|
Дашеньке на память:
всё это было, когда я была меньше тебя.
|
В курицу
Один раз я обиделась на маму, пошла в комнату и превратилась в курицу.
Сижу под кроватью, кудахчу.
А мама ждёт, когда я опомнюсь и приду просить прощения.
Я не иду и не иду.
Она не вытерпела, сама пошла ко мне.
А меня нет.
Она кричит:
– Оля, Оля!
А к ней курица из-под кровати:
бежит, кудахчет.
Белая, толстая, прямо ей в ноги.
Она перепугалась, упала со страху в кресло:
– Ой, Господи, откуда ещё эта курица?
Мы ведь в городе жили.
Встала, побежала и дверь за собой закрыла.
Стоит в коридоре, боится заглянуть.
Только ухо приложила и слушает:
кудахчут там или нет.
Мне, конечно, жалко её стало, я превратилась назад.
Вот она слышит: никто больше не квохчет.
Вошла, оглядывается.
Я говорю:
– Мамочка!
– Ох, Оленька! Что мне тут показалось!
даже говорить тебе не буду.
В рыбу
Мне тоже, как тебе, очень не нравилось, когда мыли голову.
Но особенно – когда тёрли пятки: я просто умирала от щекотки.
Вот няня стала меня мыть, а я прошу:
– Марусенька, не три мне пятки!
А она:
– Как же не тереть, когда они у тебя чёрные.
И мылит мочалку.
Я вижу, делать нечего – и превратилась в рыбу.
Няня со страху мочалку с мылом уронила в воду – и из ванной!
– Александр Васильич, спасите, там рыба какая-то явилась
и плавает!
– Маруся, ведь Вы покупали карпа, неужели не помните?
Что тут такого? Вот он и плавает в ванне, всё правильно.
– Да того карпа мы ещё вчера зажарили.
А эта рыба откуда? я же Олю мыла...
– Ну что делать, пойду взгляну.
Папа входит в ванную, а я уже опять я и, конечно, никакой рыбы нет.
– И покажется же Вам, Маруся... Совсем что-то несусветное.
В медведя
Один раз мы сидели ужинали.
Папа, мама, няня и я.
Ирочки ещё не было или она уже спала.
Вот они что-то разговаривают и на меня никакого внимания.
Тогда я превратилась в медведя. Тихонько заурчала.
Они оглядываются: с ними за столом сидит огромный медведь,
голодный, гималайский, зубы скалит, по столу лапой водит.
Они бежать, чуть со страху не умерли.
Дверь с той стороны держат.
А я превратилась назад и слушаю, что они там бормочут.
Папа – хоть голос у него дрожит, но ведь он военный – говорит бесстрашно:
– Нет, так этого оставлять нельзя.
Нужно ещё раз поглядеть, убедиться.
Открывают дверь, тихо, тихо...
Заглядывают.
Я сижу, пью чай.
Вошли они друг за другом, сели к своим тарелкам, молчат,
глаз не поднимают.
Стыдно им вспомнить, какая белиберда привиделась.
И всем троим сразу.
В поросёнка
Один раз я играла в поликлинику, брала кровь у кукол.
Карандашом.
Красным, конечно.
А вместо ваток у меня были кисточки от тополя – знаешь, пока ещё пух не полетел.
Там такая ватка, нежная, крепкая, чистая, лучше обыкновенной.
И наверное, все это валялось на полу и смотреть было неприятно.
Папа подошёл и говорит:
– Неужели тебе не стыдно?
Только поросёнок может играть в такой обстановке
Я и превратилась в поросёнка.
Как хрюкну! – он, по-моему, чуть не перекрестился, хотя и неверующий, и куда-то делся.
А я хрюкала, хрюкала, хрюкала до самого ужина.
Потом всё собрала и превратилась назад.
В канарейку
Бабушку я любила больше всех.
И до сих пор я не видела лучше дома, чем у неё.
Вот легли мы спать, и я говорю:
– Бабушка! если ты умрёшь, я с тобой тоже.
Я без тебя здесь не хочу...
и плачу, конечно.
– Ну нет, ты ещё поживи.
Будешь ко мне на могилку ходить, землянику посадишь.
– Вишню лучше.
– Вишню птицы прилетят клевать, расшумятся, спать не дадут.
– А ты что, не любишь птиц?
– Почему не люблю. Вот птицы канарейки бывают.
Были бы мы богачи, купили бы птицу канарейку... –
и заснула.
Утром я встала пораньше, превратилась в птицу канарейку,
села на мельницу (мельница такая была на буфете, из фарфора)
и как запою!
Бабушка проснулась, удивляется.
Подходит ближе, глядит:
– А, здравствуй, здравствуй, весёлый глазок!
Нина, – говорит, – смотри, кто к нам залетел.
Тётя Нина тоже проснулась, смеётся, головой качает:
– Эх, жалко, Оля не видит!
Она, наверное, умываться пошла.
Я ведь мыло положила её любимое, зелёное.
В щенка и...
Мы гуляли с няней, я вижу: щенок.
Няня говорит:
– Нечего, нечего!
Всё равно тебе не позволят держать его дома.
Но я всё-таки взяла на всякий случай.
Папа с мамой поглядели и велят:
– Неси во двор! Щенок не кукла,
за щенком ухаживать надо, а тебе бы только играть.
Ты же не будешь его кормить и лужи вытирать за ним не будешь.
Вот мы просили тебя поливать цветок, ты и то не сумела.
Как они вспомнили про цветок, я с горя превратилась тоже в щенка.
Сидим мы, два щенка, прижались друг к другу и на них глядим...
– Это ещё что! Два щенка!
Маруся, она одного несла?
Вы видели?
А что меня нет, даже не смотрят, им всё равно.
Тут я совсем разошлась, превратилась в гром и молнию.
Гром в комнате грянул, молния ударила, все задрожали и попадали.
А я ещё превратилась в дождь и всё, всё сверху залила.
Все до нитки промокли и зубами стучат.
И всё
Вот в этот раз они всё и поняли.
Что этот гром и молния и дождь – это всё была я.
И когда я превратилась назад, мне так попало, что я решила больше пока не превращаться.
А потом, конечно, разучилась.
