Муалляка Имру Аль-Кайса
Остановитесь, о, двое, да восплачем от воспоминания любимого и дома, в конце [тех] вьющихся песков между Аль-Духуль и Аль-Хаумаль,
Тудих и Аль-Микрат[1], не стерся след которых, благодаря переменчивости северного и южного [ветров];
[которых] нежно обливает ветер в окрестностях их; которых Ас-Саба[2] облачил в длинное платье[* 1];
видишь следы помета антилоп в дворах их — подобны они зернам перца.
Как будто стою я утром дня расставания у терновника жнецом горьких яблок;
И, вставши надо мною, сказали мне, сидящему у верблюдов их, друзья мои: «Не разрушай себя горем, но украшай [себя терпением] [3].
И оставь все то, что ушло путем своим; но постигающее тебя от нового дня прими»[* 1].
И стоял я [в тех местах] до тех пор, пока [не] отозвался соблазн грустящего сильной страстью[* 1].
И исцеление мое — текущая слеза[4]. Но разве есть у стершегося рисунка прибежище[5]?
[Испытал я от тебя то же, что] и от Ум Аль-Хуайрис, и соседки ее, Ум Аль-Рабаб, в чем и привычка твоя[6].
Если вставали они, [то] распространялось благоухание мускуса от них, [подобное] аромату гвоздик, принесенных Ас-Саба.
И лились [из] глаз моих слезы от тоски [о них] на грудь мою, пока не намок пояс меча моего:
Были же дни, когда получал от них ты добро? Нет подобного дню у родника Джульдужля[7] —
дню, в котором я преподнес девам свою верблюдицу (но удивлен я исчезнувшей [тогда] поклажей!
И удивлен я их возвратом после отбытия! И удивляет щедрый мясник!).[* 1]
И угощали друг друга девы ее мясом, жир которого похож на закрученный шелк.
И кружатся вокруг нас блюда; и приносится нам мясо мягкое, жаренное![* 1]
[Нет подобного] и дню, в котором вошел я под навес Унайзы; тогда сказала она мне: «проклятья тебе! Ты заставишь меня идти на ногах моих!»;
и сказала, когда навес накренился из-за нас: «Ранил ты моего верблюда, о, Имру'! Спешься!»;
Тогда сказал я ей: «Иди, и ослабь вожжи его. И не отдаляй меня от плодов твоих, занимающих меня!
Оставь верблюда молодого, и не жалуй ему из нашего уединения, но дай нам попробовать аромат гвоздик[* 1]
зубами, похожими на хризантемы светлые, чистые, упорядоченные!»[* 1].
Такую же как ты, [но] беременную, ночью навещал я, [как] и кормящую, которую заставил забыть о годовалом [ребенке], обладающем амулетами.
Если плакал он — поворачивалась к нему половиной [тела], оставляя подо мною [другую] половину.
И в один из дней, на бархане, она стала тяжкой для меня, и произнесла необратимую клятву.
Но Фатима, [будь] нежнее [со мною] в этом предательстве! Но если решила покинуть меня — то покажи красивое [расставание].
А если ранил я тебя, то вытяни мое одеяние из своего[8].
Не обманулась ли ты тем, что любовь твоя — хозяин мой, и что прикажешь сердцу — то сделает для тебя?
И ты разделила сердце [мое]: половина — убита, половина — железом закована[* 1].
И не прослезились очи твои, кроме как для того, чтобы ударить двумя стрелами в части сердца плененного.
И подобна она яйцу, под навесом сокрытому[9], играючи насладился которым я без спешки.
Переступил я [по пути] к ней через охрану, через собрание лицемерное, затаившее в себе[10] убить меня,
[в то время], как плеяды звезд в небе показались показом просторов расшитого жемчугом покрывала.
Тогда пришел я, и вот она — сбросившая ради сна одеяние свое, кроме ночного, у завесы.
Тогда сказала она: «Клянусь Аллахом, нет [применимой к] тебе хитрости! И не вижу, чтобы слепота твоя исчезла!»
Вышел я [с] ней, [и вот]: иду — волочит [она] за нами по двум следам нашим подол покрывала своего расшитого.
И когда оставили мы за собой дворы жилищ и поглотило нас место укромное, низкое, загадочное, с вьющимися, переплетенными песками,
притянул я [ее, взяв ее] за виски главы ее[11]. И тогда наклонилась ко мне — стройна туловищем, пышна ногами!
Если поворачивалась ко мне — распространялось благоухание ее, [подобное] аромату гвоздик, принесенных Ас-Саба[* 1].
Если говорил я: «Подай мне!» — тогда наклонялась она на меня — стройна туловищем, пышна ногами[* 1],
тонка, бела, не толста; грудь ее блестит как зеркало;
как первенец [она], смешана белизна которого с желтизной, которого вспоила вода чистая, дикая;
отворачивается и показывает щеку [свою], оставляя между нами глаз, смотрящий взглядом антилопы-матери.
И шея [ее] подобна поднятой, умеренной шее белой антилопы; и не отсутствуют на ней украшения.
И волосы [ее], черные и густые, украшают спину [ее], как свисающие гроздья пальмы;
пряди их подняты кверху; косы ее теряются в волосах свитых и распущенных.
И живот [ее] строен как поводья, точенный; и нога [ее] словно тростник, напоенный водою.
И до утра остается аромат мускуса на ложе ее, любящей поспать на рассвете, которая не препоясывается для работы.
И подает она пальцами не грубыми, подобными тонким змейкам или веточке исхиля.
Освещает темноту в ночи она, словно лампа уединенного, бдящего монаха.
К такой, как она всегда тянется со страстным взглядом разумный, когда вытянется она [так, что станет средней ростом] между [той, что одевает] дираа и [той, что одевает] мижуаль[12].
Исчезло заблуждение ребячества мужчин; и сердце мое любовь к тебе не оставит.
О, сколько сильных противников в тебе я отверг, советующих с упреком, и не перестающих.
И ночь, словно волна морская, опустила завесы свои на меня печалями, дабы испытать меня.
Тогда сказал я ей, когда растянула она спину свою, удлинила концы свои и удалила с тяжестью грудь свою:
«О, длинная ночь, сменись утром! И утро не лучше тебя!».
О, ночь! Звезды ее словно привязаны скрученной веревкой у Язбуля[13]!
Как будто плеяды звезд подвешены были в местах своих льняными веревками к мощным скалам!
И сосуд племен — установил я его канаты на шею мою, преклоненную и заезженную[14].
И пересек я ущелье, подобное пустотам чрева осла; в нем — волк, воющий, словно многодетный изгнанник.
Тогда сказал я ему, когда завыл он: «Положение наше бедное, если [и] ты не имеешь денег.
Каждый из нас, если приобретает что-либо, теряет его; и тот, кто пожинает жатву твою и жатву мою — тощает».
И выеду я утром, [когда и птицы [еще] в гнездах своих, на короткошерстном, настигающем чудищ, огромном телом [коне].
Нападающий, убегающий, приступающий и отступающий, — подобен он огромной скале, скинутой сильным потоком с высоты;
Черно-красный [собою], скатывается намокшая [шерсть] со спины его, подобно тому, как скатывает черный гладкий камень путника;
[Несмотря] на худобу — горяч; подобен хрип его, при игре жара его, кипению котла;
Быстр, тогда как ослабшие кони [лишь] вздымают пыль твердой, утоптанной земли;
Скидывает молодого всадника со спины своей и развивает одежды тяжелого, жесткого всадника;
Стремителен как камень мальчика, обвитый его руками закрученной веревкой;
У него бока газели, [две] ноги страуса, бег волка и галоп лисенка;
Мощный боками, и если посмотришь на него сзади, то закрывает он все пространство между ногами своим длинным, свисающим до земли, не склоняющимся к боку [хвостом].
Как будто на боках его, если наклонится [он], камень невесты для толчения благовоний или дробления колоквинта.
Подобна кровь вожаков на груди его соку хны в расчесанных седых волосах.
И показалось нам стадо, овцы которого подобны девам у Даввара[15], [облаченным] в длинные одеяния,
Тогда рассыпались они как бусинки ожерелья, разделенные между собой, на шее юноши, обладающего в роду добрыми дядьями.
И догнали мы вожаков, а рядом с ними — отставшие их, в стаде, не разбежавшиеся.
И быстро проскакал [он] между быком и овцой; и не облился водою, омывшись;
И разделились готовящие мясо: среди [них те], кто жарит мясо на камне, и [те], кто в котле, быстро;
И вечером глаз рядом с ним устает: каждый раз, когда смотрит око кверху — опускается.
И ночью [были на нем] седло и уздечка; и был он ночью в глазах моих стоящим, не отправленным [на пастбище].
О, друг! Видишь ли грозу, покажу я тебе мерцание которой, подобное блеску рук, в облаках венечных,
Блестит свет которого; иль светильникам монаха, наклонил [который] масло [с] закрученным[и] фитилями?
Сидели я и друзья мои, на нее смотря издалека, между Даридж и Узайб:
Высоко над Катаном, по-видимому: правый [бок] ее льет, и левый [бок] ее над Аль-Сситаром и Йазбулем;
Рассветом лил [дождь] в Кутейфе, выворачивая подбородками великое дерево канахбаля;
И прошелся он над Аль-Канан своими брызгами (и спустил всех козлов из прибежищ их),
И Теймой, не оставив там и ствола пальмового, или дворца, кроме построенных на скале.
Подобен Сабир в начале [сошествия] дождя великому [из] людей, завернувшемуся в папаху!
Как будто вершина Муджеймира стала от сели и вала наконечником прядильни!
[Дождь] бросил в пустыне Габита груз свой, [подобно] йеменцу, нагруженному тюками [с одеждой].
Как будто птицы земли [этим] утром выпили первое вино, смешанное с перцем!
Подобны потопленные ночью шакалы в ее краях росткам дикого лука!
Библиография:
- Абу Бакр б. Дурейд. Аль-Джамхара («Большинство»). Хайдар-Абад, 1926 .
- Ибн Кас͞ир. Ас-С͞ира ан-набауиййя («Жизнеописание пророческое»). Бейрут, 1982.
- Й͞ак̣͞ут Аль-Хамауи. Муʼджам аль-бульдан («Словарь стран»). Каир, 1923.
- Аль-'Аскаян͞и. Фатх̣ Аль-Б͞ар͞и шарх̣ сах̣͞их̣ Аль-Бух͞ар͞и ("Открытие Создателя в объяснении Сахих Аль-Бухари). 1986.
- Мух̣аммад Ад-Дарра. Фатх̣ Аль-Каб͞ир Аль-Мутʼ͞аль 'иар'аб аль-'ашр а т̣- т̣ивал («Открытие Великого, Высокого (в) разборе десяти Длинных»). Джидда, 1989.
- Аз-Заузани. Шарх̣ аль-муʼаллак̣͞ат ас-сабʼа («Объяснение семи муаллякат»). Бейрут, 2004.
- Ибн Кутейба. Китаб аш-шиʼр уа ш-шуʼараʼ («Книга (о) поэзии и поэтах»). Бейрут, 1965.
- Ат-Табризи. Шарх̣ аль-муʼаллак̣͞ат («Объяснение муаллякат»). Каир,2006.
- д. 'А. Муртад̣, Ас-сабʼа аль-муʼаллак̣͞ат мукараба антополоджийя (Семь муаллякат — антропологический анализ). Дамаск ,1998.
Комментарии:
- ↑ [1] Согласно версии Ибн Кас͞ира, перечисленные географические локации расположены на плато Хауран, нынешняя Сирия (Ибн Кас͞ир, Ас-С͞ира, 1982, 1/118). Й͞ак̣͞ут Аль-Хамауи же относит Ад-Духул к земле Йамама, являющейся центром Аравийского полуострова (Й͞ак̣͞ут Аль-Хамауи, Муʼджам аль-бульдан, 1923, 4/45). Разногласия среди исследователей географии касыды приводят к выводу, что данный бейт не является поздней вставкой, и представляет собой оригинальную строфу Имру' Аль-Кайса.
- ↑ [2] Ас-Саба (Аль-Кубуль) — восточный, умеренный ветер Аравийского полуострова, время прохладного дуновения которого часто ограничено утром и вечером. Благодаря своей необычности для пустынных мест, дуновение Ас-Саба стало метафорой в различных памятниках арабской литературы (см., к прим., Фатх̣ Аль-Б͞ар͞и шарх̣ сах̣͞их̣ Аль-Бух͞ар͞и, 1986, 1/605).
- ↑ [3] Параллель с бейтом ʼТарафы б. Аль-Абда, см. ст. 3.
- ↑ [4] Согласно другой передаче: «слеза, если возолью ее» (Мух̣аммад Ад-Дарра, Фатх̣ Аль-Каб͞ир Аль-Мутʼ͞аль, 1989, 42)
- ↑ [5] В другой интерпретации: «место для слез» (там же).
- ↑ [6] Поясняя этот бейт, Аз-Заузани пишет: «говорит [поэт]: привычка твоя в любви этих [мест] подобна твоей привычке в любви тех [женщин]» (Аз-Заузани, Шарх̣ аль-муʼаллак̣͞ат ас-сабʼа, 2004, 21).
- ↑ [7] Здесь поэт начинает описание ставшего легендарным в арабской литературе лирического эпизода «Дня родника» — «Йаум аль-гадир». Рассказ о нем мы можем встретить у Фараздака (658—728 гг.): «Имру' Аль-Кайс был влюблен в дочь дяди своего, Унейзу. В свое время он сватал ее, но не дошел до нее. Пока не настал День родника — День родника Джульджуля: люди возложили поклажу, и вышли вперед мужчины, и отстали женщины и рабы…И когда увидел это Имру' Аль-Кайс, [то] отстал, после того, как шел с мужчинами своего племени… И прошли мимо него женщины, среди них Унейза. Когда дошли они к роднику, то сказали: «Если спустимся и помоемся, то сойдет с нас некоторая усталость!». И спустились к роднику, и отпустили рабов; потом обнажились и нырнули в него; и подошел к ним Имру' Аль-Кайс в их неведение; и взял одежды их и сел на них. И сказал: «Клянусь Аллахом, не дам ни одной из Вас одежду ее, даже если останется на [целый] день в роднике, пока не выйдет обнаженной и не возьмет свою одежду!». И вышли все, кроме Унейзы; и заклинала [она] его Аллахом, чтобы кинул ей одежду ее — и отказался он. И вышла она… И подошли они к нему, и сказали: «Ты заключил нас, и замучил нас, и сделал нас голодными!». Сказал он: «Если убью Вам свою верблюдицу, будете есть от ее [мяса] ?». Сказали: «Да». И взял он свой меч, и убил верблюдицу… И когда закончили они, сказала одна: «Я возьму ковер его!», а другая: «Я возьму поклажу его!»; и поделили вещи его, только Унейза не взяла ничего. Тогда сказал он ей: «О, дочь благородных! Должна ты взять меня с собой, ибо не могу идти!». И взяла она его на верблюда своего… И проникал он под навес ее и целовал ее, а когда уклонялась она, то накренялся навес. Тогда сказала она ему: «Убил ты верблюда моего, спешься!»» (Ибн Кутейба, Китаб аш-шиʼр уа ш-шуʼараʼ, 1965, 361).
- ↑ [8] У предлагаемого байта существует две трактовки. Первая, аллегорическая, основанная на аналогии с бейтом 49-м му'алляки 'Антары б. Шиддада и 4-м аятом 74-й суры Корана, подразумевает под «одеянием» слово «сердце»(Аз-Заузани, Шарх̣ аль-муʼаллак̣͞ат ас-сабʼа, 2004, 30); однако приводится и иная, имеющая обоснования в традиции джахилии, когда при разводе муж вытягивал свою одежду из одеяний жены, а жена свою — из одеяний мужа (Мух̣аммад Ад-Дарра, Фатх̣ Аль-Каб͞ир Аль-Мутʼ͞аль, 1989, 72). По другой версии, развод происходил при произнесении формулировки «Моя одежда запрещена твоей одежде» (там же).
- ↑ [9] «Женщина схожа с яйцом по трем причинам: первая: своим здоровьем и девственностью… вторая: в охраняемости своей… третья: в чистоте своих красок» — поясняет комментатор (Мух̣аммад Ад-Дарра, Фатх̣ Аль-Каб͞ир Аль-Мутʼ͞аль, 1989, 78).
- ↑ [10] В другой интерпретации: «показывающее [намерение]» (там же, 80).
- ↑ [11] В другой интерпретации читается аллегория: «наклонил я ветви древа [ее]» (там же, 88).
- ↑ [12] Дираа — одеяние женщины; миджуаль — девушки.
- ↑ [13] Два предыдущих бейта в собрании Аз-Заузани скомпилированы в один (Аз-Заузани, Шарх̣ аль-муʼаллак̣͞ат ас-сабʼа, 2004, 46). Перевод осуществлен по изданию Ат-Табризи (Шарх̣ аль-муʼаллак̣͞ат, 2006, 38).
- ↑ [14] Здесь поэт восхваляет свою услужливость гостям и спутникам в дороге (см. Аз-Заузани, Шарх̣ аль-муʼаллак̣͞ат ас-сабʼа, 2004, 47).
- ↑ [15] Даввар — древнеаравийское божество, к которому совершали паломничество при отсутствии возможности посетить Каабу (Мух̣аммад Ад-Дарра, Фатх̣ Аль-Каб͞ир Аль-Мутʼ͞аль, 1989, 138). По другой версии, идол был исключительно женским божеством (д. 'А. Муртад̣, Ас-сабʼа аль-муʼаллак̣͞ат мукараба антрополоджийя ,1998, 189).
