Часть I: 1965—1986
1984—1986
13 марта 1984, Москва: Репетиция «Реквиема» Денисова продолжалась с четырёх до шести. Очень хорош хор. Солисты (Мартынов и Ли) слабоваты, а оркестр — так себе. Дирижёр (Катаев) несколько скован и недостаточно артистичен, похож на ежа. Денисов принёс пластинку с моей «Пасторалью». Мы дали ему ещё две своих пластинки [ «Музыка молодых композиторов Москвы» ], так как те, что у него были, он раздал иностранцам.
17 марта 1984, Москва: В четверг 15 марта… были на концерте в Зале Чайковского… Денисова исполнили более, чем прилично (по нашим меркам). Катаев здесь, видимо, превзошёл самого себя — надо было видеть, как он сиял от счастья, что всё получилось, и всё позади. Он всем и каждому сообщал, как всё это было неимоверно трудно, и он три месяца учил партитуру, но до сих пор не понимает, как хор сумел всё это спеть.
13 апреля 1984, Москва: В последнее время мало с кем общаемся, хотя планов было много. Денисов не позвал нас к себе, как обещал — видимо, мы ему надоели.
26 апреля 1984, Москва: Вчера была премьера моего «Тириэля» для сакс баритона с фортепиано… Где-то во второй вариации начались мелкие погрешности, затем возник кикс на верхнем «соль», и вдруг, в тихом месте (соло саксофона) не прозвучала одна нота. Шапошникова растерялась, остановилась, стала выдирать платье из саксофоновых клапанов, потом стала дудеть почём зря — исполнение было безнадёжно загублено… Тем не менее я получил множество поздравлений… Денисов сказал:
— Очень красивая пьеса, очень тонкая!
— Где тонко, там и рвётся! — ответил я.
— Вот, вот! — обрадовался Денисов.
20 мая 1984, Москва: Вчера… Клер Полин спросила, считаю ли я Гершковича своим учителем? Я сказал, что он один из моих учителей, другой — Денисов.
— Но музыка Денисова и твоя совсем непохожи, — сказала Клер.
Я сказал, что она плохо знает мою музыку.
21 мая 1984, Москва: Вчера утром, пока мы гуляли, нам два раза кто-то звонил, как сказали родители. На всякий случай я позвонил Денисову — ведь он обещал вчера к нам прийти, но не пришёл и даже на позвонил. Действительно, Эдисон Васильевич сказал:
— Я уже два раза Вам звонил.
Я стал рассказывать про пластинки, которые Клер привезла для него.
— Потом! Мне некогда! Ко мне должны сейчас прийти, — ответил он, — но я должен Вам что-то сказать. Я разговаривал с Рождественским. Геннадий Николаевич сказал, что он продирижировал уже всю «великолепную семёрку», кроме Вас. И теперь он намеревается сделать это в первую очередь. Нужно теперь ему позвонить и дать партитуру (ещё раз, на всякий случай). Сегодня у меня вечером будет француженка Жаклин Фонтен (по рекомендации Монигетти) и Патковский [организатор фестиваля «Варшавская Осень»]. Если хотите, приходите. До свидания, ко мне пришли! — и он хлопнул трубку…
Вечером поехали к Денисову. У него сидели трое мексиканцев (Сантос и ещё какие-то) и Жаклин — экспансивная дамочка лет 55-ти, немного говорящая по-русски, и хорошо — по-английски. Денисов поставил свой Скрипичный концерт, а затем Сюиту из оперы. Мексиканцы скучали а Жаклин (она оказалась из Бельгии) бурно выражала восторги. Потом пришёл Вася Синайский со своей очередной пассией из оркестра (на этот раз молоденькой альтисточкой). Тут все принялись есть и пить. Жаклин вдруг вытащила из своей сумки гору партитур и стала подсовывать их всем гостям. Потом она достала магнитофон, водрузила на Васю наушники и заставила слушать «a kind of Symphony about a village» — он не знал куда деться, убирал громкость до минимума, подсовывал наушники то мне, то Лене и время от времени приговаривал:
— Попался! Вот как я подзалетел!
Рассказал нам, как его «достал» Рябов[1] — поймал где-то под лестницей со своими партитурами — тоже что-то в этом роде, хотя и не так интеллигентно. Потом пришёл Патковский — склеротичный, тучный, страдающий одышкой, с трудом забравшийся по лестнице на седьмой этаж (лифт у Денисова не работает). Еле отдышавшись, он познакомился со всеми; нам сказал, что узнаёт нас, но, на всякий случай, уточнил у Денисова наши фамилии. Потом подошёл и стал извиняться по-английски, что взял у нас много партитур, но не исполнил, и теперь он собирается это исправить. Я сказал, что это было давно (лет 5-6 назад), и что это уже старые сочинения. Он попросил новые. Я сказал, что у меня с собой есть кое-что и дал ему (в отличие от Жаклин, инициатива исходила не с моей стороны)… Он всё взял и очень благодарил. Ушли от Денисова в половине первого ночи.
2 июня 1984, Москва: Днём звонил Денисов и сказал, что он разговаривал с Галаховым и узнал, что Рождественский действительно не взял партитуру Лены, зато взял Симфонию Рябова. Концерт будет начинаться с моего «Тириэля» [увертюра к опере], потом Второй концерт Кривицкого, затем Пушкинский цикл Денисова [вариант для голоса с оркестром], а во втором отделении Симфония Рябова. Денисов сказал, что ему неприятно быть с Рябовым в одном концерте.
4 июня 1984, Москва: Немного позанимались Прустом[2] и сыграли в бадминтон. Денисов застал нас за этим последним занятием. Он приехал на трамвае, без машины — от Гершковича, который хотел получить у Денисова совет по поводу своего приглашения в Вену. Денисову очень не хотелось идти к Гершковичу, и он всячески отговаривался тем, что занят, говорил, что он плохой советчик. Но, как он нам сказал, у Гершковича «железная хватка», и пришлось, всё-таки, идти. Денисов, придя к нам, с грустным усталым выражением на лице, уселся в кресло и вяло поддерживал разговор. Посмотрел наши партитуры довольно внимательно, но не сказал ничего, и только узнав, что мой «Тириэль» (увертюра) написан также для саксофона с фортепиано, для виолончели с фортепиано и просто для фортепиано, предложил (с издёвкой) переложить его также для баяна. Потом стал возмущаться, что Рождественский взялся играть «великого композитора Рябова». Сказал, что его «Реквием» в Риге почему-то будет дирижировать не Синайский, а Катаев. Об этом он узнал только сегодня. Затем он снова заскучал и лишь чуть оживился, выпив пару рюмок водки. Зато, когда я продемонстрировал фильм, он весело смеялся, увидев, как Катька [дочь Денисова] заплетает ему косичку, и как Вася [Лобанов] (там получилось случайное наложение Сортавала на Архангельское) забирается на купол церкви. Он ушёл в 11-ом часу.
1 августа 1984, Сортавала: Мы пошли искать Денисова. По дороге встретили Афанасьева, Казенина, Комарова, Митьку Кортеса, Довганя, Туликова и, наконец, на пристани увидели Денисова. Он удивился, увидев нас, потому что наш пансионат (№ 13) ещё занят. Но узнав, что мы в даче, сразу стал читать нам нравоучения, чтобы мы занимались, а не уподоблялись всяким туликовым. Сам он только что закончил сочинение ["Голубая тетрадь"] для голоса, чтеца и камерного ансамбля на тексты Хармса и Введенского.
4 августа 1984, Сортавала: Денисов сегодня перезанимался — у него кружилась голова, плохо себя чувствовал. Оказалось пониженное давление. Я предложил ему передохнуть, пойти завтра с нами за грибами. Но он сказал, что боится не успеть:
— У Вас ещё много времени, а у меня осталось мало.
5 августа 1984, Сортавала: Вечером мы позвали в гости Кнайфелей, Ивашкиных, Бобылёва и Денисова. Вспоминали про болгарку-гадалку и её предсказание, что сегодня начнётся Третья мировая война — к счастью, пронесло, и в половине первого все преспокойно разошлись по домам.
6 августа 1984, Сортавала: После ужина смотрели «Голубую тетрадь» Денисова на Хармса и Введенского. Тексты хулиганские, особенно у Хармса. Введенский, о котором Денисов, со свойственной ему гиперболизацией, говорил, что он второй поэт после Блока, на меня произвёл весьма среднее впечатление (напомнил мне плохой перевод того же Денисова из Бориса Виана). Музыка же Денисова самая типичная, и основная яркость этого сочинения за счёт текстов, световых и театральных эффектов. Потом мы немного прокатились на лодке. Дошли с Денисовым и Кнайфелем до Пергамента.
10 августа 1984, Сортавала: Когда мы вернулись с прогулки, то увидели Ивашкиных, а затем Денисова. Они шли после фильма — по телевизору закончили показ десяти серийного детектива с музыкой Артемьева. Денисов рассказал как по-хамски с ним поступило издательство «Universal Edition», сначала не выпустив его «Живопись», несмотря на две корректуры; затем, расторгнув с ним договор на Скрипичный концерт, заявив, что они уже издают три скрипичных концерта: Краузе, Римма и Шнитке; а потом написав письмо, что они в настоящее время его произведениями не интересуются. Денисов связывает эту перемену политики с уходом на пенсию директора издательства Шлее, а также с посещением Вены Шнитке.
12 августа 1984, Сортавала: После завтрака мы прошлись с Денисовым до его дачи: Он всё уговаривал нас (почему-то. в основном, меня) заниматься не клавиром, а писать музыку:
— Клавир Вы можете делать в Москве!
— Хорошо, — сказал я в шутку, — я направлю к Вам Лену в гости, чтобы она мне не мешала.
Денисов сказал, что в Москве он совсем не может работать. Консерватория у него времени не отнимает, а, в основном, мешает семья, бытовые проблемы. Всё время кто-то приходит — не дом, а проходной двор. Да, к тому же, постоянные корректуры!
— Так это ведь хорошо, значит всё печатают.
— Но это же отнимает столько времени. Я сижу над корректурой с утра до вечера, и в день делаю страницы три — потому что я делаю очень тщательно. А потом — различные статьи, интервью. Для журнала «Мелодия» меня попросили написать статью по поводу этой пластинки с Нестеренко — почему я стал оркестровать цикл Мусоргского. Я написал пять страниц. Потом в Венгрии вышел сборник «Портреты». Там меня просили ответить на три вопроса — это заняло у меня три дня.
— Что это за вопросы? — спросила Лена.
— Неважно, потом скажу, — отмахнулся Денисов. — Затем Шапошникова просила написать ей характеристику — я написал. Потом поездки: в Ленинграде Башмет играл, в Риге — «Реквием». Одна только корректура голосов балета отняла у меня массу времени.
— Как называется балет?
— «Исповедь» — это по роману Альфреда Мюссе. У него единственный роман и множество хороших рассказов. Когда я прочитал роман, я подумал, что из этого балет сделать невозможно, а когда прочитал сценарий — всего три странички — понял, что сюжет очень балетный. Там, в балете, нет совсем танцевальной музыки, только два номера — два вальса, а остальное — нормальная музыка, такая, как в «Реквиеме» или, как в опере. Я вообще, когда мне предложили писать балет, сказал, что соглашусь при двух условиях: что я буду писать то, что хочу и, что не буду играть [то есть, показывать музыку на рояле]. Потом балетмейстер был очень доволен, сказал, что я написал идеально, именно то, что он хотел. Вы не слышали этой музыки? Да, её же слышали только я и Лера Ценова. Она пришла ко мне, а у меня был балетмейстер. Я извинился, просил потерпеть полтора часа, и она была довольна, что послушала с партитурой. Там три акта по минут по 37 — больше они не могут танцевать. Длится приблизительно столько же, как «Лебединое озеро».
— А как у вас теперь идёт работа?
(Денисов пишет сейчас концерт для двух альтов с оркестром).
— Да я ничего не успеваю, боюсь, что не успею, да к тому же, мне кажется, что ничего не получается.
— Не получается гениально?
— Да бросьте, Вы, Дима!
— Если чувствуете, что пишете не гениально, надо бросать!
— И потом, я ещё хочу переоркестровать все Вальсы Шуберта. Я сделал их для «лазаревцев»[3], но им это не надо, они играть не будут. И теперь я хочу сделать их для большого оркестра.
— Зачем это Вам? — спросила Лена.
— Просто, мне хочется, хочу — и всё, а раз хочу — надо сделать.
На этом и закончился наш утренний разговор. Саша Ивашкин пару дней назад спросил, что если записывать за Денисовым всё. что он говорит — можно было бы даже на магнитофон — было бы это интересно? Вот и мой ответ на этот вопрос (кажется, мне удалось записать этот разговор вполне точно)…
После обеда, выйдя на веранду из столовой, мы застали обрывок разговора Денисова с Ивашкиным. Речь шла о Денисовских транскрипциях Каприсов Паганини для скрипки и струнного оркестра. Он сделал уже несколько и собирается сделать ещё, в частности, самый знаменитый, 24-ый, «тот, что переложил Рахманинов», как сказал Денисов.
— Я хочу, — продолжал он, — оставить всю скрипку в точности, как она есть у Паганини. В «Партите» Баха я всё-таки менял партию скрипки, но, как и там, в «Чаконе», так и здесь, я хочу, чтобы скрипка уходила на второй план и становилось контрапунктом другого, более яркого материала.
Тут мы с Леной переглянулись — то, что он называл «более ярким материалом», были его обычные, уже слегка приевшиеся, извилистые хроматические ходы…
После ужина Кнайфели договорились с Денисовым и нами идти на Пергамент. Когда я зашёл в дачу Денисова, он сидел, склонившись над столом. Увидев меня, захлопнул партитурную бумагу, отбросил в сторону карандаш и объявил, что у него поменялись планы — он едет с Митькой ловить рыбу.
— Пишите, Эдисон Васильевич, я пойду, не буду Вам мешать.
— Нет, я уже всё, — сказал Денисов, — уже поздно.
— Ну как, сколько частей написали?
— Да какие там части! Ничего не успеваю!
— Что, у Вас будет одна часть?
— Ничего ещё нет. Не задавайте, Дима, мрачных вопросов!
14 августа 1984, Сортавала: Днём за обедом встретили Денисова, он сетовал, что ему не дают заниматься:
— Не дача, а проходной двор!
— Ничего, — сказал я, — завтра Ваши дети уедут на Валаам, и Вы позанимаетесь.
— Да дети мне, как раз, меньше всего мешают. Это вот Галина Владимировна, — сказал он раздражённо с ударением на этом имени, — никогда не может пройти, чтоб чего-нибудь не сказать, не попросить.
16 августа 1984, Сортавала: Видел Денисова. Спросил его, когда вернулись с Валаама его дети? Он сказал, что рано, часов в 10. Все очень довольны поездкой — на Валааме отреставрировали два скита, навели чистоту и порядок, и был хороший гид из Ленинграда. Даже Митька, что удивило Эдисона Васильевича, впервые был доволен групповой экскурсией.
— Жаль, что я не поехал, — сказал Денисов.
— Зато Вы, наверное, хорошо позанимались, вчера у Вас было какое-то приподнятое настроение.
— Да, я написал вчера кое-что, — ответил удовлетворённо Денисов…
Вечером Денисов с Галей отправились на проводы Жубинской, а мы с Кнайфелями прошлись до Пергамента.
18 августа 1984, Сортавала: Вечером гуляли к Пергаменту. Денисов сообщил мне, что он закончил пару дней назад Концерт для двух альтов, который, как и прочие его двойные концерты, идёт 32 минуты. Он хотел сразу начать новое сочинение, но почувствовал, что выдохся, и стал переписывать партии солистов. Когда я попросил его показать партитуру, он сказал:
— А зачем Вам, Дима? Там нет для Вас ничего интересного — никакого качественного скачка по сравнению с моими предыдущими сочинениями.
— Значит, вы недовольны этим сочинением? — спросил я.
На это он ответил что-то невразумительное, и сказал, что оно в духе его Канона памяти Гайдна. Денисов пошёл жарить грибы со своими детьми, а мы слушали Третью и Четвёртую Симфонии Айвза.
20 августа 1984, Сортавала: После обеда мы подсели за стол к Кнайфелям. Они сообщили, что Денисов ушёл в лес за грибами с Митькой и Ирой[4] — явление, надо сказать, небывалое.
— Нужен был такой серьёзный повод, как отъезд Митьки, чтобы Эдисон Васильевич отправился в лес, — сказала Таня.
Денисова мы встретили на дороге, когда уже возвращались домой. Впервые он опоздал на обед. Он сказал, что они обошли озеро Фей и набрали три полные корзины овечьих, сыроежек и чернушек… На ужин мы пришли пораньше и в ожидании сидели на скамеечке. К нам подошёл Денисов. Мимо проходила женщина из бухгалтерии и он спросил её. когда можно будет забрать деньги?
— Какие деньги Вам могут выдавать в этой бухгалтерии? — поинтересовался я.
Оказывается, он отдал туда все свои деньги на хранение, так как в прошлом году было много краж.
— Да к тому же это не мои деньги — первый раз за 27 лет я взял деньги взаймы, — сказал Денисов. — Очень много ушло на свадьбу [Мити и Иры]. И, кроме того, я ничего не заработал. Писал балет, отказывался от всех халтур, а теперь этот балет не хочет покупать Министерство. Балет у меня отнял очень много времени.
Кнайфели занялись переездом во второй корпус,… а Денисов — сбором Митькиных вещей. Наши прогулки на Пергамент совсем расстроились.
22 августа 1984, Сортавала: Перед ужином вместе с Сашей Ивашкиным изучали новую партитуру Денисова — Двойной концерт со струнным оркестром и чембало. Сочинение гладкое и красивое, но малоинтересное и скучное. Такое впечатление, что оно написано без особой внутренней необходимости, необязательное. Вечером у нас в гостях была наша обычная компания: Кнайфели, Ивашкины и Денисов; повод — прощание с Ивашкиными, так как завтра они едут в Москву. За столом Денисов усиленно поносил Брукнера, сравнивая его с Мурадели, но никто его не поддержал.
23 августа 1984, Сортавала: После ужина читал стихи Введенского, а потом мы с Шуриком и Денисовым гуляли до «Ресторана»[5], а затем играли в «Up and Down». Денисов в прекрасном приподнятом настроении. Он говорил, что «Элегия» Введенского гениальное стихотворение, «не хуже, чем у Пушкина», что поэзия Цветаевой бледнеет перед стихами Введенского, что «Куприянов и Наташа» (эта, с моей точки зрения, похабная мерзопакость) — прекрасное произведение, и что он хотел бы написать две камерные оперы на этот сюжет и ещё на «Ёлку для Ивановых» (я ещё не читал). Шурик одобрил его и сказал, что Введенский оказался больший молодец, чем он предполагал.
24 августа 1984, Сортавала: На ужин поехали на лодке, оставив её. как обычно, у 19-ой дачи, где встретили Денисова. Я сказал ему, что прочёл Введенского. Он перевёл разговор на Хармса, и сказал, что у него чудесные анекдоты про Пушкина, а ещё замечательно про композитора, который говорит: «Я композитор», а рабочий ему отвечает: «А по-моему, ты говно.» Тут композитор падает в обморок и его неожиданно уносят. Я сказал, что это недурно сделать эпиграфом к книге Онеггера «Я композитор».
— Вот, Дима, — засмеялся Денисов, — когда Вы будете писать книгу с таким названием, вы возьмёте этот эпиграф и все будут говорить: «Какой он скромный!»
После ужина мы с Денисовым прогулялись до Пергамента, а потом с ним и с Кнайфелями играли в «Up and Down».
25 августа 1984, Сортавала: За ужином Денисов что-то бурно обсуждал с Шуриком, а потом мрачный ушёл в дачу. Шурик сказал, что хочет пройтись до Пергамента. Мы долго ждали его, пока он обсуждал футбольные новости с Артемьевым, а потом плюнули и пошли — Лена в дачу, а я за Денисовым. Подходя к его даче, я услышал, что кто-то долбит по клавишам старинную полифоническую музыку. Я постучал. Денисов прервал игру — он объяснил, что играет Хрестоматию Протопопова и никуда не пойдёт, потому что уже два часа гулял перед ужином.
26 августа 1984, Сортавала: После завтрака Таня проводила нас до самой дачи и по дороге рассказала, как она оказалась причиной очередного семейного скандала в семействе Денисовых. Несколько дней назад на проводах Ивашкина, Денисов сказал, что Галя едет в Киев вовсе не для работы над своей диссертацией, а на любовное свидание. Вчера же Галя жаловалась Тане на свою жизнь и сказала, что, после отъезда Митьки и его жены Иры, Денисова словно подменили. Он не говорит с ней, не обращает на неё никакого внимания, и то потепление в их отношениях, которое было неделю назад, оказалось лишь внешней видимостью — ради Мити и Иры. Таня стала жалеть Галю, и сказала, что, может быть, ей следует переменить жизнь, вот Эдисон Васильевич говорил, кстати, что у неё какая-то сердечная привязанность в Киеве.
— Зачем он это говорит! А кто ещё слышал?
— Лена и Дима, — сказала Таня.
Галя заверила Таню, что этот её роман совершенно бесперспективный, а потом выдала Денисову скандал. Денисов разозлился и набросился на Шурика и Таню, но, чувствуя, что он сам виноват, постепенно смягчился, когда вчера вечером Таня пришла к нему для выяснения отношений.
27 августа 1984, Сортавала: За обедом Денисов извиняющимся тоном сообщил нам, что ему придётся сегодня прийти к нам вместе с Галей, во-первых, потому что она сегодня не в духе, а во-вторых, ей некуда деться, так как дети будут устраивать вечеринку в его даче. Вечером у нас в гостях были: Денисов с Галей, Кнайфели и Артемьевы. Денисов был суетливый и никак не мог найти себе места в буквальном смысле. Сначала он сел на диван, но, когда туда села Галя, отсел на стул, потом пересел в кресло, потом место в кресле он уступил Лене и снова сел на диван, только с другой стороны, но потом он решил пересесть ещё раз и сел не другой стул, пока все не расположились за столом следующим образом:
Стали шутить, что композиторы сели напротив женщин. Галя стала вспоминать, как они познакомились с Денисовым на картошке на овощной базе.
— Помнишь, Эдисон? — спрашивала она.
— Конечно, помню, — отвечал тот, чтобы только отвязаться.
Потом Галя разошлась и стала рассказывать, как в Сортавальскую больницу привезли на операцию мужчину со знаком качества, вытатуированном на кончике члена… Потом Шурик стал читать вслух отрывки из Хармса, и все очень развеселились. Пили водку, хвалили грибы, разошлись в начале первого.
28 августа 1984, Сортавала: Утром встали пораньше, чтобы проводить Денисова, снимали его кинокамерой.
19 сентября 1984, Москва: В понедельник 17-го… поехал в Союз композиторов… Тут подошёл Денисов и сказал, что в Музфонде ему отказались переснимать Айвза[6], якобы из-за иностранного копирайта.
Утром во вторник (18-го) я занимался оперой. Позвонил Ивашкин и сказал, что директор Сортавала настрочил на нас донос (месть за то, что мы однажды увидели его валяющимся на дороге в стельку пьяным), нас разбирали на правлении музфонда и постановили два года в дачи не пускать. Лена сразу расстроилась и даже заплакала. Я позвонил Денисову и он посоветовал сходить к Родовинскому и Панченко с заявлением. Я тут же составил это заявление и Лена понемногу стала успокаиваться.
24 сентября 1984, Москва: Поехали в Союз… Концерт был в Малом зале. Народу набралось гораздо больше, чем мест в зале. Стояли вдоль стенки и в коридоре, откуда доносились звуки джаз ансамбля, выступавшего в Большом зале. Вначале Тонха сыграл Сонату и Три пьесы Денисова, затем Сонату-Фантазию Фрида, потом мою Сонату… После перерыва игрались Пьесы Лобанова и Соната Шнитке. Соната Шнитке мне впервые по-настоящему понравилась — больше всех в концерте. Лена со мной не согласилась. Ей больше всего — и по исполнению, и по музыке — понравились Три пьесы Денисова. Денисов единственный из авторов не пришёл на концерт (из-за Митьки). Я позвонил ему, и мы подъехали за пластинками, которые он обещал мне принести.
Фото © Дмитрия Смирнова
7 ноября 1984, Москва: Вечером были у Денисова. Он привёз нам то, что мы просили — переходной шнур и стереофоническую насадку для наушников. У него была ещё болгарка Света Нейчева и англичанин Джерард Макбёрни. Слушали сначала Леночкину «Мистерию», потом моего «Тириэля» (увертюру), а перед уходом «Реквием» Денисова, так как Джерард его ещё не слышал. Джерард учится у Денисова по инструментовке, а у Леденёва по композиции.
14 ноября 1984, Москва-Руза: День начался в Москве, а закончился в Рузе… Перед отъездом звонил Денисову, пожелал ему счастливого пути (он едет в Таллин на премьеру балета), а он нам.
4 декабря 1984, Москва: Щедрин помянул меня в своей речи [на Съезде композиторов РСФСР], но назвал мои «Времена года» сюитой (вместо симфонии). Денисова я увидел сразу, как только кончилась речь, в коридоре ещё пустом — он спускался с лестницы бельэтажа.
— Как это мы друг на друга вышли? — удивился он, и тут же воскликнул: — Хорошо же это, Дима, вы сюиты начали писать!
19 декабря 1984, Москва: Звонил в Москву, выяснилось, что концерт в Ленинграде отменяется из-за отсутствия денег — такова официальная версия. Денисов думает, что это не настоящая причина.
10 апреля 1985, Москва (из письма Д. С. к Е. Ф. в роддом через 2 дня после рождения Филиппа): Тебе всяческие приветы. Денисов сейчас в Ростове, где у него авторский вечер с «Голубой тетрадью». Так что «новость» у меня перехватила Галя.
13 апреля 1985, Москва (из письма в роддом): Утром звонил Денисову. Он очень радостно поздравлял. Повторил всё, что он уже говорил тебе (из информации). Передавал тебе привет.
20 мая 1985, Москва: Я побывал у Денисова и отдал ему кучу нот (для французов) и три кассеты с записью нашей музыки, а также партитуру и либретто оперы для конкурса в Гамбурге. Денисов пишет новую оперу на французском языке по пьесе Пабло Пикассо — заказ Геннадия Рождественского.
5 сентября 1985, Руза: В Рузу мы приехали 1-го сентября в половине третьего на такси… Мы сходили к Денисову. Под окнами его дачи (№ 35) мы увидели новенькие былые «жигули». Денисов выглянул из окошка мансарды и сказал:
— Да, это я купил недели две назад, а сегодня ночью у меня уже кусок от бампера украли.
Он занимался и приглашал нас приходить часика через два. Немного разобравшись с вещами. мы снова отправились к Денисову. Партитура его новой оперы, написанная до 82 страницы, лежала открытой на столе. Вечером он уехал.
3-го… Ивашкин сообщил Лене, что вчера Денисову во Французском посольстве вручили французский орден (за развитие в творчестве французской тематики), а 25-го сентября он должен ехать в Париж на репетицию своей оперы.
12 декабря 1985, Руза: Вечером звонил Денисову. Он, оказывается в Париже встретился с Толей Либерманом, и тот послал для Филиппа какие-то мелочи, а потом на один день приезжал Джерард и передал для меня книгу английских стихов. Денисов рассказал, что было много репетиций его оперы под рояль, и концертмейстерша прекрасно справлялась с нашим клавиром. Дирижёр прекрасно знает партитуру, но в организационных делах там такой же «бардак», как и у нас — одна рука не знает, что делает другая. Я выразил желание пойти на его авторский вечер 23-го в малом Зале Консерватории. Он обещал достать билеты. Он немного торопился, так как в гостях у него был Мортон (который устроил пластинку с моей «Пасторалью»). Тот передал мне привет. Денисов сказал ещё, что в Париже на «круглом столе» слушали Леночкин Камерный концерт № 1 для флейты и что-то Славы Шутя. Он обещал дать нам программку, которая там фигурировала. с портретом и биографией Лены. Сказал, что меня ищет Чумакова.
19 марта 1986, Руза: Утром я позвонил Денисову. Ира сказала, что Эдисон Васильевич ещё в Париже. Потом подошла Галина Владимировна. Она только что вернулась из Парижа и — в полном восторге. Была не репетиции и двух представлениях [оперы «Пена дней»] (всего должно быть пять представлений). Сказала, что впечатлений столько, что могла бы рассказывать несколько дней без перерыва. На премьере были: Булез, Мессиан («видела живого Мессиана!»), Кёхель, Гойовы, Джерард. Без конца звонил Андрей Волконский (он должен был пойти на один из следующих спектаклей). Пресса, реклама и т. д. «Какой-то из Сибири приехал и всем французам нос утёр!» Наградили его орденом. Тем самым, которым — Рихтера. Задержали его до 26-го, не отпустили. 25-го должен быть приём в посольстве (наверное, советском?). Сплошные интервью. «Несколько раз я слышала, как он называл ваши фамилии. Я по-французски не говорю, хотя понимаю… Поют гениально, дирижёр великолепный, молодой; постановка… хотя всё это не так талантливо, как музыка. Музыка лучше всего».
8 мая 1986, Руза: У нас гостят Олег Борисович и Виктория Евгеньевна[7]. Они привезли открытку от Денисова о нашем концерте в Западном Берлине.
Письмо Денисова (№ 2):
23 апреля 1986:
«Дорогой Дима, мне звонил Виталий Катаев и просил передать Вам с Леной, что в концерте 12 сентября в Зап. Берлине будут исполняться Ваше и Ленино сочинения (Петер Этвош[8]). Программа выбрана из тех сочинений, которые вы послали в Ensemble Intercontemporain в Париж. Ира Катаева сказала, что Лену должна петь Нелли Ли (что — я не знаю). Неля сейчас в Москве, её телефон — 229 40 93. Она в Москве до 5 мая. Давид всё время в Москва (229 57 19). Свяжитесь с Нелей и Виталием и уточните всё.
Э. Денисов.»
25 июля 1986, Москва (из письма в роддом на следующий день после рождения Алисы): Тебе привет от Денисова. Он сказал, что это лучший вариант (собственно, его вариант[9]). Насчёт имени он сказал:
— Да, всё это вы какие-то необычные имена придумываете.
Примечания
- ↑ Владимир Рябов — московский композитор. Когда Рябов был студентом Консерватории, Денисов выгнал его из своего класса, неудовлетворённый его работами по инструментовке.
- ↑ Переводом романа Марселя Пруста «Пленница» мы занимались в течение нескольких лет.
- ↑ Ансамбль Солистов Большого Театра, руководимый дирижёром Александром Лазаревым.
- ↑ Ира — жена Мити Денисова
- ↑ Так называли ещё один каменный мыс, как и «Пергамент», но подальше.
- ↑ Ноты песен Айвза понадобились Тане Мелентьевой.
- ↑ Родители Лены.
- ↑ Композитор и дирижёр ансамбля „Модерн“
- ↑ Двое детей: мальчик и девочка.
© Елена Фирсова и Дмитрий Н. Смирнов / © Elena Firsova & Dmitri Smirnov
