Мильтон (Блейк)/Иерусалим/Два перевода
"ИЕРУСАЛИМ". ДВА ПЕРЕВОДА С КОММЕНТАРИЕМ
МАРИИ САНЧЕС ПУТЧ, Рыцарше Русского Языка
maria de los llanos kasheeva
marllanos7@gmail.com
Londres, Reino Unido
Жанр моего выступления в этом юбилейном сборнике, в котором с большой радостью участвую, определен в названии: комментарий к переводам. Но прежде следует представить двух участников своеобразного - заочного, через годы - турнира поэтического перевода. Это Самуил Маршак и Алла Гелих. Маршак, поэт и переводчик, известен каждому, кто вырос в России. Об Алле Гелих сказать хочу особо и поэтому зайду, как это делают поэты, "издалека".
...Может быть, особо ценность русского начинаешь ощущать именно вне пределов России. Вдруг завораживает звучание самых простых слов. Внезапно слышишь их как бы со стороны, как, наверное, слышат их иностранцы, поражаешься особости всех эр и эль родного языка. В Москве или Петербурге никого не удивит афиша, объявляющая исполнение стихов Мандельштама под музыку "Времен года" Чайковского в специальной аранжировке, - в Лондоне это вдруг наполняет сердце волнением. Или концерт "Поэзия Ахматовой на музыку Скрябина". Ловишь себя на детской мысли: как порадовалась бы Анна Андреевна звучанию своих стихов в Англии! Ведь именно здесь - и в Италии - ее приветствовали, как великого русского поэта ХХ века, - задолго до официального признания в советской России.
В Лондоне в Пушкинском клубе такие вечера с успехом проходят, благодаря Алле Гелих; помимо Великобритании, она выступала с поэтическими концертами в России, Бельгии, Голландии и Германии. Эта женщина, не сломленная тяжкими испытаниями, выпавшими на ее долю в советские времена, продолжает живо интересоваться историей и музыкой, архитектурой и искусством. Но главная ее страсть - поэзия.
У слова "рыцарь" в русском нет формы женского рода. Как и "виновнице" нашего юбилейного сборника, - Алле Гелих также к лицу звание рыцарши русского поэтического языка. Она сама пишет талантливые стихи. Ей свойственны абсолютный слух и бескомпромиссное отношение к переводам стихов, кому бы они ни принадлежали. В свое время, познакомившись с переводом С. Маршака стихотворения Блейка "Иерусалим", А. Гелих начала переводить его сама.
Речь идет об известнейшем стихотворении Уильяма Блейка, вернее, о четырех строфах вступления к поэме "Мильтон", которым сам Блейк не давал отдельного названия - оно появилось значительно позднее. (Следует иметь в виду, что стихотворение не имеет отношения к последней, сáмой значительной и крупной поэме Блейка "Иерусалим"). Четыре строфы, малоизвестные в течение столетия после написания, вошли в патриотическую антологию стихов, изданную в 1916 году. Первой мировой войне, с ее многочисленными жертвами - в Британии ее именуют Великой, - было не видно конца. Настроение общества определялось угнетающими сводками с фронтов. Стихи Блейка, казалось многим, отвечали на вопрос, за чтó сражается Великобритания. Композитор Хьюберт Пэрри положил текст на музыку, и песню впервые исполнили в лондонском Альберт Холле. Прослушав оркестровую версию, король Георг V, якобы, сказал, что он предпочитает «Иерусалим» государственному гимну "God Save the King". (В отличие от Шотландии и Уэльса, у Англии нет своего гимна, и его с успехом часто заменяет "Иерусалим" - М.Л.). Песню, как гимн, поют в церквах, на школьных собраниях, на партийных конференциях (и тори, и лейбористы). Ежегодно «Иерусалим» поют тысячи зрителей в финальном концерте Би-Би-Си Промс. Слова «Дай мне огненную колесницу!», откликаются в названии фильма "Огненные колесницы", где в финале прихожане поют «Иерусалим»....
УИЛЬЯМ БЛЕЙК, английский художник, мыслитель и поэт, родился в 1757 году и прожил почти всю свою жизнь в Лондоне, где скончался в 1827 году. С десяти лет начал обучение в рисовальной школе в Лондоне, которое продолжил в мастерской гравера Дж. Безайра, затем в Королевской академии художеств. Опыт гравера и страсть к Средним векам способствовали формированию стилистических особенностей его искусства, основанных на выразительности контура, подчеркнутой линеарности, удлиненности пропорций. Большое влияние на Блейка-художника оказали старые мастера - особенно Микеланджело. Свои сюжеты он черпал главным образом из Библии, Шекспира, Вергилия, Мильтона, Данте, а также из собственных сочинений. Блейк переосмысливает тексты Шекспира и Мильтона в соответствии со своими воззрениями. В сфере политики он поддерживал радикальные идеи и движения, но в эпоху террора Французской революции потерял к ним интерес. В религии ему была близка теософия Э. Сведенборга; Блейк критически относился к официальной церкви. Он создал новую мистическую космогонию, собственную мифологию, впитавшую традиции христианства и кельтского язычества. На опыте средневековых миниатюристов Блейк выработал метод оформления своих печатных книг, в котором рукописный текст и иллюстрации гравировались вместе, а затем раскрашивались от руки, представляя собой единое художественное целое. С 1789 Блейк приступил к серии поэм, объединенных названием "Пророческие книги". По форме поэмы не имеют аналога в английской литературе. В них, написанных белыми стихами "уитменовского" ритма, (по определению М.Н. Гутнера) (1) чувствуется влияние величавого стиля и титанических образов Библии. Над гравированием одной из Пророческих книг, поэмы "Мильтон", Блейк работал пять лет; она была им отпечатана в 1809 году, сохранилось 4 экземпляра. В России первое упоминание о Блейке появилось в 1834 году, когда в журнале "Телескоп" напечатали заметку (перевод с английского), называющую поэта в духе тогдашних представлений "безумцем". Первые стихотворные переводы из Блейка были сделаны в 1900 году К. Бальмонтом (вошли в его книгу "Из мировой поэзии", Берлин, 1921). Со стихов Блейка начал свой переводческий путь молодой Самуил Маршак - и работал над ними в продолжение всей жизни. Его первые четырнадцать переводов из ранних сборников Блейка опубликовал журнал "Северные Записки" в 1915-1916 г.г. Маршак предпослал им краткое введение:
"Поэт, живописец и гравер, Блэк (Так в то время произносилось имя Блейк в России - М.Л.) дождался своего полного признания на родине только в наши дни...Живое, необычное для того времени чувство природы, простота и ясность формы, глубина мистицизма и смелость воображения - все это оказалось выше понимания современников Блэка... Он зарисовывал свои удивительные видения, являвшие ему образы демонической силы и ангельской нежности, беседовал с патриархами и пророками и терпеливо переносил нужду рука об руку со своей верной подругой- женой, одухотворенной Мэри Блэк". Здесь следует сказать, что Маршак (а вслед за ним многочисленные советские исследователи и авторы нынешних комментариев на интернете) сведения о жене Блейка приводит неточные: её имя было Кэтрин, девичья фамилия Бушер. Может быть, Маршака, в свое время жившего и учившегося в Лондоне, "смутил" тот факт, что венчание происходило в церкви Святой Марии в районе Баттерси (St Mary's Church), где по сей день выставлено брачное свидетельство.
Всю жизнь Маршак мечтал издать книгу избранных стихов Блейка. В 1963 году он вплотную занимался её составлением; вносил исправления в прежние переводы, работал над новыми. Однако сборник "Вильям Блейк в переводах С. Маршака" вышел уже после смерти поэта, в 1965 году. Многие переводы увидели свет в последующих изданиях: "Поэзия английского романтизма" ("Библиотека всемирной литературы", М., 1975) и однотомник к 150-летию со дня смерти Блейка (Вильям Блейк. Стихи, М., 1978). Из поэмы "Мильтон", наиболее сложной по символике "Пророческой книги", С. Маршаком переведена стихотворная часть вступления."Предпосылкой" текста стал апокриф о том, что в юности Иисус сопровождал Иосифа Аримафейского в поездке в Англию, посетив Гластонбури. Биографы Блейка утверждают, что он верил легенде, однако тема и подтекст стихотворения являются предметом споров и исследований.
Оригинал Блейка (2) Подстрочный перевод (М.Л.)
And did those feet in ancient time Walk upon England's mountains green? And was the holy Lamb of God On England's pleasant pastures seen?
And did the Countenance Divine, Shine forth upon our clouded hills? And was Jerusalem builded here, Among these dark Satanic Mills?
Bring me my Bow of burning gold; Bring me my Arrows of desire: Bring me my Spear: O clouds unfold! Bring me my Chariot of fire!
I will not cease from Mental Fight, Nor shall my Sword sleep in my hand: Till we have built Jerusalem, In England's green & pleasant Land.
Ужель остались Его следы в старину На зеленых взгорьях Англии? Ужель был зрим святой Агнец Божий На милых пастбищах Англии?
Сияла ли Божия благодать Сквозь тучи на наши холмы? Строился ли здесь Иерусалим Меж тёмных мельниц Сатаны?
Дай мне горящий золотом лук; Дай стрелы страсти, Дай мне копье. Раскройтесь, тучи! Дай мне огненную колесницу!
Я не уклонюсь от умственной борьбы, Мой меч не узнает покоя до той поры, Когда мы возведем Иерусалим На зеленой и милой английской земле.
Переводы С. Маршака
Первоначальный Впервые напечатан как отрывок из поэмы "Мильтон" в журнале "Русская мысль", 1918 Окончательный Дан по тексту последнего автографа 1963 года (3) Меж трав по склонам наших гор Ступала ль господа нога? И знал ли агнец наш святой Зеленой Англии луга?
Глядел ли древний божий лик В наш дол туманный с вышины? И был ли здесь Ерусалим Меж этих фабрик сатаны?
Есть лук желанья золотой И стрелы страсти у меня, Пусть тучи грозные примчат Мне колесницу из огня!
Мой дух в борьбе несокрушим, Пусть грянет бой - бескровный бой... Мы возведем Ерусалим В зеленой Англии родной. На этот горный склон крутой Ступала ль ангела нога? И знал ли агнец наш святой Зелёной Англии луга?
Светил ли сквозь туман и дым Нам лик господний с вышины? И был ли здесь Ерусалим Меж тёмных фабрик сатаны?
Где верный меч, копье и щит, Где стрелы молний для меня? Пусть туча грозная примчит Мне колесницу из огня.
Мой дух в борьбе несокрушим, Незримый меч всегда со мной. Мы возведём Ерусалим В зелёной Англии родной.
К сожалению, Маршак не оставил детального комментария к собственному переводу "Иерусалима", а Бальмонт четверостишия не переводил. Тем не менее, Маршак довольно критически высказывался о качестве работ своего предшественника. В рамках этой "попытки соревнования" в поэтическом переводе нам кажется уместным в качестве творческого "кредо" С. Маршака предложить выдержки из его статьи "Поэзия перевода" (4):
"Вероятно, с тех пор, как существуют переводы, идет спор о пределах точности и вольности... Мы успели накопить богатый опыт, который убеждает нас, что стремление к буквальной точности ведет к переводческой абракадабре, к насилию над своим языком, к потере поэтической ценности переводимого.
С другой стороны, чрезмерно вольное обращение с текстом подлинника, так облегчающее работу переводчика, сплошь и рядом приводит к искажению оригинала, к обезличке, стирающей его индивидуальные и национальные черты.
...В области перевода событиями были не только стихи Жуковского, но и стихотворения, созданные менее крупным, но настоящим поэтом Михаилом Илларионовичем Михайловым (например, его перевод из Гейне «Гренадеры»). Как события были встречены народом переводы Ивана Козлова «Не бил барабан перед смутным полком» и «Вечерний звон». Я не говорю уже о переводах Пушкина, Лермонтова, Алексея Толстого, В. Курочкина, Ивана Бунина.
...К сожалению, я пишу это письмо после очень тяжелой болезни и поневоле должен ограничиться только несколькими бегло набросанными строчками. Но вернусь к первоначальной теме моего письма.
Как я уже говорил, в переводах мы иной раз наблюдаем порочную точность и столь же недопустимую — я бы сказал даже — преступную вольность.
Прочитав перевод из Гейне, из Шиллера, Горация или Расула Гамзатова, читатель должен быть уверен, что он и в самом деле прочел стихи Гейне, Шиллера, Горация и Расула Гамзатова, что поэт-переводчик донес до него подлинные мысли и чувства поэтов, не утеряв ничего главного, основного, существенного. При этом степень вольности и точности перевода может быть различна — есть целый спектр того и другого. Важнее всего передать подлинный облик переводимого поэта, его время и национальность, его волю, душу, характер, темперамент. Переводчик должен не только знать, что сказал автор оригинальных стихов, — например, Гейне или Бернс, — но и что, какие слова этот автор сказал бы и чего бы он сказать не мог.
Актер может быть свободен, а не скован своею ролью, если он глубоко, всем существом войдет в нее. То же относится и к переводчику. Он должен как бы перевоплотиться в автора и, во всяком случае, влюбиться в него, в его манеру и язык, сохраняя при этом верность своему языку и даже своей поэтической индивидуальности. Безличные переводы всегда бесцветны и безжизненны. Отнюдь не насилуя и не искажая автора, хороший переводчик невольно и неизбежно отражает и свою эпоху, и себя самого.(Курсив мой - М.Л.)
Очень важно передать в переводе интонации и ритм подлинника.
Иной переводчик - даже самый точный - может оболгать автора самим ритмом. Вот пример. Талантливый поэт К. Д. Бальмонт перевел знаменитые стихи великого английского поэта второй половины XVIII и начала XIX века Вильяма Блейка. Стихи эти - о тигре - написаны четырехстопным хореем. Бальмонт сохранил в своем переводе этот размер, но у Блейка хорей звучит веско, величаво, даже грозно:
Туgег! Туgег! burning bright
In the forests of the night…
А у Бальмонта получилось:
Тигр, тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах...
Почти:
Чижик, чижик, где ты был?
На Фонтанке водку пил.
И читателю непонятно, почему же эти легковесные стишки стали так знамениты, считаются классическими.
Так был упрощен и ограблен в переводе не один великий поэт.
К счастью, мы можем с уверенностью сказать, что лучшие образцы переводов русской школы передают не только душу, но и форму стихов, форму, которая является их плотью, - то, что Гейне называет «материей песни».
Перевод стихов — высокое и трудное искусство. Я выдвинул бы два - на вид парадоксальных, но по существу верных - положения:
П е р в о е. Перевод стихов невозможен.
В т о р о е. Каждый раз это исключение.
Если переводчик именно так относится к своей работе (да, в сущности, не только переводчик, но и всякий поэт),- у него может что-то получиться. И какое это счастье, когда и в самом деле получается!"
Перевод Аллы Гелих
Не здесь ли средь зеленых гор Остался след святой ступни? И не на наших ли лугах Был Агнец Божий зрим в те дни?
И не лился ли горний свет Сквозь мрак на дымные холмы? И не вставал ли Ерусалим Меж темных мельниц Сатаны?
О дай мне лук, златой как луч, Дерзаньем стрелы раскаля. Дай мне копье - Разверзнись мрак Пред колесницей из огня.
Мой разум истиной ведом, Мой меч не знает мирных нег, И мы взведем Ерусалим В зеленой Англии навек!
Предоставим слово Алле Гелих:
"Первая строфа и последующие с вопросительными конструкциями. Маршак - а также те, чьи переводы сегодня фигурируют на сайтах Поэзия.Ру и на странице Википедии о Блейке, тщательно избегали конструкции с отрицанием "не". Могу предположить, что они буквально следовали английскому оригиналу с его вопросительной интонацией. Я совершенно сознательно употребляю конструкцию с частицей "не" в первой и второй строфах, - чтобы передать риторичность вопросов Блейка. В первой строфе своего перевода я вижу огрехи, но, по крайней мере, Agnus Dei переведен канонически, и нет ноги, которая напоминает мне bigfoot. В связи с Agnus Dei хотелось бы отдельно сказать вот о чем. Мне кажется, Маршак сознательно и планомерно убирал из текста все, что было возможно убрать, относящееся к Господу Богу, - вероятно, следуя своим тогдашним убеждениям. Когда мне стал известен первоначальный вариант его перевода - это убеждение окрепло. В первой строфе Блейка из двух первых строк не ясно, о ком идет речь в оригинале, так что третья-четвертая строчки это поясняют. Чтобы изгнать Божьего Агнца, Маршак придумал "ногатого" ангела, хотя любой российский поэт вспомнил бы слова Тютчева о родной земле, которую: "... в рабском виде Царь небесный Исходил, благословляя". Агнец - вместо Божий, стал Наш.
...Вторая строфа. В оригинале Божий свет прорывается с усилием на замутненные задымленные холмы. У Маршака Божий лик мирно светит нам - кому нам? (У меня при чтении возникают ассоциации с Луной). "И не вставал ли Ерусалим" ("And was Jerusalem builded here"). Мне никогда не приходило в голову, что Блейк "не заметил", как он выпал из размера, - стало быть, зачем-то ему это было нужно. Зачем? Больше 20 лет я не могла ответить на этот вопрос. Англичане ведь даже вынуждены петь, проглатывая одну гласную: “And was Jeruslem builded here”. Я выпала из размера, следуя Блейку, и вдруг догадалась, в чем дело. У Блейка - поэтому, вероятно, он нарушил метрический строй - движение света с небес, с трудом пробивающего тучи, сочетается со встречным медленным устремлением вверх строящегося Иерусалима. У Маршака - мельницы (фабрики) Сатаны сами по себе, Иерусалим - "был" сам по себе, друг к другу касательства не имеют. ... Третья строфа, ключевая. По моему мнению, в ней Блейк обращается к Богу. Поскольку 4х-кратное повторение "дай", вторя Блейку, в русском варианте невозможно, Маршак вышел из положения, употребив двоекратное вопросительное - где? В религиозном гимне вряд ли уместно вопрошать, где те или иные предметы. У Блейка Arrows of desire - метофора волевых усилий, сосредоточенных на острие стрелы. У Маршака – Где стрелы молний для меня? Кому он адресует просьбу? Чтобы избежать упоминания адресата, им изобретаются щит и меч. К тому же, вслед за призывом дать стрелы молний, у Маршака появляется грозная туча, которая должна примчать колесницу из огня, т.е. ту же молнию. А в итоге, с помощью двоекратного где?, адресованного неизвестно кому, и обращения к грозной туче, Бог совершенно изгоняется из ключевой строфы. ...Четвертая строфа. "И мы взведем Ерусалим" – я пыталась передать причинно-следственную связь между неустанной работой Меча (в оригинале – с прописной) и построением Иерусалима. Для меня эта строка с дробным, как у Блейка, ритмом (Till we have built Jerusalem) устремлена ввысь. Не могу сказать того же о строке Маршака. Конечно, это ощущение глубоко личное. ...Мой дух в борьбе несокрушим. Мне эта строка видится расхожей. У Пушкина в словаре на 40 тысяч слов, кажется, не встречается несокрушимый. Даже в отрывке «Когда владыка ассирийский», где совершенно та же звукопись, он избежал этого эпитета: И над врагами торжествуя, Как муж на страже, в тишине,
Стоит, белеясь, Ветилуя
В недостижимой вышине. У Лермонтова есть несокрушимый, - но какой! Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей. Этот несокрушимый потянул за собой и мавзолей, превратив его из рукотворного строения в нечто неописуемо грандиозное. О, если бы Маршак сделал что-либо подобное! Но, увы… Незримый меч всегда со мной. Эта незримость переносится на лук, щит - они получаются тоже незримыми, маскарадными принадлежностями. Никакой логической связи между первыми двумя строчками и обещанием: "Мы возведем Ерусалим" не видно. Последнее: я не сравниваю эти два перевода с точки зрения литературных достоинств; просто думаю, что мой вариант ближе к духу подлинника и потому правдивее. Неизмерима моя благодарность Маршаку – он заставил меня задуматься над каждым словом Блейка. ...Я не стремилась к этому намеренно, просто следовала ритму оригинала. Но, увидев конечный результат, обрадовалась: по-русски мой перевод "Иерусалима" можно петь так же свободно, как и на английском".
КОММЕНТАРИЙ
Перевод С. Маршака
1. На этот горный склон крутой Ступала ль ангела нога? И знал ли агнец наш святой Зелёной Англии луга?
Горному склону придан шаблонный эпитет "крутой" во имя рифмы к определению "святой". Имея в виду, что у Блейка речь идет о посещении Англии Иисусом Христом, вторая строка о "ноге ангела" запутывает читателя. Богу - Богово, ангелу - ангелово. К тому же само слово "нога" в стопе (прошу прощения за невольный каламбур! - М.Л.) с мужской рифмой и в сильной смысловой позиции звучит крайне неэстетично. Агнец Божий не может быть одновременно и нашим святым; здесь серьезное нарушение авторской воли и канонической религиозной лексики. Английским и русским синтаксисом по-разному передается риторический характер вопроса. Четыре вопросительные фразы у Блейка в первой и второй строфе фактически представляют собой утверждение, высказанное в форме вопроса. В русском же варианте риторический характер интонации если не исчез, то значительно ослаблен "синтаксической верностью" оригиналу. К тому же, неподготовленный читатель, понятия не имеющий о легенде, на которую ссылается Блейк, видит появление то ангела, то нашего святого агнца (со строчной), так что он вправе заподозрить сомнение в интонации переводчика: [Меж трав по склонам наших гор Ступала ль господа нога? - На этот горный склон крутой Ступала ль ангела нога?]-[И был ли здесь Ерусалим Меж тёмных фабрик сатаны?] В следующей, третьей строфе Маршак невольно усиливает двусмысленность первых двух, снова прибегнув к вопросам для передачи повелительной конструкции "Дай!" Блейка: "Где верный меч, копье и щит, Где стрелы молний для меня?" (В этом случае читатель справедливо понимает вопросы буквально: где? дайте сюда!) Таким образом, вместо блейковских четырех, у Маршака - один за другим - целых шесть вопросов. То есть, из 16 строк стихотворения 10 - в вопросительной интонации. Это звучит нарочито и уводит слишком далеко от оригинала... Последнее замечание: "Ступалальянгела нога" - это то, что слышит ухо во второй строке...
2. Светил ли сквозь туман и дым Нам лик господний с вышины? И был ли здесь Ерусалим Меж тёмных фабрик сатаны?
Countenance означает одобрение, словом или жестом, а также выражением лица, взглядом. Divine относится к Богу, небесам, святости, духовности, чистоте или божественности. "Countenance Divine" означает Божье одобрение, и конкретно, одобрение, выраженное его лицом. В иудаизме и христианстве традиционно считается невозможным увидеть лицо Бога, пребывающего вне физической осязаемости. В Книге Исхода, Моисею разрешено увидеть Господа "со спины, но не лицо моё" (33:23). Церковь понимала лик Богочеловека неизобразимым вполне, так как он был "исполнен славы Божией" и на Фаворе преобразился до того, "что ученики, бывшие с ним, не могли вынести Его вида". Возможны толкования словосочетания "Countenance Divine" как Божественная благодать или Божье благословение. Трудно обойти вниманием звукосочетание "тил ли" в начале второй строфы. Вспомнив ассоциацию Маршака по прочтении перевода Бальмонтом стихотворения "Тигр": "Чижик, чижик, где ты был?", можно узнать в этом "Светил ли" известный припев "Тили-тили, трали-вали" или детскую дразнилку "Тили-тили тесто - жених и невеста". Похожее нежелательное звукосочетание "И был ли" - "ибылли" - возникает в 3 строке и относится к самому Иерусалиму. Из целого ряда глаголов, которые можно поставить в размере четырехстопного ямба рядом со столь значимым именем - Иерусалим, - выбранный Маршаком глагол "быть" в форме м.р. пр. вр., - наименее удачный. Даже дилетанты-переводчики с интернета предлагают лучшие варианты: {Кто здесь воздвиг Иерусалим}, {...вставал И},{...встал И}, {...блистал И} и т.д. Они осознают значимость Иерусалима-реального города и символизм Иерусалима духовного. Этот символизм - не религиозный только, а именно общечеловеческий и гуманитарный - наполняет значением четверостишие Уильяма Блейка. О Новом Иерусалиме как о царстве мира, добра, справедливости и любви на разных языках (и по-разному молившиеся), мечтали люди в течение более двух тысячелетий. Сказать о Иерусалиме просто "был" - значит свести символ на нет. Был - и не стало. Кроме того, у Блейка Божья благодать сияла на наши холмы (our clouded hills), о которых он вопрошает, строился ли здесь Иерусалим. "Наши холмы и здесь" оригинала - это холмы Англии в далекой древности, по которым ступал Иисус - обещание и символ грядущего Нового Иерусалима; "здесь" - помогает Блейку ввести и уточнить страшный образ - меж тёмных мельниц Сатаны. В первых двух строфах Блейк еще не "появляется на сцене", не включает себя в контекст стихотворения. Это происходит в следующей, третьей строфе, и завершается личностным апофеозом в четвертой. Маршак же своевольно "сокращает дистанцию", тем самым искажая перспективу оригинала: у него лик господний "светил...нам...с вышины", то есть автор стиха включен в число тех, на кого изливалась Божья благодать. Усиливает "ощущение присутствия" и местоимение "здесь". Итог? Казалось бы, незначительная разница между местоимениями "наши" у Блейка - и "нам" у Маршака позволяет вообразить неправдоподобную картину: к вышеупомянутым ангелу и нашему святому присоединяется автор "Иерусалима"; все они сосуществуют на фоне сатанинских мельниц.
3. Где верный меч, копьё и щит, Где стрелы молний для меня? Пусть туча грозная примчит Мне колесницу из огня.
Перечисленный скороговоркой "джентльменский набор" меч, копье и щит вызывает во мне ассоциацию с витязем на распутье. Щита у Блейка нет. Где стрелы молний для меня? - человек недоуменно озирается, ища "стрелы молний". А ведь в этой строке Блейк уподобляет себя библейскому Илье-Пророку! К тому же, для русского слуха, "для меня" можно истолковать как призыв к стрелам-молниям поразить самого автора: "Принимаю огонь на себя".
4. Мой дух в борьбе несокрушим, Незримый меч всегда со мной. Мы возведём Ерусалим В зелёной Англии родной.
Мой дух в борьбе несокрушим - стандартная советская формула. И почему меч незримый? Кого можно поразить незримым мечом? Незримых врагов? "В зеленой Англии родной" - хороший образ. Вот только прилагательное "родная" в предложном падеже требует окончания "-ой". "Ой" не должно завершать четверостишие, в котором Блейк мощно возвещает возведение Нового Иерусалима у себя на родине - как на небесах, и на земле (5).
Перевод А. Гелих
1.Не здесь ли средь зеленых гор Остался след святой ступни? И не на наших ли лугах Был Агнец Божий зрим в те дни?
"След святой ступни" - чудный поэтический образ! К тому же, повторяющееся "с" звучит шелестом трав под легкими шагами.
2. И не лился ли горний свет
Сквозь мрак на дымные холмы?
И не вставал ли Ерусалим
Меж темных мельниц Сатаны?
"И не лился ли"- указывает на вышину, с которой только и может литься (свет, вода, благодать), и тут же горний свет (выше в первой строфе были горы) – схождение с небес на землю. Дымные холмы - точно по оригиналу; верная зарисовка английского пейзажа.
Выражение Satanic Mills, Сатанинские мельницы вошло в английский язык благодаря Блейку. У Маршака они стали фабриками. Много лет ведутся споры о том, чтó символизируют собой эти мельницы. Напрашивается вариант - понимать их как символ индустриализации, разрушения природы и человеческих связей. Вероятно, Маршаку пришлась по душе именно такая интерпретация, ведь он жил и учился в Лондоне в годы, когда "Иерусалим" пели там рабочие на митингах, а завершал работу над переводом уже в Советской России. По иным версиям - мельницы Сатаны могут означать официальную церковь; университеты Оксфорда и Кембриджа, которые в то время жестко контролировались англиканской церковью; неолитические руины Стоунхенджа... В пользу реальных мельниц говорит тот факт, что Блейк жил в Лондоне недалеко от Альбион Флауэр Миллз, первой крупной фабрики по производству муки. Одним из ее создателей был знаменитый Джеймс Ватт, оборудовавший производство паровыми машинами собственного изобретения. Фабрика производила 6,000 бушелей муки в неделю, и разорила бы кустарей-производителей, если бы не сгорела при пожаре через год после открытия. Возможно, фабрику подожгли. Лондонские мельники отметили радостное событие плакатами "Успех мельниц Альбиона - но не Альбион Миллз". Противники производства называли его сатанинским и обвиняли владельцев в подмешивании к муке и использовании дешевой импортной продукции. Это разоряло британских производителей. Иллюстрация того времени изображала пожар в виде дьявола, вселившегося в здание фабрики. Когда выражение Блейка стало популярным, рабочие профсоюза мельников сделали "Иерусалим" своим гимном. Известный смелыми нетрадиционными взглядами епископ Дарэмский Н.Т. Райт перед исполнением гимна "Иерусалим" однажды высказался против интерпретации "сатанинских мельниц" как символа великих религий. Райт назвал такие взгляды нелепостью и едко вышутил их как бред "старых твердокаменных марксистов, лидеров тред-юнионов, произведенных в пэры и до конца своих дней бормочущих проклятия Системе с возвышения на задних скамьях Палаты лордов." ...Следует также упомянуть о темных мельницах в сполохах огня и пожаров у Иеронима Босха, в частности, на триптихе "Искушение св. Антония". Мельницы можно найти и у Питера Брейгеля старшего. Во многом из-за центрального положения зерна в мифах о воскресающей и умирающей природе образ мельницы связан с идеей смерти; Блейку с его знанием Средневековья был хорошо известен мотив мельницы в аду, прослеживаемый от раннесредневековой ирландской литературы до творчества Данте и Босха. Тогда мельница считалась "домом нечистой силы". Предрассудки перешли на ветряные от мельниц водяных, стоящих на омутах, в которых, как известно, водятся черти. Отсюда же и фольклор о мельниках-колдунах...
3. О дай мне лук, златой как луч, Дерзаньем стрелы раскаля. Дай мне копьё - Разверзнись мрак Пред колесницей из огня.
Дважды появляется глагол "Дай!" - в этом А. Гелих также наиболее полно отразила оригинал. Третья строфа меня восхитила! Односложные лук, луч - кратки, подобно стрелам. Навстречу лучу-луку в битве героя со тьмой на землю струятся лучи горнего света. Третья строка разрывает мрак сначала глухими согласными "к" и "п" в копье, а потом чередованием "р"- "зв"- "рзн" - в повелительном разверзнись. Этот глагол порождает многозначное эхо: во-первых, по звучанию близок к бездне, во-вторых,напоминает другой глагол - повергнись; герой повергает противника обратно в темную бездну (Ад). Перевод Аллы Гелих наглядно показывает, почему четверостишие стало гимном. Действительно, эти слова легко поются. Вся великолепная третья строфа звучит мелодичными сочетаниями согласных "л" и "н" с певучими гласными: О - áй - нье - лý - лаóй -а- лý иáньи - éлы - ааля(á). áй - не- айё(ó)- айéни - á [е] - алинúий - и - аня(á). (Во второй строке 2 безударные "е" в дерзаньем звучат как редуцированные "и"; в третьей строке безударная "о" в копьё звучит как "а"; в четвертой строке "е" в Пред редуцирована, две безударных "е" в колесницей звучат как редуцированные "и" в силу близости к ударной длительной "и" между ними; две безударных "о" звучат как "а" - колесницей, огня)... Дай колесницу из огня. Пророка Илию, образ которого так дорог Блейку, английский поэт-бунтарь недаром ввел в предисловие к поэме "Мильтон". Илия был ревностным и грозным обличителем идолопоклонства и нечестия. Его деятельность относится к царствованию Ахава, когда возобладал культ Ваала и Астарты. Предание гласит, что истинные ревнители благочестия были изгнаны из страны, и при дворе был учреждён штат жрецов Ваала. Грозным мстителем за попрание святыни стал пророк Илия, который совершал много чудес, чтобы вразумить нечестивого царя. История его жизни и деятельности излагается в Третьей и Четвёртой Книгах Царств. Когда нечестие царя достигло крайней степени, пророк — босой, в грубом плаще из верблюжьего волоса, с посохом в руках — явился в Самарию, направился к царскому дворцу и возвестил Ахаву, что за его нечестие страну постигает трёхлетний голод. Во время жертвоприношения на горе Кармель, устроенного с целью сравнения могущества Иеговы и Ваала, жрецы последнего потерпели полное поражение и собственноручно были избиты торжествовавшим пророком. Окончательно смирив Ахава, Илия обличил его преемника Охозию за его обращение по случаю болезни к идолу Веельзевулу. Как в иудаизме, так и в христианстве считается, что Илия был взят на Небо живым: «вдруг явилась колесница огненная и кони огненные.., и понесся Илия в вихре на Небо». Согласно Библии, до него живым на небеса был взят лишь Енох, живший до Потопа.
Если внимательно вглядеться в третью строку третьей строфы, заметна любопытная звукопись - вряд ли преднамеренная, но знаменательная - выводящая текст на уровень другого мифа-архетипа: Дай мне копьё - Разверзнись мрак. То есть, Зверь темный будет повержен копьём героя. Так рядом с Ильей-пророком возникает фигура святого Георгия. Известно, что у славян культ Ильи Пророка "наложился" на языческий культ Перуна, грозного божества грома, молний и дождя. На это указывают и миф о битве Ильи и змея, вызывающей дождь (согласно древней легенде, Перун сражается в небе со Змеем-Велесом, а результатом этой битвы оказывается освобождение небесных вод, запертых Велесом), и вообще поклонение Илье как повелителю громов и молний. У литовцев и в XIX веке при громе говорили: «Перун едет на своей колеснице». Образ известного русского богатыря Ильи Муромца был тесно связан с представлениями об Илье Пророке, громовержце, который гонит по небу змея. Иная ипостась Змея в русских былинах - Идолище Поганое, его побеждает Илья Муромец - подобно тому, как ветхозаветный пророк Илия одолел и наказал идолопоклонников. В свою очередь, другой богатырь, Добрыня Никитич (заступая на место Ильи) сражается со Змеем-Горынычем и одерживает победу.
4. Мой разум истиной ведом, Мой меч не знает мирных нег, И мы взведем Ерусалим В зеленой Англии навек!
Вряд ли возможен более точный перевод важнейшей первой строки. У Блейка речь идет именно о разуме - не о духе! "Истиной ведом" – зримый образ Христа, указывающего дорогу («Иисус сказал ему: Я есть путь и истина и жизнь»). Нельзя не отметить богатство смыслов и долгое эхо, оставляемое звукосочетанием Ом из древнейших мантр… Эхом первой строки звучит Ом и в третьей - в звóнком, устремленном ввысь, подобно Иерусалиму, глаголе будущего времени 1-го лица множественного числа совершенного вида "Взведём" (ё-ом). Строфа заканчивается словом, отсутствующим в оригинале, но которое Блейк, полагаю, одобрил бы. Утверждением и обещанием грядущего Иерусалима, а также напоминанием о том, что вечная жизнь начинается не после смерти - мы ежедневно живем в потоке вечности, причастны к ней - завершается стихотворение причастием навек! Даже избранная часть речи именуется символически: причастие...
БИБЛИОГРАФИЯ
1. ГУТНЕР, М.Н. (1945): История английской литературы, Издательство Академии Наук СССР, М.-Л
2. Цит. по: Тhe Complete Poems of William Blake (1977): Ed. by Alicia Ostriker, Penguin Books, London
3. БЛЕЙК У. (1982): Избранные стихи. Сборник. Сост. А. М. Зверев. Прогресс, Москва 4. МАРШАК С.Я. (1971): Собрание сочинений в 8 т.т. под ред. В.М. Жирмунского. Художественная литературы, Москва 5. ГУМИЛЕВ Н.С. Из стихотворения "Память"
