Приблудная кошка
(Рождественский рассказ)
Наступил Сочельник, а у меня холодно и голодно. Мороз и общая разруха почти умертвили Большой Город… Я одиноко сидел в своей мрачной комнате и вспоминал родное село. Теперь там наверняка звучало торжественное:
Видит Бог, видит Творец, |
Несколько лет назад, когда приходилось проводить этот вечер под «родной крышей», я от всей души смеялся над традиционным ужином с обязательной сладкой кутьей и соленой рыбой, а теперь?.. Теперь я, видите ли, пишу воинственные стихи о свободе, и мне неловко признаваться, что кусок такой рыбы значительно поправил бы мою «мерехлюндию»…
Вдруг мои мысли сбились. За дверью что-то скреблось. Сначала робко и воровато, затем упрямо и назойливо. «Ну, — подумал я, — не иначе как рождественский дед…»
Открыл дверь:
— Прошу! — сказал.
В комнату вбежала черная с белым брюхом кошка и стала ластиться к моим ногам.
— Откуда она взялась? — возникла мысль.
Вообще животных я люблю, но после знакомства с рассказами Эдгара По начал ощущать некий мистический ужас перед черными котами. Поэтому, несмотря на всю любовь к животным, я решил выбросить эту приблудную кошку обратно за дверь. Но только взялся за ручку, как дверь сама приоткрылась, и на пороге встало какое-то пугало.
— Начинается… — мелькнула в голове рождественская мысль, — чего доброго, вся мировая нечисть сюда сползется…
Пугало молча втиснулось в комнату, швырнуло на пол два огромных мешка и стало раздеваться. Сбросив башлык, оно повернулось ко мне лицом и протянуло обе руки:
— Ну, давай поздороваемся!
Только теперь я узнал своего давнего друга и товарища Миколу Недоленко, вместе с которым мы когда-то пролагали дороги к «лучшей жизни» и мечтали о «ярком будущем»…
Когда грянула революция и началась организация крестьянства, он вернулся на село, откуда грозился «удивить вселенную» какой-то необычайной выходкой, а я упрямо держался городских камней и «пролагал дороги»…
Итак, стоит ли говорить, как я обрадовался ему?.. Тем больше была моя радость, когда он развязал свои мешки, и на столе появились два белых кныша, две колбасы, изрядный кусок жареной рыбы и бутылка чего-то рыжего.
— По старому сельскому обычаю прибыл к тебе с ужином… — улыбнулся он мне.
— Стоило ли? — ответил я вопросом.
Он только руками развел:
— Вот комик!.. Сто верст гнал по снегу лошадей, а он спрашивает черт знает что!.. Скажи лучше, как живешь и что поделываешь?..
— Понемногу революцией занимаюсь…
— Гм… а это… не боишься?..
— Чего?
— Не все теперь отваживаются…
В это время приблудная кошка, которую я не успел выбросить, вскочила на стол и, нюхая воздух, отчаянно замяукала.
Микола отшатнулся от стола:
— Что за кошка такая?.. Взбесилась она, что ли?!.
— Не знаю! — сказал я. — Это какая-то приблудная, только что влезла в комнату.
Тем временем кошка смело вцепилась зубами в одну из колбас и потащила ее к себе. Микола, уже не пугаясь, метнулся к столу и хлопнул кошку ладонью по голове. Она недовольно фыркнула и исчезла под столом.
Обменявшись несколькими пустыми фразами, понемногу разговорились о делах вообще. Оказалось, Микола не знал, что я до сих пор в городе, а переписываться у нас не было возможности из-за бездействия почты. Он случайно достал мой адрес и, хорошо зная нынешние городские доходы, решил приехать и забрать меня к себе на село. Он с увлечением говорил:
— Хлеб и к хлебу что-нибудь у тебя будет. Сиди и работай. Забери с собой самые необходимые вещи, а об остальном не беспокойся. Там я такого наговорил о тебе своим родным, что они уже ждут не дождутся…
Вдруг погасло электричество. Я стал искать спички, чтобы зажечь свечу, и споткнулся о кошку. Бедняга замяукала так, что жутко стало!..
— Черт бы ее побрал, чего она лезет под ноги!? — крикнул я в сердцах.
— Не ругайся! — холодно заметил Микола. — Лучше свет скорее зажги, а то нынешняя городская тьма прямо ужас на меня наводит. На селе хоть не больно-то светло, так хотя бы дышится вольнее…
Я наконец нашел спички и зажег свечу. Лицо Миколы побледнело, а глаза безучастно смотрели на огонь.
— Что с тобой? — спросил я его.
Он только вздохнул и ничего не сказал. Я, тоже молча, достал с этажерки здоровенную пачку «Возрождения» и стал разжигать в печке. Плотная бумага этой отчаянной газеты горела прекрасно. Микола принялся усердно помогать мне готовить ужин. Через полчаса по комнате разошелся аромат разогретой колбасы, а мы выпили по рюмке рыжего.
— Беда! Всюду беда! — говорил Микола. — Если так дальше будет, люди ревом заревут. Должны же когда-нибудь настать покой и согласие!..
— А что такое покой? — спросил я.
— Революционный порядок, вот что! — отрубил он. — Мало одних разрушительных выкриков…
— Так ведь не реакция создаст его? — сказал я, задетый за живое.
— Кто же это говорит? Его должны создать трудящиеся слои крестьянства! — ответил он.
Не желая заходить на такую скользкую почву, как современные политические споры, я начал делать вид, что совершенно согласен, и предложил ему просмотреть несколько сборников новейших украинских поэтов.
— Поэзия сама по себе, жизнь тоже! — никак не успокаивался он. — Примем во внимание грандиозность творческих сил крестьянства. Война ведется за их счет, революция свершается за их счет, мир устанавливается за их счет, реакция царит за их счет, город кормится за их счет. Повсюду, куда ни глянь, всё делается за счет хлебопашца, который должен расплачиваться своим кровным. И вот при этом у крестьянства нет ничего.
— А земля! — перебил я его.
— Погоди! Земля, которой теперь пользуется крестьянство, принадлежит ему давным-давно. Раньше оно поливало ее горьким потом и трудом своих рук кормило помещиков, а теперь оно должно защищать ее оружием. И часто приходится защищать не столько от врагов, сколько от непрошеных друзей.
Признаться по правде, мне эти разговоры опротивели еще во времена господства крупнейшей на Украине псевдосоциалистической партии, а потому я изо всех сил старался перевести разговор на какую-нибудь другую тему.
— Вот, взгляни! — сказал я, показывая книгу моднейшего поэта.
Он осторожно положил ее возле себя и начал листать страницы. Лицо его сделалось внимательным, а глаза засверкали любопытными огоньками.
— Интересно! Очень интересно!.. — говорил он. — И как человек умудряется настолько выжить из ума?..
— Очень просто. Сидя в такой комнате, можно до всего дойти, — заметил я. — Вот ты скажи мне, за чей счет живут поэты?..
— А кто им виноват? Кто их заставил чуждаться почвы? — не поднимая голову от книги, сказал он.
— Что ты называешь почвой?
— Крестьянство, конечно!.. С крестьянством можно всё сделать и всего добиться… А если нигде ничего нового не достигают, так только потому, что игнорируют крестьянство, — сказал он и вновь увлекся книжкой.
На некоторое время воцарилась тишина. Было слышно, как в дымоходе стонал и плакал зимний ветер, как потрескивал фитиль сальной свечи и как под столом грызла объедки нашего ужина приблудная кошка. Печаль и тоска таились по углам комнаты, и дрожащие тени не могли их скрыть. Что-то горькое разлилось в сердце и затопило грудь непонятным сожалением о минувших вёснах. Хотелось света и радости, но ничего этого не было.
Мое настроение, видимо, передалось Миколе. Он бросил сборник моднейшего поэта и сказал:
— Давай выпьем еще по рюмке, чтобы дома не тревожились. Знаешь, меня сегодня не хотели отпускать в дорогу, но я решил обязательно привезти тебя к себе на первый день Рождества, чтобы ты успел послушать наши нынешние колядки. Думаю, тебе интересно их узнать?..
Выпили. Закусили. Поговорили немного о всякой всячине. Когда свеча стала гаснуть, мы легли спать. Засыпая, Микола сказал:
— Завтра, как только взойдет солнце, нам нужно выехать.
— Ладно! — ответил я и вдруг вспомнил, что не спросил о самом главном — о его подводе.
— А где же твоя подвода? — бросил ему вопрос.
— В Катькином заезде, — ответил он.
— Не знаю такого. Это далеко?
— Не так далеко. Разве ты не знаешь кудрявую Катьку?
— Нет! Не знаю…
— Припомни-ка, где мы последний раз виделись?..
Я подумал немного и вспомнил день его отъезда на село: я встретился с ним в одной маленькой кофейне, где он сидел с какой-то женщиной, которая смачно пила кофе и уминала бутерброды. На мой вопрос, что это за женщина около него, помню, он ответил: «Приблудная какая-то, с улицы. Заговорила со мной таким приятным голосом, что неловко было не ответить. Прошла рядом со мной два квартала, а когда я завернул в кофейню, то и она зашла»…
— Это та, что тогда в кофейне? — сказал я вслух.
— Та самая! Знаешь, я в тот день не уехал… Два дня сидел у нее. Даже не ожидал, что она такая интересная. После этого я никогда о ней не забывал и, как только кто ехал в город, всегда передавал ей письма и деньги. Теперь она взялась за честный труд: держит небольшой заезд и столовку. Я с ней в товарищеских отношениях живу.
— Извини! — сказал я. — Мне не совсем понятно, что ты называешь товарищескими отношениями?..
— Признаться, немного странная штука. Ты заметил, как я оторопел, увидев на твоем столе черную кошку?..
— Ну?!..
— Ничего… Это же ее кошка… Только не пойму, как она сюда прибежала?.. — сказал он почти шепотом. — Знаешь, с тех пор как я стал ее любовником, меня преследует эта черная кошка. И когда она смотрит на меня, я становлюсь сам не свой. Пожалуй, из-за этого я до сих пор сижу на селе и жду, когда она приедет ко мне или получу от нее письмо.
— Да ты просто болен, Микола! — успокаивал я его. — Это же смешно даже людям сказать в наше время.
— Кому смех, а кому горе… Тем более горе, что в наше время о таких вещах не говорят, — голос его дрожал, выдавая нервозность. — Она же и заезд на мои деньги открыла. Никогда ей не откажу, а она всё тянет, тянет, тянет… Вся надежда на то, что ты меня вытащишь из этого болота.
— Не беспокойся! Всё будет хорошо! Я думаю, тебе бы всерьез взяться за революционную работу среди крестьянства, тогда и силы для сопротивления закалишь…
Вдруг на мою кровать упало что-то большое и тяжелое. Я глянул и увидел две зелено-огненные точки. Эти точки быстро приближались к моему лицу, и что-то холодное назойливо лезло в мою грудь. Механически протянул руку и схватил за загривок приблудную кошку.
Молча, ни слова не говоря Миколе, я открыл дверь и швырнул ее в коридор.
…Спалось плохо. Всё время беспокоили кошмарные сны, а под утро у меня так страшно разболелась голова, что я не мог даже встать с постели, не то что сотню верст ехать в санях.
В больнице, куда меня привезли с помощью Миколы, врачи нашли у меня какое-то «местное» воспаление мозга, угрожавшее смертью. Но благодаря заботам Миколы я остался жив, и вот живем вместе с ним в городе и «революцией занимаемся»…
Что же до любовницы Миколы, то скоро в коридоре моего жилища нашли труп приблудной кошки, которую я убил и из-за которой перенес такую тяжелую болезнь, — оставив на произвол судьбы всё свое добро, она бесследно куда-то исчезла…
1920 года, 5 января. Киев