Надгробное слово поэтам
Не торопитесь, ибо этот гроб не то что прочие, где коченеет прах, спелёнатой покоящийся глыбой: в нём заколочено сокровище, навечно укрытое жемчужными крылами, какие пламенеют среди ночи на нежно-млечных ангельских плечах.
Не торопитесь, ибо он наполнен, этот короб, стозвучным хором внятного содружества вещей: гирлянды, пчелы, ароматы, цикады, гнезда, плоды, шипы, сердца, колосья, гроздья, когти, клёкот, чешуя, химеры, сфинкс, уборы, зеркала, амфоры, чаши, кольца, трели, тирс, аккорды, бубенцы, колокола и колокольцы, павлиний крик, ветрило, посох и ярмо, сума и диадема, ферула, цепь и стрелы, меч и крест, ошейник, змеи, траур, молния и щит, улитка, урна и трофеи, сандалии, котурны, паруса, зарница, лавры, пальма, радуга, роса, улыбка, слёзы, солнце, птицы, поцелуи, — и всё это так зыбко, что — лишь одно неверное движенье, — истаять может или же разбиться.
Не торопитесь, ибо, как ни мало оно — по росту человека, — это вместилище смогло под покрывалом собрать бесчисленные сонмы и в тишине бездонной сочетало, быть может, больше образов и лиц, чем храм, арена, форум и дворец; не всколыхните символ их нетленный, дабы не потревожить покой вселенной.
Не торопитесь, ибо, апостол света, был он Прекрасной верным паладином, которой он служил, не внемля ни наветам, ни ропотам ослиным и глумливым; и вы отравите Единой душу горьким зельем, коль слишком торопливо уложите её возлюбленного в землю.
Не торопитесь, ибо он был исполнен, братья, не только наших доблестей, но также и пороков; и в этом тлене суждено нести вам все ступени человеческой природы — до высшей и последней, где, столкнув два этих антипода, он высек, гений, искру той звезды, что рано или поздно, нас вывести должна к победе и плоды её златит уже за дымкой горизонта.
Не торопитесь, ибо он был, поэт, возможно, божеством, и мы соприкасались с ним, его жезла не замечая; он расточал у наших стоп небесный жемчуг и иссоп, а мы, пируя, чешую и желчь ему, шуту, швыряли; да, богом был он, чья утрата в нас пробудила бездны мрака, и потому-то, нет сомнений, ваши орудия печали должны с минуты на минуту повлечь затмение светила.
Но что это, по совести признайтесь: не видимость ли злая? Ведь прошли мы чередой по горестной аллее не за останками, о праха казначеи; вы в эту яму ворох роз сейчас опустите, и, значит, довелось увидеть нам не погребенье, нет — апофеоз! и нам позволено отсюда узреть перед собою чудо. Скажите же, могильщики, ведь этот герой не расставался с жизнью, — нет, он не примет смертного венца, пока душа его как прежде дышит там, в его строках и на его страницах, и будет чаровать сердца земли наперекор гробницам и векам.
Смиренный, он хотел последовать закону всех существ, отдать последний вздох и умереть, как все мы, — дабы затем, гордясь божественной короной человека, перед толпой ожить коленопреклоненной; вам говорю, внимайте и молчите, здесь перед вами он воскреснет, наш Учитель, среди окаменевших лиц, чей мир смоковница хранит и кипарис, — воскреснет и стряхнет он времени приметы, чтоб, возвратясь домой, мы с этого момента его прообраз находили в граните памяти людской; чтоб завтра среди роз на постаментах славы он был во весь свой рост изваян величаво неколебимо-трепетной судьбой.
Примечание
- ↑ Публикуется здесь с разрешения вдовы В. M. Козового Ирины Ивановны Емельяновой.
© Vadim Kozovoi / © Вадим Маркович Козовой. Перевод.
