XXII. ЗАРЯ
Я обнял летнюю зарю.
Ничто ещё не шелохнулось на фасадах дворцов. Вода стояла. Кочевья тени не покидали лесную тропу. Я шагал, пробуждая живые и влажные дуновенья, и каменья взглянули, и крылья раскрылись бесшумно.
Первым соблазном был — на тропинке, уже усеянной свежими и бледноватыми вспышками, — цветок, назвавший мне своё имя.
Я улыбнулся белесому вассерфалю[2], который пенился в пихтах: на серебристой верхушке распознал я богиню.
Тогда я сорвал, один за другим, все покровы. В аллее, размахивая руками. Равниной, где выдал её петуху. В столице она уносилась среди колоколен и куполов, и я гнался за ней, как нищий, по мраморным набережным.
Где тропа поднималась, у лавровых зарослей, я обвил её собранными покровами и слегка ощутил её исполинское тело. Заря и дитя рухнули в гущу зарослей.
По пробуждении стоял полдень.
Примечание
- ↑ Публикуется здесь с разрешения вдовы В. M. Козового Ирины Ивановны Емельяновой.
- ↑ водопаду (нем.; примеч. переводчика).
