За горизонт в горизонтальном лифте
За горизонт в горизонтальном лифте
тащусь на север по боку земли.
О Господи, зачем так молчалив ты?
Скажи лифтерам, чтобы подмели
все эти звезды, фантики и спички.
Сор не растет, не тает, не горит,
но развращает душу Елекрички,
ползущую на встречный Елекрик.
ОЖИДАНИЕ КУТУЗОВА
Притаилась в поэте Москва.
Не качай головою — уронишь!
Край родного… В дуршлях рукава
просыпается зимний Воронеж.
Тверь, Коломна, застёжка Кремля,
всё горит, источая французов.
У поэта в кармане земля,
по которой не ступит Кутузов.
Бездомные, мы создали туризм
Бездомные, мы создали туризм
за счет воспоминаний… были где-то…
Для встреч Господних правильно одеты,
мы знаем путефирный афоризм.
На нем летают перпетумобили.
Так-тики-так! Увыувыувы…
— Жми! Жили-были мы как таковы.
— Как таковы? Уже ли жили-были?!
Спеши, спеши! Пока не стихло
Спеши, спеши! Пока не стихло
биенье сердца моего,
спеши скорее в этот стих мой —
останься в нём до дня того,
как не минует катастрофа.
Достану рукопись в столе;
а ты плечом чуть сдвинешь строфы,
протянешь руку в помощь мне.
Мрамор метро протирает пальто
Мрамор метро протирает пальто,
роскошь и это, и то.
Материальна ветвей бахрома,
соткан и сшит из прожилок ума
и верно застегнут на кости свои
метрополит. И тебя соловьи
сквозь электричную трель узнают,
разве что воду не пьют.
Дом отступал к реке, как Наутилус
Дом отступал к реке, как Наутилус,
приборами почуявший январь,
антоновки неистово молились,
но осень ранняя вела себя, как тварь.
Береговушки рыскали по-сучьи.
В предчувствии недетских холодов
густела кровь в скрещённых жилах сучьев
и закипала в мускулах плодов.
Поэта Серафим из Хиросимы
Поэта Серафим из Хиросимы
вел за язык по памяти ко мне.
Их тишина была переносима,
как две сумы подержанных камней.
Пешком, из переплета в переплет,
по горло вбред, минуя реки яви,
с безмолвием, сияющим, как лед,
они вошли в пылающий Рейкьявик.
Вы скажите: Киты занырнули
Вы скажите: Киты занырнули,
их фонтаны — хвосты от комет,
их глаза — как орбиты планет…
О, смотрите: они подмигнули!..
Ощутите биение крови,
и оденьтесь чуть-чуть потеплей,
подготовьте приветствия в слове,
и сидите, и ждите гостей…
Земля не пух, но ложе не скрипит
Земля не пух, но ложе не скрипит,
хотя гранит замшел и перекошен.
Давным-давно никто уже не спит
под сенью лип. Сочтя ворон и кошек,
считаю листья, капли и грибы,
пропущенный игольным горе-ушком,
и ухожу в отверстие судьбы,
швырнув пиджак на ржавую грядушку.
Морщинистая, в яшмовых прожилках
Морщинистая, в яшмовых прожилках,
которых слишком много на двоих,
глядится ночь в окно, как старожилка,
на век опередившая своих.
Чем далее и старше, тем скорее,
по целине неторного листа
отстукивает ямбы и хореи
упущенного времени состав.
И так не дозвонились мы до Бога
И так не дозвонились мы до Бога —
«Алло, Центральная?» — и сказка отошла…
М. Твен в верхах испепелил крыла,
и сам он там стоит в углу убого.
В углу у мира, воскрешенный прах,
и глаза два, и зрячесть та же, та же…
До этого бывал он в тех мирах,
где о Земле молчат, как о пропаже.
И было в ней сто двадцать килограмм
И было в ней сто двадцать килограмм,
вошла в вагон и стала что-то мямлить.
А мой билет порвался пополам
и сгинул весь, и я подумал: «Гамлет!»
Но не сказал. Не в Дании, в Вороне-
ж я еду мимо задом наперёд.
В конце пути Вергилий и Полоний
покажут мне со сцены бутерброд.
20 ноября 2002. Рязань, вокзал
Такая то была эпоха
Такая то была эпоха —
христовый человек, прости, —
что нарисовано неплохо —
всё в животе или в горсти.
И это лучший жизни случай.
Там — замок, жёлтое окно…
Но отвернись — и неминуче
служанка съест то полотно.
На мне симфонии сизели
На мне симфонии сизели,
как пятна, выступив на теле.
Рыдали музы наверху,
Но ангелы осанны пели
(оплечья в перьях, как в меху,
а потому они потели)…
И Пан взыграл на свиристели
немного выше, чем в боку.
14 апреля 2006. Ночью, в лесу за Юго-Западным р-ном
Одна симфония «o behd»
Одна симфония «o behd»
с меня симфонии «de belle»
стирала пятна акварели.
А третья вдруг, как в самом деле,
вдавила в позвонок стилет.
Что это было? Гросс-кончерт?
И замер я, принявши позу…
О, это был «кончерто-гроссо»!
