и складки. Кусочки воздуха, пропитанные им, Благоухают зрением живым В хрустальной жизни матке.

Когда под горло подступает тьма И меркнут окна моего ума, И колыма подкатывает волны Холодных, мёртвых радиопомех, Включаю лампочку – и сразу мех и смех, Как юный космос, вещей жизни полный.

2. Горластый свет, ты проливаешь нас Из горлышка глубокой, узкой тьмы. Мы – не рабы. Мы – это просто мы И в профиль хоть в анфас.

И точка малая в спалённых небесах Обозначает: время на часах. Где ты остановился, я спешу. Петуший глаз под сердцем я ношу.

Я подарю его тебе в тот час, Когда ты отречешься в третий раз.

• * *

Зелёный свет натуралиста Кузнечик высохший щелчок Но как печальна и кремниста Тропа текущая меж строк

Как между пальцев страшных елок В доисторическом лесу Как времени тупой осколок Торчащий в небе на весу

И как повешенная ветка На безымянной высоте Качаться вежливо и редко С молчащим небом tet-a-tet

И видеть с лампой и пинцетом Безвременный натуралист Одним сплошным авторитетом В тебе заполнит каждый лист

Веточке –с любовью

За жизнью – жизнь и вновь она – живая и улыбается как рана ножевая всему и вся на ниточке вися одну слезу на кончике сжигая ты – веточка ты – деточка дождя дождинка дрянь диндон: не подходя к сознанию люблю дышу взлетаю

Коллективные сады

 1.

Измученные горожане В сад приезжают помолиться. Суглинок в голубой нирване На миг подсвечивает лица.

Они склоняются всё ниже К объятьям пламенного праха, И распрямляются – они же – До первых звёзд где нет уж страха.

2.

От коек рабочего места – Казённых и богопротивных – Воскресно текут для инцеста В молельни садов коллективных.

Ласкают руками и гладят, И рвут сорняки осторожно, И семя высокое садят Праматери нежной подкожно.

• * *

На свежеизуродованном тополе, Ложноцитируя гомбровический космос, Какой-то идиот повесил голубя На ниточке отчётливой, как волос.

Возможно ли такое совпадение? Читал, подлец?! (Моя цитатомания!) Лишь чистый мир немыслящих растений Невинен и достоин сострадания.

• * *

Дерева ствол искривлённый По-над прудом – Молнией боли пронзённый Шейный излом.

Жить – это видеть значит: На позвонках стволов Глупые дети скачут Стайкою воробьёв.

• * *

Между мной и миром линия – Меловой холодный круг. Там поля сверкают в инее, Лунный круг плывёт сам-друг.

Я не знаю, но запомнила Эту радость, эту боль – В комнате стояла Молния: Молчаливый тёмный ноль.

Как анкету, всё заполнила (По прочтении сгори!) С опечатками и скомкала В шар, мерцающий внутри.

• * *

Как ночуют люди в этой почве, В этой застоявшейся крови? Одиночь здесь много одиноче. Словно от несбывшейся любви,

Скорчилась земля рубашкой кверху: Что под ней – любовь или морковь? Холодно. И каменная перхоть Сыплется с кудрявых облаков.

Холодно: земля Сыта от Страха Скуки, обретающей Размах: Там СССР лежит, как плаха Нежности у неба на губах.

Здесь на снег не смотрят как на сахар. Кровь кипит и стынет на глазах. Но весной встает послушный Пахарь За тугой трубою в облаках.

Обрастают кости дерном зерен. Время распрямляется как тень. И летит птенец огнеупорен И поет воскресший Трудодень.

• * *

С-верни-сь С дороги, вытоптанной в пыль Покуда есть поля И на земле и в книге Войди в великий сохнущий ковыль в простор молчания спокойный и безликий

с-верни-сь в убогий ноль небытия колени подожми под подбородок с-верни-сь в Сорренто, Родинка моя, в воздушный рай небесных тихоходок

с-верни-сь шипенье дикое травы подъемлют змеи каменные лица с дороги шаг всплеск тёплой синевы и чёрный ангел далеко кружится

• * *

Легчайшие следы написаны коньками по замершей воде, прислушавшейся к холодной тишине с кривыми плавниками, идущей прямиком в подробном косяке.

Кто пел и окрылял себя двумя руками над безднами кружа на лезвиях ножей, легчайшие слова нанес на водный камень: Над Камой облака сейчас всего круглей.

Мгновению молись. Оно окаменеет. Как вой степных волков (прозрачно) в унисон, как снов дневных тревожные аллеи – бредешь по ним, бредешь… И вдруг услышишь звон: столкнулись в небе облака-камеи – и сам не чувствуешь, как попадаешь в тон.

• * *

С хвостом троянским на комете Летит Мюнхгаузен-барон Там, где ещё смеются дети В неловком сердце похорон.

Мелькают местные созвездья В соцветьях липы и стрельца - Всё пролетело, кроме чести Неумершего мертвеца…

Ползёт троянская пехота. Солдатик смотрит: высоко Бессмертный кто-то, белый кто-то Летит. А не припомнит Кто.

Диптих

1 Эта женщина – сама природа Она выходит к людям из народа Из позабытых вещих деревень Из области русалок и кикимор Как меткая, но маленькая тень, Летящая на остров Тимор. В ее руке воркуют голубки В другой ее руке колдуют змейки А в рукаве ее как у реки Шевелятся щекотные уклейки Она стоит касаясь облаков С улыбкою пустой и бестревожной Она не спрашивает кто таков 2 Женщина подкрасит губы кровью Женщина обводит очи ночью Женщина приходит после детства В мир несет вдовство сиротство девство И еще, сынок, полкоролевства Для того, кто верно угадает Что она кому предназначает

Женщина садится у зерцала Где она недавно созерцала Кровь и молоко и чертовщину Видит незнакомого мущину Строгое безмолвное лицо Делает короткое движенье И со звоном тяжкое кольцо В зеркало летит на пораженье

• * *

Сон в три погибели, в три жизни, в три судьбы – Сворачивайся в шорох, саван, свиток. Оркестры торжествующих улиток – О, трубы медные, поющие горбы!

Куда спешит в пальтишке нараспах Шопенишка с заснеженною гривой Ах, дирижируй, милый вертопрах, Вертлявый мальчик, веточкой ленивой.

Ты в поисках дождя в чужих глазах С дрожащей ивой, мальчик безымянный, Спеша на смерть, приветствуем тебя, Беспрекословный, стойкий, оловянный.

Так повторяй: Малец. Малевич. Ночь. Прямую речь обиды затемняя Той косвенной, которую невмочь Уже вмещать, в молчанье претворяя

• * *

Зима в столице инфернальна Зима засохшая в гвоздике вдруг обернулась эвридикой вдруг обернулась снег растаял

и дворник видит спозаранку земли убогую изнанку дешёвую её подкладку её нелепую разгадку

как твой назон на бреге понта всё ждёт мороженную манну поёт финальную осанну хор мальчиков за горизонтом

• * *

Мосты крошились на ходу. Пахнуло жареной весною. Но крыльев синюю слюду Мы ощущали за спиною.

Часы крошились на ходу, Проваливаясь через бездну: Ведь если я себя веду, То скоро где-нибудь исчезну.

Шаги крошились на ходу На скатерти сухих снежинок, Но свято верили в еду И в цены, павшие на рынок.

Песчинки падали на дно, На горб холодного бархана. И становилось всё равно Остывшим у телеэкрана.

• * *

В начале. В ожидании. В надежде. Незримый том раскрыт, как крылья птицы. «Не будет ничего, что было прежде – Ни станции, ни странниц, ни страницы…» В начале. В ожидании. В надежде.

Прохладный ливень местного июля – На головы, на ветви, на одежды. Склонились прихожане. Их надули. Они летят, как шарики надежды,

Держа в зубах оборванные нитки Болтающегося разговора, А на земле, как влажные улитки, Поблескивают купола собора.

В начале. В ожидании. В надежде. В начало. В ожидание. В надежду. Дождись в дожде. Мы те же и не те же. Остались теми и не теми между – В начале. В ожидании. В надежде.

(сноговорка)

Вот моё Вот моё Меркнущее бытиё Мёрзнущее под матрацем Белым тёплое зерно Укрываясь медным тазом Неба узкое зеро В юбке полосатой пашни Лечь на дно и всё одно

Вот моё Вот моё Трепетное былиё На ветру руками машет Пляшет вечное своё Время стиранных рубашек За ночь выцвело бельё Ни букашек ни ромашек Сердце белое моё

Можно взять и написать Можно в клеточку закрасить Безопасен и прекрасен Сон Но спящим наплевать

Вот моя Вот моя Степь застеленная смертью Словно скатертью В пелёнках Сердце бедное моё Ходит у себя в потомках Круговая чаша Верьте Пеплу снега в зыбкой тверди

Кто-то сжёг свою тетрадь Он научится писать На воде звезде и ветре…

* * * Стала злая сегодня, как ящерка. Вместо глаз - две зеленые бусины. Шорох снов из почтового ящика. Скоро осень. Листва, мне грустно. Не жалею ни птиц, ни готики елей, ни миротворения. Безобразные мои, старые ботики, наполняйте мне ум и зрение. Темнота меж древесных косм - вот и весь микрокосм. Замолчи, золотая гусеница, вей свой кокон, вертись планеткою, а не то я тебя надкусанной пришибу ранеткою. Капля падает на щеку. И без мира прожить смогу.

Из книги «ПРОЩАНИЕ С УНИВЕРСИТЕТОМ» (2015)

Даль, или Прощание с университетом

Склоняясь бережно к корням живого языка Где набухают зёрна слов в немыслящей грязи И, право, славная тоска с неправой стороны Моей груди поёт

                                   и мне

Велико Русско по весне За далью даль Всё впереди Ты только погляди

Даль вышла ростом в эту дверь Лицом – в моё окно И по дороге столбовой пошла в далёкий край Где в гнёздах малые слова пищали об одном Пиши читай пиши читай читай пиши читай

Необитаемый сонет

Куда течёт твоя волнистая фрэндлента? Не можешь говорить? Подай хотя бы знак. Я - тоже человек эпохи секон-хэнда. Опять не веришь мне? Понюхай мой пиджак.

Его не перебить дыханию абсента, Речистый аромат, его узнает всяк, Как будто Штирлиц - я, а он – моя легенда: Эпохи верный штрих мне дан почти за так.

Когда, о юзера, вы канете в фрэндленту, Она вас унесёт в далёкую страну, Где нет конца безделию и лету, Где белый цвет означит тишину, Где жизни аромат во всём подобен свету…

А здесь пока такого места нету.

• * *

Тугие ласточки в трико Твердили акробатки Твердели ласточки в трюмо Отражены трикратно

Стоял распятый алфавит Стучал тростями сосен Роняя косточки обид В того кто зол и косен

Он зёрна истины давал Тому кто слеп и светел Ведь был он Бог и он лишь знал За чем приходят дети

• * *

Ленивые животные рассвета Куда пойти учиться в это лето В пастушеской идиллии тумана Танцует девушка под стоны барабана В нечётко-прорисованном пейзаже Выгуливаем разговоры наши Легко оделась Холодок по коже Последних тёплых дней уже быть может Нам посланы прощальные улыбки Как жизни хрупки Очертанья зыбки Плывём в скорлупке мудрецы и дети И что нас ждёт кто встретит на рассвете

По мотивам старинной английской азбуки

А был Аптекарь, молол порошки, Б был Банкиром, писавшим стишки, В был Викарий (стихов не писал), Г был Глашатай (весь двор оглушал), Д был Дебилом (дебил как дебил), Е был как евнух, конфетки любил, Ё был Ежом, торговал кирпичом, Ж – Журналист, автор книг ни о чём, З был Зануда (заика к тому ж), И был Индейский Прославленный Муж, Й, разумеется, попросту Йог, К стал Ковбоем (Плейбоем не смог), Л был Лазутчик враждебных держав, М был Мазурик и хазу держал, Н был Носач, оттого и гнусил, О был Очкарик, но линзы носил, П – просто Пекарь, что пел по утрам, Р – Резонёр, простоты ни на грамм, С – соловецкий седой Соловей, Т был Трудягой от пят до бровей, У был Учёный (и макроцефал), Ф был Философ (о чём он не знал), Х был Художник, как хроник, худой, Ц был Ценитель (стоял за ценой), Ч был Чиновник, отнюдь не чудак, Ш – Шизофреник, он делал Вот Так, Щ – Щеголиха (держала щеглов), Твёрдый Ы Мягкий остались без слов, Э – Эпигон (эпиграммы писал), Ю – Юбиляр (наверху правый зал), Я – это Я, переводчик бумаг, Рифму к себе подберу «просто так».

Северный Ветер, Оконный Цветок. Женская версия

(Почти по Фросту)

Влюблённые, песню послушайте О тех, чей удел жесток: Он был Северный Ветер, Она – Оконный Цветок.

Окошко в полдень подтаяло, Солнце в комнату заглянуло, В клетке глупая канареечка Тут же песенку затянула.

Он увидел ее случайно (Он спешил, он летел во мрак), Он всего лишь промчался мимо И едва поглядел вот так.

Ведь был он Северный Ветер, И нрав его – лёд и снег, Сохлые травки, дохлые птички, Не до ласк ему, не до нег.

Лишь дышал он на подоконник Да оконные рамы тряс, Как свидетельствует прислуга, Недремавшая в этот час.

И почти ведь уговорил он И почти увлёк за собой – Отворилась легко фрамуга В тёплой комнатке голубой.

И отпрянула бы – да поздно. Внутрь – всей тьмою, и был таков. И наутро нашли лишь остов, Только тряпочки лепестков.

LOVERS, forget your love, And list to the love of these, She a window flower, And he a winter breeze.

When the frosty window veil Was melted down at noon, And the cagèd yellow bird Hung over her in tune,

He marked her through the pane, He could not help but mark, And only passed her by, To come again at dark.

He was a winter wind, Concerned with ice and snow, Dead weeds and unmated birds, And little of love could know.

But he sighed upon the sill, He gave the sash a shake, As witness all within Who lay that night awake.

Perchance he half prevailed To win her for the flight From the firelit looking-glass And warm stove-window light.

But the flower leaned aside And thought of naught to say, And morning found the breeze A hundred miles away.

Друзьям

(из Э. А. Робинсона)

Друзья мои! Упрёк, совет, урок Я выслушал не раз (не два, не три) От вас, что трачу жизнь на пузыри, Что я – дурак, и мне талант не впрок.

Пусть хилый мой ничтожен пузырёк, А вы куда масштабней изнутри – Так дуй, дружок, и сквозь пузырь смотри: Монокль для Духа – вот, что я извлёк.

Смотри. Читай. И ты поймёшь (как знать?) – Смеяться вам невыгодно: умней Благодарить, чем презирать подчас. Я лишь прошу, друзья, не забывать: Позор, что я предрёк себе, - при мне, А золото, что промечтал, - при вас.

Из Генри Уодсворт Лонгфелло 1. Окончен день, отлетает От крыльев полночных мгла. Так перышко покидает Большое крыло орла.

Я вижу: огни деревни Сквозь дождь и туман дрожат, И чувством печали смутной Невольно я весь объят –

Печали или томленья? Но грустью не назовешь: Лишь с горечью это сходно, Как дождик с туманом схож.

Приди и совсем простые Прочти стихи для меня, Печали гоня дневные, Глухую тоску гоня –

Но только не из Великих, Прошу, роковых Имен, Чье эхо стопою гулкой Гудит в пустоте времен –

Ведь звуки их мощных маршей Опять растревожат грудь, К усилиям понуждая, А я хочу отдохнуть.

Найди поэта попроще, Чья музыка пролилась, Как льются дожди из тучи, Как слезы текут из глаз,

Кто – сквозь все труды дневные, Сквозь ночи тревог и грез Таинственную стихию В несмолкшей душе пронес.

Имеют те песни силу В наш мир возвращать покой: Так следует утешенье За искреннею мольбой.

А позже – заветный томик Ты с полки возьми, друг мой, Даруя чужому ритму Взволнованный голос свой,

И музыка ночь наполнит, И все наважденья дня, Свернув по-арабски шатер свой, Покинут в тот час меня.

2. Старинный датский песенник

Сядем к очагу, Старый друг мой Чужестранец, Ветер осени промозглой Бьется в стекла.

Этот мир, видать, Был к тебе неблагодарен, Прежде первой нашей встречи – Давней, датской.

Знаки возраста: Отпечатки грязных пальцев, Что тебя сжимали грубо – Там, в притонах.

Бремя времени – Желтой пылью по страницам: Словно бурые в дожде Слежались листья.

Брызги винные Из шатающихся кубков – Как следы от возлияний Олимпийских.

Вспоминаешь ли Дни далекие, когда я Возле берегов балтийских Брел, мечтая,

Как стоял тогда И старинную балладу У таверны придорожной В сумрак слушал?

Бардов помнишь ли, Что, отрекшись от желаний, В кельях записали эти Песнопенья?

А потом – дома, Где твои простые песни Северный угрюмый ветер Заглушали.

Скальда древнего, Что в Исландии суровой Викингам пропел куплеты И припевы.

Или – Эльсинор, Где царил старинный Гамлет И горланил твои песни Добрый Йорик.

Пели воины Князя Фридриха в казармах И ответный грохот пушки Вторил пенью.

Мужики – в полях, Моряки – в ревущем море, Школяры, купцы, возницы – Все их пели.

Был ты другом им, Но – увы! – теперь покинут, И в мой дом тебя отныне Приглашаю –

Словно ласточка, Что живет в трубе каминной, Пусть в груди моей гнездится Твое пенье.

Верно и тепло Нас хранят от всех напастей И зовут идти вперед Дороги юных.

Два стихотворения из Э. Дикинсон 1. Я умерла за Красоту. Меня торжественно зарыли . А рядом жил в своей могиле Чудак, что верил в Правоту.

Едва кладбúще опустело, Он разговор затеял сам И вежливо спросил : - Мадам, За что зарыли Ваше тело?

- За Красоту. - Я очень рад, А я за Правду лез из кожи. Они почти одно и то же, Т.ч. я Вам почти что брат.

Мы проболтали целый год. Нам было жалко расставаться, Но стали имена стираться И червячки разъели рот.

2. Я – Никто. А ты – Кто? Может быть, и ты – Никто? Кто мы?

                       Парочка никтов.

Просто «парочка никтов». Нам других не нужно слов.

Ежедневная публичность: Важный Кто-то, влажный Кто-то Собственную хвалит Личность, Квакая во всё болото.

Ответ Есенину

Если мне шепнёт досада: «Кинь ты Русь, в раю – теплей», Я скажу: «Не надо ада – Хватит Родины моей».

• * *

На деревню к дедушке Крылову Убегу и спрячусь у плетня. Сквозь окно увижу, как в столовую Собирается его родня.

Прилетят стрижи, прискачут белки, Прибегут собаки – тут как тут. Им фарфора тонкого тарелки Важные лакеи подадут.

Мухи прижужжат из-за границы, Конь войдёт с букетиком овса, Три синицы, бойко, как девицы, Робко – серый волк, косясь на пса.

Кошка забежала от соседки, Сплетница, прикинулась, «дела», И к большому ужасу наседки Хитрая и рыжая пришла.

Пышный хлеб, нарезанный ломтями, Смотрит, чтобы был пристойный вид: Не толкалась мелюзга локтями, Хищники не делали обид.

Розовая ягодная каша, Сладкая на вид и вся в прыщах. Рядом с ней в молочнике - мамаша Смотрит, как томится кур во щах.

Самовар осанистый степенно Генералом свадебным сопит… И до всех доходит постепенно: Где же Барин? Неужели спит?

Барин спит. Будить его не смеют. Лень висит над кровлей тяжело. Только на дворе бараны блеют: - Где-е ты, где-е ты, деедушка Крылов?

Дедушка проснулся, крякнул: опа! Замечтался, старый, экой стыд, И на чистом языке Эзопа Он родным и близким говорит:

- Все ли собрались? – Все собралися. - Ох, простите, грешного, меня. - Там, ты знаешь, дедушка, Марыся, Сиротинка, плачет у плетня.

- Сиротинка плачет? Это – как же? Эдак в горло не пойдёт кусок. Пусть пойдёт к ней кто-нибудь и скажет: Дедушка берёт её в чертог.

Прибежит услужливая крыса, Суетясь, волнуясь всё сильней: - Дедушка зовёт. Не трусь, Марыся! И, как в детстве, я пойду за ней.

• * *

Я похоже на шарик с ногами,

Что к началу идёт от конца. Надо только в конце оказаться, Отшагав от начала к концу.

И тогда тебя сразу отпустят, И к началу шагнёшь от конца... И, конечно, в конце восмистишья Я поставлю счастливое Я

(Охранять огородным красавцем Мои семантические поля)!

Песенка, найденная в термосе Миши Вишневского

Термос в космосе летает, Звёздам чаю наливает. Ты - звезда и я - звезда, Остальное - ерунда.

Тьмы тире и точки света - От привета до привета Световых десятки лет, Звёздный миг: Привет, сосед!

Вкладываю два печенья И одно стихотворенье, Термос мёду на десерт В майского окна конверт.

Подмигнёшь - и нет ответа. Черепашкой скорость света В тёмном космосе ползёт, Мне ответ не принесёт.

Но, когда она вернётся, Новая звезда проснётся, Робко замигав со сна В бездну синего окна

И, зачем сама не зная, Забормочет, вспоминая: Ты - звезда и я - звезда, Остальное - ерунда...

ГенСнеГ

Чего-чего – а снега у нас навалом, И в каждом сугробе – корректный, патриотичный, Подтянутый долгой зимовкою спит медведь. Лежит он и лапу сосёт. В этой бурой лапе – Всех планов его громадьё и вся его сверхидея.

И дворники по утрам лопатами так усердно Шуруют отнюдь не с тем, чтобы сонные путники, оптом Ускоряясь, быстрее приникли к прилавкам,

                                                                  столам и станкам.

Нет, они строят ГенСнеГ - бескрайний дворец ледяной, Лишь сверху прикрытый серым, траченным смогом снегом. Внутри – зеркала и блески. Там бродят одни медведи В мохнатых шубах, и грозно сверкают зверей глазёнки Из-под кустистых бровей.

                                              Торжественно и угрюмо

Из зала в зал они бродят, довольно глядят в зеркала: Чем больше медведей, тем лучше. Чем больше медведей, тем ближе Час «Сигма», когда повинуясь решению правящей Тройки, Единочасно сугробы размётаны будут, и выйдут Хозяи при полном параде.

Тогда и наступит ГенСнеГ.

• * *

- Здравствуй, Юлий! Здравствуй, Цезарь! Мы пришли тебя зарезать. - Что ты, что ты, братец Брут! От зарезов люди мрут…

- Что поделать, милый Юлий? Мы чудовищно отстали: У врагов – штыки и пули, А у нас – одни медали,

Вицмундиры, вахтпарады, Триумфальные колонны… А враги не ждут награды, Гады-галлы, франк-масоны.

-… Мрут, как мухи! Мрут, как блохи! Это ж больно! Ой-ой-ой!.. - Оставляй свои подвохи! Выходи на смертный бой!

Что поделать недотроге? Быстро кровь смывает грим. Все мы ходим по дороге, Но в конце приходим в Рим…

• * *

Играй на флейте многоствольной Преобразившихся колонн, Когда луну, как мяч футбольный, Подбрасывает небосклон.

Пуста немытая общага. На потолке – оконный крест. И первокурсник-бедолага Клянет судьбу и воздух ест.

Идеализированное представление о реальности

Посадил дед хрен и редьку. Выросла редька слаще мёда – стройная, красивая, умная, зашуршала в небе облаками-ладошками на радость людям, лунатикам на заглядение.

А хрен и того круче!

Подлинная история Троянской войны

                                                                                       Шлиман, прощай!

1 Пенелопа писала роман Пенелопа писала поэму Телемах понимал: maman Поднимает большую тему

Только список морских судов Занимал не одну страницу И конец ещё не готов А начало уже не снится

На взволнованном полотне Проплывали как сны ахейцы Горько было лежать на дне И на солнце зеленом греться

Время тлело в руках как нить И слегка обжигало пальцы И слегка начинало гнить И уже начинало рваться

Тупо глядя в его дыру Словно в мертвый глаз Полифема Корабли сжигать поутру Суть привычка а не проблема

2 Пенелопа глядит в окно На бессмертные ссоры чаек И бесспорно уже одно С тихой яростью различает

Будет медленно плыть Герой В лабиринтах ночных чудовищ Но всплывёт постучит Открой Будет полночь И ты откроешь

И весь долгий его обман Пролистаешь за восемь суток Хлынет время из старых ран Из холодных морщин минутных

Ты придумала женихов И кровавой игры развязку Сына пса пастухов богов И себя вплела в эту сказку

Но Герой твой умчится вновь С неизбежностью бумеранга У бродяг мирового ранга Нет такого чувства «любовь»

И пока Телемах стоит У причала и смотрит в море Ты сплетешь острова Аид И десятки его историй

Ты устала его писать Он с собою утратил сходство Отправляй же его опять Не сдаваться искать бороться

Пусть разыщет он мир иной Горизонта жестянку вскроет Что там за голубой стеной? Вот достойный вопрос Героя А тебе прогорать одной Женщина с псевдонимом «Троя»

История, рассказанная одной куклой 1. «Марионетки не умеют врать В отличие от мыслящих существ». Возьми свою вечернюю тетрадь И опиши подробно каждый жест – Все лёгкие и вычурные па, Которым обучил тебя Papa.

Papa учил смотреть на облака, Меняющие образ, ритм и цвет, Как будто их касается рука, Судьбу переписавшая в сюжет, Как будто их вот-вот произнесли Всего в полсотне метров от земли.

Центр тяжести, центр времени, центр сна Отлажены умелою рукой. Нам дал Papa смешные имена, Пытаясь, верно, совладать с тоской, И глядя, как ловка моя стопа: «Бог есть Любовь», - говаривал Papa.

Но вот восходит древняя луна, Обёрнутая мятою фольгой, Из-за картонных вязов песнь слышна, А это означает: выход мой. «Живая кукла!» - девочка кричит, И музыка меня по кругу мчит. 2. Однажды длинноносый хулиган Из вечной тьмы прорвался к нам на свет. Papa кричал охранникам: «Он пьян! Мой замысел… Единственный сюжет…» Но в бороде запутался бедняк И растянулся на полу – вот так…

А этот длинноносый хулиган Нам объяснил, что это всё – фуфло, Что деспот наш Papa и графоман, И что, вообще, нам с ним не повезло. Я думаю: ужели так и есть? И слышу: куклы учат слово «месть».

Он рассказал про ключик золотой, Про дверь в стене за выцветшим холстом, Что есть огромный мир за дверью той, Где сцены нет, где нет Papa с хлыстом, Нет нитей, заставляющих плясать, И где марионетки могут врать. 3. Прощай, Papa! Мне страшен этот мир. Я нынче ж уезжаю в тёмный лес. Построю там уютный монастырь Вязать, вздыхать, т.е. нести свой крест. Со мной мой страж, мой верный Артемон. Как верно ты учил: жизнь – это сон!

Из цикла «РУССКИЕ ПЕСНИ»

Вольная

То не ягоды красныя на калине То не раны-те страстныя на рябине То милёнок мой по роковой ошибке Вострым ножичком мне белу грудь истыкал.

От него я решетом загорожалась И рябиновою веткой защищалась И, змеёй оборотяся, под колоду, Как вода, бежала быстро без оглядки, Рыбой-щукой во синё морё бросалась, Серой утицей за небо залетала. Не догонишь меня, сокол, не поймаешь, Не поймаешь меня, милый, не воротишь. Вольная я, вольная отныне.

Свадебная

Говорили сроднички, кумушки-соседушки: - Не иди за бедного, иди за богатого: Сама в шелке-бархате, дети сыты-кормлены, Во палатах каменных будешь жить в веселии…

- Радуйтеся сроднички, кумушки-соседушки: Это мне – не вам по чужим дворам Холодать по утрам, голодать по вечерам… А только воля моя вольная и Господь мне судья…

Замужем

Сука-скука - сера утица, Сера утица – паскудница Исклевала мою душеньку Исклевала-издырявила, Издырявила-измызгала, Не измызгала – разбрызгала, Поразбрызгала- развеяла, По широкому раздольюшку Размыкала серой ветошкой.

Как у тятеньки, у маменьки Возростала невеличкою - Ранней птичкой – алым цветиком: Занавески белы в девичьей, На окошке – чистый жар цветет, Чистый жар цветет – глаза-то жжет, А глаза чужи завистливы.

Как у тятеньки, у маменьки Кошечка была заветная – Не простая, персияночка. Краше не было той кошечки. А еще была там куколка – Не простая – двухрублевая, Волосенки у ей русые, На ногах сапожки красные, На плечах – монисто звончато, Сарафан на ней узорчатый. Краше не было той куколки. А еще была там спаленка, Белая такая, светлая, В ней – постеленка пуховая, Сны над ней летали чистые, Словно струны родниковые, Грязи не было ни пятнышка. Краше не было той спаленки.

Не пускали серу утицу Ту ни кошечка, ни куколка, Ходу не было ей в спаленку, Где светло мое девичество Легким облачком истаяло…

А теперь уж все обратное – Все обратное – немилое, Все немилое – нелюбое… Сука-скука – сера утица – Со душой моей разлучница.

Девица печалица

Ой ты сад ты виноград ты Вертоград калитка сорвана Твои двери перекошены Руки-ветки пообломаны Губы-ягоды искусаны Где ты сокол мой ты финист мой Мое перышко залетное Улетела моя пташечка Ой ты сад ты виноград ты Вертоград грозой растерзанный

Уж я к стражникам не видели А не видели обидели Пьяная иду усталая С кабака в кабак шатаюся Утром стану я нечесана Побреду я неумытая Что не видели Не видели Дайте ж мне проклятой водочки Дайте мне огня ядреного Чтобы выжег всю печаль во мне Чтобы кудри твои выжег он Чтобы очи твои выжег он Чтобы имя твое выжег он И лежала б я пропащая Раскопейка завалящая Всем ненужная гулящая Пьянь паскудная ледащая Ой ты сад ты виноград ты Распроклятая любовь

Плясовая-бедовая

Ох, беды не отвести Эх, беды не отвести Мне беды не отвести Да от буйной головы

Ни рукою, ни клюкою Мне беды не отвести Ни рекою, ни строкою Да от буйной головы

Ни подмогой, ни острогой, Ни порогом, ни острогом, Ни молитвой, ни постом Ни сегодня, ни потом -

Ох, беды не отвести Эх, беды не отвести Мне беды не отвести Да от буйной головы

Ни весельем, ни бездельем Мне беды не отвести Ни питьем и ни похмельем Да от буйной головы

Ни взлететь на небо галкой, Ни уйти на дно русалкой, Ни рябинушкой плакучей Спрятаться от неминучей

Ох, беды не отвести Эх, беды не отвести Мне беды не отвести Да от буйной головы

По лесной брела тропинке - Мне беды не отвести За все ягоды-малинки - Да от буйной головы

Да ты моя, беда-беда, Раз уж так беги сюда - Мы покумимся-посестримся Примиримся навсегда

Раз мне беды не отвести Эх, мне беды не отвести Ох, мне беды не отвести Да от буйной головы

Прощание

Как в Страстную Середу Муж сдавал свою жену Целовал-да обнимал-да Близко к сердцу прижимал-да Ты жена моя жена Голова повыжжена Я ль тебе не мужених Отжени свой смертный страх Два колодезя пустых Вижу у тебя в очах Погружая красный крест В вирусоносители Мчатся-мчатся с дальних мест Ангелы-хранители Муж уехал в могилёв А жена за ним в ростов А потом назло ему Улетела в кострому А кострома та кострома Золотых огней полна Вся румяна-пышна Как чужая жена Руки белые ломай Рай-веночки завивай Ты жена ль моя жена Голова повыжжена Жили мы с тобой в раю Вили мы с тобой семью Отжени свой смертный страх Я твой посох и очаг Я твой стебель и побег Ляжь со мной на смертный снег Снег уйдёт и боль уйдёт Белый ангел у ворот Красным посохом-крестом Мир возносит над гнездом

• * *

                             В траве сидел Единорог,
                             И пел он песенку…
                              (дети на остановке)

Они стрекочут, как кузнечики В незамолкающей траве, Их носики, макушки, плечики Невольно источают свет.

В траве поют единорожики, Монетка неба спит орлом – Как будто все, кто жили, ожили И вместе стали этим днём

Отважно вспархивают голуби Трамваям старым на порог Мне не понять словами голыми О чём поёт Единорог

И лишь обёрнутые в музыку Быть может скажутся ещё Все миру ставшие обузою Но дышащие горячо