1 Мы были на последней из ступеней,
Там, где вторично срезан горный склон,
Ведущий ввысь стезёю очищений;
4 Здесь точно так же кромкой обведён
Обрыв горы, и с первой сходна эта,
Но только выгиб круче закруглён.
7 Дорога здесь резьбою не одета;
Стена откоса и уступ под ней —
Сплошного серокаменного цвета.
10 «Ждать для того, чтоб расспросить людей,—
Сказал Вергилий,— это путь нескорый,
А выбор надо совершить быстрей».
13 Затем, на солнце устремляя взоры,
Недвижным стержнем сделал правый бок,
А левый повернул вокруг опоры.
16 «О милый свет, средь новых мне дорог
К тебе зову,— сказал он.— Помоги нам,
Как должно, чтобы здесь ты нам помог.
19 Тепло и день ты льёшь земным долинам;
И, если нас не иначе ведут,
Вождя мы видим лишь в тебе едином».
22 То, что как милю исчисляют тут,
Мы там прошли, не ощущая дали,
Настолько воля ускоряла труд.
25 А нам навстречу духи пролетали,
Хоть слышно, но невидимо для глаз,
И всех на вечерю любви сзывали.
28 Так первый голос, где-то возле нас,
«Vinum non habent!» — молвил, пролетая,
И вновь за нами повторил не раз.
31 И, прежде чем он скрылся, замирая
За далью, новый голос: «Я Орест!» —
Опять воскликнул, мимо проплывая.
34 Я знал, что мы среди безлюдных мест,
Но чуть спросил: «Чья это речь?», как третий:
«Врагов любите!» — возгласил окрест.
37 И добрый мой наставник: «Выси эти
Бичуют грех завистливых; и вот,
Сама любовь свивает вервья плети.
40 Узда должна звучать наоборот;
Быть может, на пути к стезе прощенья
Тебе до слуха этот звук дойдёт.
43 Но устреми сквозь воздух силу зренья,
И ты увидишь — люди там сидят,
Спиною опираясь о каменья».
46 И я увидел, расширяя взгляд,
Людей, одетых в мантии простые;
Был цвета камня этот их наряд.
49 Приблизясь, я услышал зов к Марии:
«Моли о нас!» Так призван был с мольбой
И Михаил, и Пётр, и все святые.
52 Навряд ли ходит по земле такой
Жестокосердый, кто бы не смутился
Тем, что предстало вскоре предо мной;
55 Когда я с ними рядом очутился
И видеть мог подробно их дела,
Я тяжкой скорбью сквозь глаза излился.
58 Их тело власяница облекла,
Они плечом друг друга подпирают,
А вместе подпирает всех скала.
61 Так нищие слепцы на хлеб сбирают
У церкви, в дни прощения грехов,
И друг на друга голову склоняют,
64 Чтоб всякий пожалеть их был готов,
Подвигнутый не только звуком слова,
Но видом, вопиющим громче слов.
67 И как незримо солнце для слепого,
Так и от этих душ, сидящих там,
Небесный свет себя замкнул сурово:
70 У всех железной нитью по краям
Зашиты веки, как для прирученья
Их зашивают диким ястребам.
73 Я не хотел чинить им огорченья,
Пройдя невидимым и видя их,
И оглянулся, алча наставленья.
76 Вождь понял смысл немых речей моих
И так сказал, не требуя вопроса:
«Спроси, в словах коротких и живых!»
79 Вергилий шел по выступу откоса
Тем краем, где нетрудно, оступясь,
Упасть с неограждённого утёса.
82 С другого края, к скалам прислонясь,
Сидели тени, и по лицам влага
Сквозь страшный шов у них волной лилась.
85 Я начал так, не продолжая шага:
«О вы, чей взор увидит свет высот
И кто другого не желает блага,
88 Да растворится пенистый налёт,
Мрачащий вашу совесть, и сияя,
Над нею память вновь да потечёт!
91 И если есть меж вами мне родная
Латинская душа, я был бы рад
И мог бы ей быть в помощь, это зная».
94 «У нас одна отчизна — вечный град.
Ты разумел — душа, что обитала
Пришелицей в Италии, мой брат».
97 Немного дальше эта речь звучала,
Чем стали я и мудрый мой певец;
В ту сторону подвинувшись сначала,
100 Я меж других увидел, наконец,
Того, кто ждал. Как я его заметил?
Он поднял подбородок, как слепец.
103 «Дух,— я сказал,— чей жребий станет светел!
Откуда ты иль как зовут тебя,
Когда ты тот, кто мне сейчас ответил?»
106 И тень: «Из Сьены я и здесь, скорбя,
Как эти все, что жизнь свою пятнали,
Зову, чтоб Вечный нам явил себя.
109 Не мудрая, хотя меня и звали
Сапия, меньше радовалась я
Своим удачам, чем чужой печали.
112 Сам посуди, правдива ль речь моя
И был ли кто безумен в большей доле,
Уже склонясь к закату бытия.
115 Моих сограждан враг теснил у Колле,
А я молила нашего Творца
О том, что сталось по его же воле.
118 Их одолели, не было бойца,
Что б не бежал; я на разгром глядела
И радости не ведала конца;
121 Настолько, что, лицо подъемля смело,
Вскричала: «Бог теперь не страшен мне!» —
Как чёрный дрозд, чуть только потеплело.
124 У края дней я, в скорбной тишине,
Прибегла к богу; но мой долг ужасный
Ещё на мне бы тяготел вполне,
127 Когда б не вышло так, что сердцем ясный
Пьер Петтинайо мне помог, творя,
По доброте, молитвы о несчастной.
130 Но кто же ты, который, нам даря
Своё вниманье, ходишь, словно зрячий,
Как я сужу, и дышишь, говоря?»
133 И я: «Мой взор замкнётся не иначе,
Чем ваш, но ненадолго, ибо он
Кривился редко при чужой удаче.
136 Гораздо большим ужасом смущён
Мой дух пред мукой нижнего обрыва;
Той ношей я заране пригнетён».
139 «Раз ты там не был,— словно слыша диво,
Сказала тень,— кто дал тебе взойти?»
И я: «Он здесь и внемлет молчаливо.
142 Ещё я жив; лишь волю возвести,
Избранная душа, и я земные,
Тебе служа, готов топтать пути».
145 «О,— тень в ответ,— слова твои такие,
Что, несомненно, богом ты любим;
Так помолись иной раз о Сапии.
148 Прошу тебя всем, сердцу дорогим:
Быть может, ты пройдёшь землёй Тосканы,
Так обо мне скажи моим родным.
151 В том городе все люди обуяны
Любовью к Таламонэ, но успех
Обманет их, как поиски Дианы,
154 И адмиралам будет хуже всех».
Примечания
ЧИСТИЛИЩЕ
ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ
Круг второй — Завистники
29. «Vinum non habent!» (лат.) — «Вина нет у них!» — слова Марии на браке в Кане Галилейской, пример заботы о других.
32. «Я Орест!» — Восклицание Ореста, подоспевшего в тот миг, когда его друг Пилат, назвавшись его именем, хотел принять казнь вместо него.
39–40. «Плетью» служат примеры любви; «уздой» должны служить примеры наказанной зависти (Ч., XIV, 130–144).
94. Вечный град — небо.
106–129. Из Сьены я…— Сапия, знатная сьенская дама, тётка Провенцана Сальвани (Ч., XI, 109–142).
109–110. Не мудрая, хотя меня и звали Сапия.— Игра словами: собственное имя Sapia сопоставлено с итальянским прилагательным savia (в староитал. также: sapia), то есть «мудрая».
115. Колле ди Вальдельса.— См. прим. Ч., XI, 109–113.
128. Пьер Петтинайо — по ремеслу гребенщик, прослывший в Сьене святым.
133–138. Данте сознаёт, что завистью он грешил куда меньше, нежели гордостью, и предчувствует муку «нижнего обрыва», того, где гордецы «пригнетены ношей».
151–154. В том городе, то есть в Сьене, все мечтают о приобретении гавани Таламонэ, чтобы получить выход к морю (что и осуществилось в 1303 г.). Но это предприятие окажется таким же убыточным, как и бесплодные поиски подземной реки Дианы, которую сьенцы старались обнаружить, чтобы обеспечить город водою. Выражение «адмиралы» толковалось различно: 1) те, что надеялись стать адмиралами сьенского флота; 2) начальники портовых работ, погибшие в Таламонэ от малярии; 3) подрядчики, разорившиеся на этих работах.
