Карл XII Шведский
терпит поражение на Украйне
Короли минувших династий —
суть горы над морем пристрастий,
людских надежд и несчастий.
Недоступны для бурь, для ненастий,
грядут, под бременем власти
ни на миг не сгибая плеча.
От одетых во злато пястей
никому не отъять меча.
Юный король, родную страну
покинув, дошел до Украйны.
Глубоко ненавидел он и весну,
и женского сердца тайны.
На скакуне суровом он
был, как булат, суров,
к стопам ни девушек, ни жен
он не швырял даров.
Ни об одной не видел грез —
лишь, если гневен был всерьез
и злобою несыт —
то рвал с девических волос
очелья маргарит.
Ему бывало по нутру
ещё иначе гнать хандру:
возьмёт девица на миру
кольцо взамен кольца,-
вступает и король в игру:
стравить борзым юнца.
Он грозно шёл издалека,
презревши север свой,
чтоб гасли скука и тоска
в пучине боевой,
он твёрдо меч держал — пока
не высохла его рука:
не в силах удержать клинка,
войны не доиграв,
жестоко уязвлен судьбой,
но всё же, созерцая бой,
он мог потешить нрав:
смотрел с коня поверх голов,
впивая каждый миг —
со всех концов, из всех углов,
звучал металл булатных слов,
и возникал колоколов
серебряный язык.
Знамёна с яростью борьбы
рвал ветер в этот час,
как тигр, вставая на дыбы,
когда в атаку вёл трубы
победоносный глас.
Но, споря с ветром и трубой,
взрывался барабанный бой:
был чёток шаг пажа —
не отвлекаемый стрельбой,
он сердце нес перед собой,
до гибели служа.
Здесь магм земных густел замес,
вставали горы до небес,
эпохе вопреки, —
противнику наперерез,
с оружием наперевес,
колеблясь, как вечерний лес,
ломились в бой полки.
Всё было в дым обличено,
и не по времени темно
бывало иногда —
но падало ещё одно
огнём объятое бревно,
взрастал пожар горой,
вставал чужих мундиров строй —
войска неведомых губерний;
сталь в хохоте рвалась порой,
и правил битвою вечерней
одетый в серебро герой.
Полощут радостные стяги,
и в битву выплеснут сполна
избыток власти и отваги,
и чертят вдалеке зигзаги
над зданиями пламена...
И ночь была. И битва вскоре
утихла. Так, когда пришёл
отлива час, выносит море
тела, и каждый труп тяжёл.
Сурово серый конь ступал
(не зря в сраженьи он не пал),
тропу средь мертвецов нащупав,
и перешёл на черный луг,
и всадник видел, что вокруг
блестит роса в одеждах трупов,
ещё недавно — верных слуг.
В кирасах кровь стоит до края,
измяты шлемы и мечи,
и кто-то машет, умирая,
кровавым лоскутом парчи...
И он был слеп.
В самообмане
скакал вперёд, навстречу брани,
с лицом, пылающим в тумане,
с глазами, полными любви...
